Дмитрий Калюжный - Другая история литературы
Зачастую с этим вынужденно соглашаются историки. Они признают, что:
«…в середине I тысячелетия до н. э. происходят решающие сдвиги в идеологии ряда народов. Пророческое движение в царствах Израиля и Иуды и трансформация ветхозаветной религии. Возникновение зороастризма в Персии. Возникновение буддизма и реформа ведийской религии. Возникновение конфуцианства и даосизма в Китае. Мистерии и орфизм как греческий эквивалент религиозных переворотов на Востоке».
Так пишет А. Зайцев в книге «Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э.», и продолжает:
«Люди могут по собственной инициативе, предпринимая не освященные традицией действия, существенно улучшить свою судьбу».
На самом же деле, как это доказывают наши исследования, религиозные перевороты «древнего мира» аналогичны, параллельны и равны религиозным переворотам Средневековья. Интересно, что историки не всегда могут «найти» авторов этих переворотов в древности. Так, Валерий Перелешин, один из лучших переводчиков «Дао-дэ-цзина», пишет об авторе этого знаменитого труда:
«Но кто был этот Лао-цзы? Был ли это Ли Эр? Был ли это Лао Дань, многократно упомянутый в книгах Чжуан Чжоу, среди „персонажей“ которого немало измышленных им самим?.. Современные китайские исследователи полагают, что все три догадки об авторе „Дао-дэ-цзина“ не исключают одна другой».
Так что ничего толком неизвестно ни об авторе, ни об условиях создания книги. Время ее написания тоже не более, чем догадка. Название ее непереводимо, о чем прямо пишет переводчик:
«Начать с того, что ключевое слово „Дао“ непереводимо. Это, конечно, не „Путь“, не „Разум“, не „нравственное начало“, не „образ действия“ и не „космос“. Ближе всего подходит к нему Логос эллинистической философии, но введением этого термина были бы внесены в перевод совершенно чуждые Китаю неоплатонические и христианские оттенки… Как же перевести „Дао“? Вслед за Чжэн Линем я перевожу „Дао“ как „Истина“, хотя оговариваюсь, что „Дао“ — НЕ Истина, что оно конкретнее и активнее.
Ту же трудность встречаем и при переводе слова „Дэ“. Это, скорее всего, греческая „калокагафия“, сочетание добра и красоты, а не мудрость, не добродетель и не природа».
Научное изучение «Дао-дэ-цзина» началось только в XVII веке, и как мы только что прочли, переводчики старались «не допустить» неправильного прочтения текстов, чтобы не проявилось, сколь близки воззрения «древних китайцев» религии греков и христиан.
Немного ранее, в XVI веке, началось научное изучение еще одного важнейшего литературного памятника, известного ныне под названием «Ареопагитики». Это произведение, если исходить из современной его датировки, относится к линии № 4–5. По литературному мастерству, словарю, важности поднимаемых тем и по их охвату «Ареопагитики» вполне сравнимы с приведенными выше китайскими трудами той же линии веков, особенно если сделать скидку на провинциальность тогдашнего Китая. И как ни удивительно, и на этот раз, как и в случае с Лао-цзы и написанном им (или не им?) «Дао-дэ-цзином», сами литературоведы сообщили читателям, что и хронология, и вся историческая обстановка вокруг этого памятника недостоверны. В. Р. Скрыпник пишет:
«Ареопагитики» — один из самых влиятельных и самых загадочных памятников религиозно-философской мысли Средневековья. Вплоть до XVI века автором памятника считался Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла и первый Епископ Афин, живший в I веке. Исследованиями Лоренцо Валла, Эразма Роттердамского и других в XVI столетии было установлено, что Ареопагитики скорее всего были созданы неизвестным автором в V веке.
Прежде всего, оценим мастерство, проявленное комментатором при составлении слов во фразы. Ведь из прочитанных вами двух предложений можно сделать только один вывод: после серьезного научного изучения Ареопагитиков были получены столь же серьезные и неоспоримые научные выводы. Но если чуть-чуть внимательнее прочесть написанное Скрыпником, то вдруг становится ясным, что все научные выводы — не более, как словоблудие. В самом деле, оказывается, чрезвычайно авторитетные ученые Лоренцо Валла, Эразм Роттердамский «и другие» УСТАНОВИЛИ, что «Ареопагитики» созданы НЕИЗВЕСТНЫМ АВТОРОМ, да к тому же «скорее всего», так что даже и этот вывод остается сомнительным.
А когда же это произошло? Историки определяют время очень уклончиво, и V век появляется в их рассуждениях лишь потому, что автор знаком с неоплатонизмом, прежде всего работами Прокла (412–485, линия № 4), с его учением о церковной иерархии, о котором, конечно, никак не могло быть известно в традиционном I веке. Только это послужило основой для датировки памятника. А мы обращаем ваше внимание на то, что 2-й трак синусоиды регрессный, направление веков в нем обратное и автор Ареопагитиков мог знать Прокла, если жил в любом веке начиная с линии № 5 и выше. Кстати, I век, к которому первоначально относили автора этих текстов, тоже относится к линии № 5, но только «римской» волны, так что и сам Ареопагит, от имени которого первоначально произошло название произведения, был современником их автора. Да и сам мог быть их автором, вопреки удивительному научному мнению Лоренцо Валла, Эразма Роттердамского, В. Р. Скрыпника «и других».
Ареопагитики включают в себя четыре трактата: «Мистическое богословие» содержит доказательства непознаваемости и неизреченности существа Бога; «Об именах Божиих» повествует о свойствах Бога; «О небесной иерархии» — описывает структуры небесного мира; «О церковной иерархии» — истолковывает церковное богослужение. Важнейшие идеи этого труда: о неизреченной, непознаваемой природе Бога, который одновременно и трансцендентен, и имманентен миру; о положительной (по-гречески китафатической) и отрицательной (по-гречески апофатической) теологии, учение о божественной и церковной иерархии; учение о сверхумном экстазе, как высшей форме познания Бога.
Приведем из них два отрывка.
«АРЕОПАГИТИКИ»:
«Определения Бога.
…Итак, я утверждаю, что Бог как Причина всего сущего запределен всему сущему; не будучи ни бессущностным, ни безжизненным, ни бессловесным, ни безрассудным, Он, тем не менее, не есть что-либо телесное, поскольку форма, образ, качество, количество и объем у Него отсутствуют и Он не пребывает в каком-либо определенном месте; у Него отсутствуют как чувственное, так и зрительное восприятие, ибо Он не только ничего не воспринимает, но и не есть что-либо из чувственно воспринимаемого…
Бог — это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствуют, то Он и не разум, и не мышление и ни уразуметь, ни определить Его — невозможно; Он ни число, ни мера, ни великое что-либо, ни малое, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; Он ни покоится, ни движется, ни дарует упокоение; не обладает могуществом и не является ни могуществом, ни светом; не обладает бытием и не является бытием, ни сущностью, ни вечностью, ни временем и объять Его мыслью — невозможно; Он ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни единое, ни единство, ни божество, ни благость, ни дух — в том смысле как мы его представляем, ни сыновство, ни отцовство, ни вообще что-либо из того, что нами или другими разумными существами может быть познано… по отношению к Нему совершенно невозможны ни положительные, ни отрицательные суждения, и когда мы что-либо отрицаем или утверждаем о Нем по аналогии с тем, что им создано, мы, собственно, ничего не опровергаем и не определяем, поскольку совершенство единственной Причины всего сущего превосходит любое утверждение и любое отрицание, и, обобщая: превосходство над всей совокупностью сущего, Того, Кто запределен всему сущему, — беспредельно».
Иерархия как смысловая структура мира.
Итак, как бы там ни было, но мы приступим, наконец, к исследованию наименования «Благо», которое богословы, отдав ему предпочтение пред всеми другими наименованиями, избрали для пребожественного Божества, определяя тем самым, полагаю, сущность Богоначалия как «Благо», поскольку Благо, будучи благим по существу, уже просто в силу того, что оно есть, распространяет благость свою на все сущее.
Это благо святыми богословами воспевается и как Прекрасное, и как сама Красота, как предмет любви, и как сама Любовь, а также многими другими благолепными богоименованиями, присущими благодеющему и всеукрашающему Великолепию. Однако наименования «Прекрасное» и «Красота», прилагаемые к собирающей воедино всю совокупность сущего Причине, необходимо различать, поскольку даже во всем сущем различая причастность и причастное, мы называем прекрасным что-либо причастное красоте, а красотою — причастие созидающей Причине прекрасного во всем прекрасном.
