Зигфрид Кракауэр - Природа Фильма. Реабилитация физической реальности
* Несмотря на столь суровый приговор кинематографу, сама Валери тонко ощущает поток материальной жизни, что очевидно, например, в его прелестном описании улиц и каналов Амстердама. Он понимает и то, что зримые формы нельзя постичь полностью, если не отбросить значения, обычно служащие для их распознавания; а сама идея постижения зримых форм ради них самих представляется ему довольно привлекательной
«подменяют собой мои мысли» [ 2 ] , и ближе к нашим дням Никола Кьяромонте упрекает фотографию и кино в том, что они заставляют нас «смотреть на мир абсолютно со стороны». Или, по его же выражению, «глаз камеры предлагает нам невероятную вещь: мир, дезинфицированный от сознания» [ 3 ] .
Однако подобные утверждения имели бы почву только при условии, что верования, идеи и нравственные ценности, составляющие нашу внутреннюю жизнь, сохраняли бы и сегодня то же господствующее положение, какое они занимали в прошлом, и вследствие этого были бы не менее самоочевидны, мощны и реальны, чем события внешнего материального мира - источника впечатляющей силы кино. Тогда мы были бы вправе обвинять кинематограф в том, что он отчуждает нас от высших из доступных нам целей. Но так ли обстоит дело? Можно ли действительно утверждать, что отношения между внутренним миром и физической реальностью остаются одинаковыми во все времена? Фактически за последние три или четыре столетия они претерпели глубокие изменения. Здесь представляют особый интерес два таких изменения: во-первых, ослабление власти общих верований над человеческим разумом и, во-вторых, неуклонный рост престижа науки. Заметьте, что эти два взаимосвязанных процесса - уже фигурировавшие в девятой главе в качестве факторов, обусловливающих наши представления о «жизни как таковой»,- решительно опровергают доводы Валери. Когда верования теряют свою силу, человеку нелегко найти пищу для духовной жизни;
поэтому ее примат, на котором настаивает Валери, остается пустым звуком. И наоборот, когда под влиянием науки материальные компоненты нашего мира приобретают большую силу, тогда предпочтение, отдаваемое им в фильмах, пожалуй, правомернее, чем ему кажется. Быть может, вопреки мнению Валери, прямой и короткий путь к неуловимому содержанию внутренней жизни, постоянное присутствие которой он принимает безоговорочно, вообще не существует? Быть может, путь к нему, если он все же есть, лежит через постижение внешней оболочки реальности? Быть может, кино - это ворота во внутренний мир, а не тупик или дорога в сторону?
Однако с ответами на эти вопросы придется повременить. Разрешите начать с самого начала - с описания интеллектуального ландшафта современного человека.
Интеллектуальный ландшафт
«Руины древних верований». Начиная с девятнадцатого века практически все выдающиеся мыслители, независимо от различия их методов и воззрений, сходятся на том, что некогда широко распространенные верования - те, которые человек впитывал всем своим существом - и которые охватывали жизнь в ее целом, -неуклонно теряют свою силу. Все они не только признают самый этот факт, но и говорят о нем с убежденностью, явно обоснованной внутренним ощущением, как будто эту ломку ограничительных норм они чувствуют всем своим телом.
Достаточно будет привести лишь несколько высказываний на эту тему, первых, что приходят на ум. Ницше, каким он предстает в своем труде «Человеческое, слишком человеческое», убежден, что религия отжила свой век и что уже «никогда горизонт жизни и культуры не будет ограничен религией» [ 4 ] . Впрочем, более поздний Ницше делает попытку восстановить ее угасающие силы, ) предлагая заменить отвергнутое христианство религией антихриста. А разве Конт, объявив религию достоянием прошлого, не предложил сразу же принять вместо нее культ разума? (Le roi est mort! Vive le roi! *) То, что бездоказательно постулирует Ницше, Уайтхед излагает в стиле врача, изучающего температурную карту больного. «Средняя кривая отмечает устойчивое снижение религиозного тонуса» [ 5 ] - читаем мы там, где говорится об ослаблении влияния религии на европейскую цивилизацию. Фрейд со своих позиций рассматривает это явление как обнадеживающий симптом. Он называет религию универсальной иллюзией человечества и, нимало не смущаясь, сравнивает ее с детским неврозом. «Исходя из этой концепции, можно предсказать, что отход от религии должен с роковой неизбежностью произойти в процессе роста и что сейчас мы находимся как раз в его средней стадии» [ 6 ] .
А Маркс и его приверженцы рассматривали религию как часть идеологической надстройки, которая неизбежно рухнет с уничтожением классового господства.
Когда религия теряет свою силу, обычно ослабевают и общепринятые представления в таких смежных «мир-
Король умер, да здравствует король! (франц.).-Прим. пер.
ских» областях, как нравственные устои и обычаи. Многие мыслители убеждены в том, что культурные традиции вообще приходят в упадок; что у нас уже нет безоговорочно признаваемых духовных ценностей и нормативных принципов.
Перспективы. Человек в западном обществе идеологически бесприютен. Характерные черты нашей интеллектуальной жизни можно вкратце определить термином «абстрактность», под которым подразумевается абстрагированная манера восприятия мира и самих себя людьми различного общественного положения и профессиональной принадлежности. Нас не только окружают «руины древних верований», но мы живем среди них, имея в лучшем случае туманное представление о вещах в целом. Виновен в этом огромный размах науки. По мере ослабления «религиозного тонуса» упорно усиливается тонус научный. Могло ли быть иначе? Наука является главным источником технологического прогресса, источником неиссякаемого потока открытий и изобретений, которые влияют на нашу жизнь во всех, даже самых глухих уголках и изменяют ее с постоянно нарастающей скоростью. Можно без преувеличения сказать, что мы ощущаем размах науки на каждом шагу или же всякий раз, когда благодаря науке мы можем не делать этого шага. Не удивительно, что столь продуктивные методы в столь широком применении накладывают отпечаток на сознание людей даже там, где наука не имеет непосредственной власти над ними. Сознаем мы это или нет, наше общее отношение к действительности обусловлено теми же принципами, из которых исходит наука.
Среди них выделяется принцип абстрактности. Большинство наук не оперирует объектами обычного опыта, а абстрагирует из него некоторые элементы, подвергаемые затем различным процессам исследования. Таким образом, эти объекты лишаются тех качеств, которые придают им «все их своеобразие, убедительность и ценность» [ 7 ] . Естественные науки идут в этом направлении дальше других. Они концентрируют внимание на неизмеримых элементах или единицах, отбирая преимущественно материальные; изолируют их и пытаются обнаружить схемы из регулярного поведения и взаимосвязей, стремясь к математически точному определению любой закономерности. Если верно, что единицы, допускающие количественную обработку, более абстрактны, чем те, что еще сохраняют признаки объектов, из которых они извлечены, тогда есть основания говорить о тенденции к большей абстрактности и в самих научных исследованиях. Например, социальные науки, материал которых как будто оправдывает или, вернее, даже требует качественной оценки фактов, имеют тенденцию пренебрегать этой оценкой ради количественной, выявляющей пригодные для анализа закономерности (подчас совершенно не относящиеся к теме); иными словами, эти науки стремятся к статусу точных наук, а те, в свою очередь, - к дальнейшей математизации тех незначительных следов реальности, с которыми им еще приходится иметь дело.
По мере того как научно-исследовательские операции становятся все более и более эзотерическими, приобретают все более скрытую форму, присущая им абстрактность не может не влиять на наш склад мышления. Одним из главных каналов подобного влияния, конечно, является механизация. Непомерные успехи техники породили армию специалистов, поставляющих и обслуживающих те многочисленные механизмы и устройства, без которых немыслима современная цивилизация. Основная часть этой продукции может быть использована для разных целей, как разумных, так и неразумных; механизмы сами по себе понятны только в терминах определенных абстракций; сама сущность всех этих механизмов совпадает с их функцией.
Специалиста технического профиля более интересуют средства и функции, чем цели и формы существования. Такой склад ума притупляет его восприимчивость к проблемам, ценностям и вещам, с которыми он сталкивается в процессе жизни; то есть он склонен осмысливать их абстрактно, методом, более соответствующим его занятиям, связанным с техникой и механикой. Наш век часто называют «технологическим». В этом есть некоторая правда, если судить по постоянному притоку в наш язык новых технических терминов. По всей вероятности, они составляют большой процент тех слов, что непрестанно включаются в нашу повседневную речь. Слова - это проводники мысли; поэтому видное место, занимаемое технической терминологией в наших бытовых разговорах, свидетельствует о широком распространении мышления, свойственного техническому специалисту.
