Георгий Романовский - Гносеология права на жизнь
Особо следует подчеркнуть, что в любом случае речь идет только о распоряжении собственной жизнью. Поэтому общее правило исходит из того, что любые действия, направленные на прекращение другой жизни, будут расцениваться как противоправные и уголовно наказуемые[114]. Действия, направленные на прекращение собственной жизни, получили название «самоубийство». В данном случае можно говорить о том, что индивидуальный субъект права совершает целенаправленные действия, имеющие цель – отказ от одного из правомочий. Соответственно любые действия, препятствующие реализации такой возможности, перечеркивают волю субъекта, которая и должна выступать как источник возникновения правоотношений. Как писал великий Монтень, «природа назначила нам лишь один путь появления на свет, но указала тысячи способов, как уйти из жизни»[115].
Обратимся к истории. Древнее общество не расценивало жизнь как абсолютную ценность, поэтому и расставание с ней не воспринималось как тяжкий грех. Самоубийство в индуистском обществе до настоящего времени считается достаточно распространенным, причем как по религиозным мотивам, так и в силу общественных предписаний. Например, вдова должна последовать за покойным мужем. «Вдовы, не имевшие желания или мужества пожертвовать собой, были всеми презираемы; они не имели права выйти замуж другой раз и носить украшения, то есть кольца в ушах, ноздрях, на пальцах ног или рук; не могли надевать шнуровок и в собственной семье считались париями; с ними обращались как с нечистыми существами»[116].
Античное общество не рассматривало самоубийство как преступление, покушающееся на основы общественного устройства. Многим известна легенда о царе Афин – Эгее. Отправив сына Тесея на Крит для борьбы с Минотавром, он договорился, что корабль придет под теми или иными парусами в зависимости от победы или поражения. Оставив свою возлюбленную Ариадну, опечаленный Тесей забыл об уговоре. Корабли пришли под черными парусами. Эгей, увидев знак печали, бросился в море со скалы. Тесей с великими почестями похоронил отца. Море же, принявшее Эгея, было названо греками Эгейским[117]. Античная философия строилась на принципе – смерть лучше, чем бесславие. В этом случае можно говорить о наличии так называемого предписываемого самоубийства. По-видимому, следует согласиться с Э. Дюркгеймом, что в таких случаях «коллективное наблюдение не прекращается ни на минуту, касается всех сторон жизни индивида и сравнительно легко предупреждает всякого рода расхождения его с группой. В распоряжении индивида не имеется, таким образом, средств создать себе особую среду, под защитой которой он мог бы развить все свои индивидуальные качества, выработать свою собственную физиономию. Ничем не отличаясь от других членов группы, индивид является только, так сказать, некоторой частью целого, не представляя сам по себе никакой ценности. При таких условиях личность ценится так дешево, что покушения против нее со стороны частных лиц вызывают только очень слабую репрессию. Вполне естественно, что личность еще менее защищена от коллективных требований; и общество, нисколько не колеблясь, требует от нее по самому ничтожному поводу прекращения жизни, которая так мало им ценится»[118]. Формировавшиеся кодексы чести предписывали отречение от жизни во имя иных коллективистских ценностей. Однако уже во времена античности Платон высказывает мысль, которая в последующем послужила основой для осуждения самоубийства христианскими государствами Средневековья. Более того, его идея стала настолько основополагающей, что все последующие дискуссии, даже если они не обращались к Платоновскому диалогу, так или иначе именно его выводы ставили в центр обсуждения. Суть в том, что в диалоге «Федон» устами Сократа говорится о предназначении человеческой жизни. В начале Сократ указывает, что действительно есть люди, которым лучше умереть, чем жить. Соответственно своим самоубийством эти люди окажут себе только благодеяние. Но именно в отрицании самоубийства есть свой смысл: «… мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать о нас пекутся и заботятся боги, и потому мы, люди, – часть божественного достояния… А тогда, пожалуй, совсем не бессмысленно, чтобы человек не лишал себя жизни, пока бог каким-нибудь образом его к этому не принудит…»[119]. В последующем Сократ обосновывает бессмертие души. Это означает, что умирает тело. Но если душа бессмертна, значит, человек должен думать о том, какой предстанет его душа перед богами. Человек ответственен перед своей душой, а значит, не должен совершать таких поступков, которые могли бы навредить его мировому предназначению. Речь идет об ответственности человека за свои поступки не только перед божественным судом, но и перед своим собственным предначертанием, т. е. человеческий поступок – это не единичный акт, а действие, направленное в будущее. Сократ писал: «… я полон радостной надежды, что умерших ждет некое будущее и что оно, как гласят и старинные предания, неизмеримо лучше для добрых, чем для дурных»[120]. Совершая самоубийство, человек идет не только против богов, но и против самого себя, так как лишает себя будущего. «Если душа бессмертна, она требует заботы не только на нынешнее время, которое мы называем своей жизнью, но на все времена, и, если кто не заботится о своей душе, впредь мы будем считать это грозной опасностью»[121], – подводит итог Сократ. Обоснование осуждения самоубийства тем самым изначально было сделано. Вся дискуссия, которая выстраивалась в последующем по декриминализации суицида, сводилась либо к спору по высказанной идее (если это были сторонники декриминализации), либо к ее развитию (если это были противники). Спустя столетия Д. Юм в эссе «О самоубийстве» отмечает: «Если самоубийство преступно, то оно должно быть нарушением нашего долга или по отношению к богу, или по отношению к нашим ближним, или по отношению к нам самим»[122]. Дальше идет опровержение высказанного тезиса: «… мы находим, что человеческая жизнь подчинена общим законам материи и движения и что нарушать эти общие законы или вносить в них изменения не является посягательством на дело провидения. Не волен ли, следовательно, каждый свободно распоряжаться своей жизнью?»[123]. А. Шопенгауэр идет дальше Д. Юма, указывая, что «ни в Ветхом, ни в Новом Завете нельзя найти ни запрещения, ни даже прямого осуждения самоубийства»[124]. Великий немецкий философ на следующей странице своего трактата признает только один основательный моральный довод против самоубийства: «Он состоит в том, что самоубийство, подменяя истинное освобождение из это юдоли плача освобождением лишь призрачным, тем самым препятствует достижению высшей моральной цели»[125].
В последующем государство пыталось регламентировать порядок самоубийства, устанавливая обязательность предварительного санкционирования. «В прежние времена в нашем Марселе, – писал Монтень, – хранился запас цикуты, заготовленный на государственный счет и доступный всем, кто захотел бы укоротить свой век, но при условии, что причины самоубийства должны были быть одобрены советом шестисот, то есть сенатом; наложить на себя руки можно было только с разрешения магистрата и в узаконенных случаях»[126]. Дюркгейм, анализируя способы регламентации самоубийства, пришел к выводу, что она прошла через две фазы: «В первой фазе личности запрещено кончать с собой самовольно, но государство может выдать на это свое разрешение… Во второй фазе осуждение носит абсолютный характер и не допускает никаких исключений»[127]. Иными словами, для первой фазы характерен функциональный подход к личности, когда самоубийство подчинено интересам общества. Человек – элемент системы, поэтому какие-либо самостоятельные поступки допускаются только при одобрении всей системы. Поэтому и устанавливается разрешительный порядок самоубийства. Общество в лице официальных органов должно дать оценку будущему деянию: не приведет ли оно к ущербу по отношению к остальным членам. Если нет, если причины поступка носят уважительный характер, то возможно и санкционирование самоубийства. Верхом социального одобрения такого самоубийства выступает государственное финансирование ухода из жизни (как в приведенном примере – оплата яда).
Вторая фаза ознаменована приходом Христианства. В 452 г. Арлский собор признал, что самоубийство – результат дьявольской злобы. В 563 г. на Парижском соборе были закреплены и карательные санкции. Что дано Богом, от того не может отказаться сам человек. Он не порождает самого себя. Божественный Августин фактически развил платоновскую идею о бессмертии души и божественном суде, в предверии которого человек и должен строить свою телесную жизнь. Это означало полное осуждение акта суицида. На него была распространена заповедь «Не убий». Хотя в ней и не говорится, относится ли она к случаям, когда убийца и убиенный совпадают в одном лице. Православная церковь свою позицию выстраивает в соответствии с Каноническими ответами Тимофея Александрийского:
