Чезаре Ломброзо - Преступный человек (сборник)
Обзор книги Чезаре Ломброзо - Преступный человек (сборник)
Чезаре Ломброзо
Преступный человек
От человека преступного к человеку гениальному
Во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так называемый здравый смысл – самый страшный враг великих истин.
Ч. Ломброзо«Он был прирожденным коллекционером и азартно предавался этому занятию, пренебрегая, впрочем, систематизацией накопленного. Куда бы он ни шел, с кем бы ни общался, в каких бы научных дискуссиях ни участвовал, в городах и в деревнях, в тюрьмах и за границей – всюду он собирал и изучал то, чем не интересовались другие, и таким образом накопил немало диковинок, истинная ценность которых была неясна даже ему самому; однако все они в его сознании так или иначе связывались с уже проделанными или грядущими изысканиями. Ему присылали черепа, мозги, скелеты, фотографии преступников, безумцев и эпилептиков и образчики их работ, а также графики и схемы, наглядно представлявшие криминальное развитие Европы»[1]. Так, по описанию Джины Ферреро, складывалась «материальная основа» криминальной антропологии – науки, основоположником и главным теоретиком которой стал отец Дж. Ферреро, профессор судебной медицины Туринского университета Чезаре Ломброзо.
Ч. Ломброзо (1835–1909) вошел в историю прежде всего как автор теории о биологической предрасположенности ряда людей к совершению преступлений. Опираясь на богатый фактический материал (долгое время Ломброзо занимал пост директора психиатрической клиники в Пезаро и по долгу службы часто общался с преступниками, которых привозили на освидетельствование), он одним из первых в криминологической практике стал применять метод антропометрических измерений: согласно Ломброзо, по внешнему виду человека – форме лица, разрезу глаз, форме носа и проч. – с достаточной степенью уверенности можно определить, обладает ли этот человек преступными наклонностями. На основе выделенных признаков возможно, как полагал Ломброзо, не только выявить «преступный элемент» общества в целом, но и различать между собой типы преступников, как-то: убийцы, воры, насильники и другие.
Эта теория была враждебно встречена как большинством криминалистов, опиравшихся в своей деятельности на систему права, восходящую к античности, так и биологами и антропологами, усмотревшими в ней покушение «профана-криминалиста» на систему знаний в областях науки, ему недоступных вследствие недостатка «профильного» образования. Особенно резкой критике теорию Ломброзо подвергли представители французской социологической школы (Г. Тард, Г. Лебон, С. Сигеле и др.), разработавшие основы учения о психологии масс. Так, Г. Тард осыпал Ломброзо упреками и насмешками – при этом зачастую не приводя доказательств в подтверждение своей точки зрения. Как писала известная отечественная исследовательница П. Н. Тарновская: «Прекрасно владея даром слова, Тард столь же блестящ и остроумен в своих нападках на антропометрию, на законы наследственного вырождения и проч., сколь и малодоказателен. Он не стесняясь отрицает биологическую теорию Дарвина вообще, теорию наследственности в частности, оспаривает признаки вырождения, передаваемые потомству болезненным восходящим поколением, и, поднимая на смех многие данные, выработанные экспериментальным путем, не противопоставляет ни одного личного опыта или наблюдения всему тому, что он старается опровергнуть. Аргументации своей, чисто метафизической, он придает абсолютное значение непреложных доказательств и считает, что ловких ораторских приемов совершенно достаточно, чтобы произнести приговор над теми малыми еще, но положительными данными, которыми располагает в настоящее время антропология, достигнув их весьма медленно, путем громадных и продолжительных трудов многих исследователей»[2].
Отношение Тарда к теоретическим построениям Ломброзо весьма показательно для общего восприятия работ итальянского ученого научным сообществом той эпохи: уделяя чрезмерное внимание крайностям, в которые время от времени впадал автор учения о преступном человеке (биологический детерминизм, вульгарный дарвинизм), опровержение этих крайностей распространяли на теорию в целом, отказывались замечать в ней рациональное зерно, то есть, как говорится, вместе с водой выплескивали и ребенка. Тем не менее постепенно биосоциальная теория преступности приобрела популярность и довольно продолжительное время использовалась в западной криминалистике и криминологии, особенно в американской, причем, естественно, переосмыслялась и углублялась – достаточно вспомнить работы У. Хили, У. Таккера или концепцию Г. Годдарда о преступнике как слабоумном индивиде из неблагополучной семьи. «Наследием» Ломброзо была и возникшая в первой трети XX столетия теория уголовной психодинамики, по которой преступник в своих действиях руководствуется исключительно эмоциями.
Во многом негативное отношение к теории Ломброзо объяснялось тем, что в ней усматривали развитие «умствований» френологов и физиономистов – представителей двух направлений, господствовавших в судебной медицине и психологии в XVIII – первой половине XIX столетия. Физиогномика утверждала, что мотивы поведения людей можно установить по чертам их лиц. Основатель этого направления И. К. Лаватер (1741–1801) полагал, что «прирожденных» преступников выдают бегающие глазки, вялые подбородки и «высокомерно задранные» носы. Что касается френологов, среди которых наиболее известны Ф. Й. Галль (1758–1828) и его ученик Й. К. Шпурцхейм (1776–1832), они выводили свойства человеческой личности, ее творческий потенциал и наклонности из строения черепа. «Шишки» определенной формы указывали на те или иные качества (например, агрессивность) и «манифестировали высшие проявления человеческой природы», такие как нравственность и религиозность. У преступников, как полагали адепты френологии, «низшие» качества превалировали над «высшими». Разумеется, в работах Ломброзо можно обнаружить влияние обоих направлений, прежде всего френологии (на Галля, «первого настоящего криминалиста», он неоднократно прямо ссылается), однако это влияние – та самая крайность, за которой не рассмотрели пионерского значения трудов Ломброзо, признаваемых сегодня «первыми ласточками» научной криминологии. Опираясь на теорию Ломброзо, гарвардский антрополог Э. Хутон в 1930-е годы разработал криминалистический метод, получивший название метода типажа тел. Десятилетием позже другой американский антрополог У. Шелдон выдвинул теорию соматотипов и составил на ее основе так называемый «индекс преступности», позволявший по антропометрическим признакам судить, требуется ли тому или иному трудному подростку пристальное внимание правоохранительных органов; теория Шелдона заложила криминалистические основы профилактики преступлений.
Любопытно, что сам Ломброзо не видел в теории преступного человека практической ценности; на одном научном диспуте он заявил: «Я тружусь не ради того, чтобы дать своим исследованиям прикладное применение в области юриспруденции; в качестве ученого я служу науке только ради науки». Тем не менее предложенное им понятие «преступного человека» вошло в обиход и, в известной степени, продолжает бытовать по сей день.
Кроме собственно криминалистики, Ломброзо обращался и к исследованиям в смежных областях. Большой общественный резонанс в свое время вызвала публикация его работы «Гениальность и помешательство», в которой обосновывалась теория невропатичности гениальных людей и проводилась неожиданная параллель между гениальностью и нарушением психического здоровья индивида. Сам автор полагал, что эта работа – ключ к пониманию «таинственной сущности гения», а также – тех религиозных маний, которые на протяжении человеческой истории не раз вызывали общественные катаклизмы. Эта психопатологическая теория гениальности, несмотря наряд содержавшихся в ней произвольных допущений, была подхвачена впоследствии, прежде всего, видным немецким психиатром Э. Кречмером, который, в частности, писал: «Если из конституции гения удалить психопатическое начало, он становится всего лишь ординарным способным человеком».
Разумеется, Ломброзо был далеко не первым, кто подмечал сходство между гениальностью и помешательством. Еще Платон говорил об этом сходстве; так, в диалоге «Ион» он вкладывал в уста Сократа такие слова: «Все хорошие эпические поэты слагают свои прекрасные поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости». Аристотель же в свойственной этому великому философу афористичной манере резюмировал: «Не бывает великого ума без примеси безумства». Впрочем, специальных исследований на тему гениальности и помешательства не было ни у древних, ни в Средние века; первые фундаментальные работы, посвященные сугубо проблеме соотношения творчества и психических нарушений, появились только в начале XIX века. Предтечей Ломброзо в известном смысле был Артур Шопенгауэр (1788–1860), утверждавший, что «гений заключается в ненормальном избытке интеллекта». По Шопенгауэру, «замеченное сродство гения с безумием главным образом основывается именно на свойственном гению, но неестественном отрешении интеллекта от воли». Первым же исследователем, применившим к проблеме гениальности естественно-научный подход, стал французский врач Моро де Тур (1804–1884); он писал: «Гений, как и всякое состояние умственного динамизма, должен иметь свою органическую основу. Эта основа есть полупатологическое состояние мозга… Определяя гений словом “невроз”, мы только выражаем факт чистой физиологии и подчиняем органическим законам психологическое явление, которое почему-то всегда считали чуждым этому закону».
