Марселен Дефурно - Повседневная жизнь в эпоху Жанны дАрк
К повседневным уличным развлечениям прибавлялись народные праздники и увеселения, которые устраивались по случаю великих событий: выигранной битвы, заключения мира, рождения наследника престола. Вокруг зажженных на площадях костров устраивались танцы, а иногда и пиршества для народа. Угощение выставляли король, сеньор или муниципалитет; иногда устанавливали даже «винные фонтаны» и щедро поили прохожих. В организации таких праздников, соперничая друг с другом в усердии и изобретательности, принимали участие цехи, товарищества и религиозные братства, объединявшие активное население города; они занимались убранством улиц и подготовкой «entremets» – спектаклей-пантомим или живых картин, почти всегда сопровождавших народные праздники.
«Въезды» правителей становились памятными событиями в жизни городского населения. Бесчисленные их описания, оставленные нам современными летописцами, показывают, до какой степени люди – как знать, так и простонародье – были охочи до подобных представлений. Каждый на свой лад наслаждался этими праздниками с живописным церемониалом, простодушным и величественным одновременно. Правители и знатные сеньоры выставляли напоказ роскошь своих нарядов и экипажей; богатые горожане, иногда одетые в одни и те же цвета, составляли свиту правителя; простые люди получали не только удовольствие от зрелища, но и еду, а то и деньги, которые раздавались по такому случаю. И потому подобные торжественные въезды повторялись все чаще и чаще: Изабелла Баварская, жена Карла VI, торжественно въехала в Париж в 1389 г., хотя к тому времени прожила в столице уже пять лет. Возвращение в город короля после долгого отсутствия праздновалось так же, как и первый его въезд, а когда монарх путешествовал по своему королевству, каждый из городов, через которые он проезжал, соперничал с другими, стараясь затмить их великолепием оказанного королю приема.
В марте 1409 г. Карл VI вернулся в Париж из Тура, где провел несколько месяцев. «Он был принят, – рассказывает Парижский горожанин, – с таким почетом, какого не видывали за последние двести лет, поскольку все сержанты, дозорные и торговые, конные и с жезлами, все в особых нарядах и капюшонах, и все горожане двигались ему навстречу. Впереди него шли двенадцать трубачей и множество музыкантов, и повсюду раздавались радостные крики: „Ноэль!“, и его осыпали фиалками и другими цветами; а вечером люди на улицах весело ужинали вкусной едой, и по всему Парижу зажгли костры». Четыре года спустя власть бургиньонов пала, и правители из партии арманьяков смогли вернуться в столицу; они въехали в нее с огромной свитой, в которой все были одеты в одни и те же цвета, и впереди также двигались трубачи и музыканты. И в последующие годы изменения политической ситуации всякий раз завершались «въездом» предводителей победившей партии. После того как в Труа был заключен мир, оба короля, Карл VI и Генрих V Английский, вместе появились в столице; их встречали богатые горожане в розовых одеждах: «Никогда еще государей не встречали так радостно, как в этот раз; потому что на всех улицах их встречали процессии священников в полном облачении и стихарях, они пели "ТеDeuslaudamus" и "Benedictusquiuenit". На площади перед дворцом представляли «весьма благочестивую мистерию»», и «не было ни одного человека, который не умилился бы сердцем, увидев эту мистерию».
Знатные сеньоры, возвращавшиеся в столицу из своих владений, не желали отставать от монарха. Когда Филипп Добрый в 1422 г, вернулся в свою бургундскую столицу, у ворот Дижона его встретили городские власти и духовенство. Затем он медленно проследовал по убранным полотнищами улицам, на которых располагались «живые картины». Весь город был там, даже узники, которых освободили в честь такого радостного события". По случаю въезда в город Жанны Французской, невесты Иоанна II де Бурбона, город Мулен устроил великолепные церемонии: принцессу встречали восемьдесят всадников, все в «исторических» костюмах, в том числе один, изображавший короля Хлодвига; впереди кортежа, возвещая о приближении принцессы, пустили механическую голубку.
Но, наверное, ничто не могло сравниться с празднествами, устроенными по случаю возвращения Карла VII в отвоеванную столицу. Парижане – во всяком случае, многие их них – жаждали заставить государя позабыть о том, что поклялись в верности его врагу, английскому монарху; король же, со своей стороны, желал поразить торжественностью своего возвращения. Он появился у городских ворот в сопровождении своей армии, и все военачальники были покрыты «золотом и серебром» и украшены цветными перевязями. «Навстречу ему вышли купеческий прево, и огромное множество эшевенов и горожан в сопровождении городских стражников с алебардами и лучников, которые все были в одинаковой одежде алого и морской волны цветов… Прево и эшевены все время несли над головой короля голубой балдахин, расшитый золотыми лилиями. За ними шел парижский прево в сопровождении пеших сержантов в наполовину зеленых, наполовину алых капюшонах. А замыкали шествие, позади господ из парламента и Палаты прошений, персонажи Семи Смертных Грехов и Семи Добродетелей, все они ехали верхом и были одеты, как подобает каждому».
На воротах Сен-Дени был «помещен герб Франции, который держали воздетым три ангела, над этим гербом были изображены поющие ангелы, а под ним была надпись: Превосходнейший правитель и господин, Простолюдины вашего города Принимают вас со всеми почестями И величайшим смирением.
В Понселе был фонтан, а в нем кувшин с цветком лилии, и оттуда бил добрый гипокрас, вино и вода, а внутри этого фонтана были два дельфина, а под ним была терраса, укрытая цветами лилии, а над этой террасой была помещена фигура святого Иоанна Крестителя, он показывал «AgnusDei», и еще там были ангелы, которые пели весьма мелодично.
Перед Троицей были представлены Страсти, чтобы показать, как Господа нашего схватили, избили и распяли на кресте и как повесился Иуда. И те, кто делали это, ни слова не говорили, но разыгрывали мистерию; и все было показано хорошо и должным образом, и вызывало величайшее сочувствие и жалость. У Гробницы показали, как Господь наш воскрес и как он явился Марии Магдалине и святой Екатерине; на улице Сен-Дени Святой Дух нисходил на апостолов… Перед Шатле было Благовещение, ангел с пастушками пел «GloriainexcelsisDeo». А перед дверью были ложе правосудия, Закон божественный, Закон природы и Закон человеческий, а по другую сторону, напротив бойни – Суд, Рай и Ад; и посередине был святой Михаил, Ангел, взвешивающий души. У подножия Большого Моста, позади Шатле, было крещение Господа нашего, и там была изображена святая Маргарита, выходящая из дракона». Вот так все Священное Писание прошло перед глазами государя, до самого входа в собор, где его встречали каноники.
Мы видим, какую важную роль играли в народных праздниках «entremets» (интермедии), живые картины и пантомимы. Интерес и сочувствие, которые они вызывали у зрителей, свидетельствуют о том, насколько люди того времени любили представления, помогают лучше понять, какое место театр занимал в социальной жизни эпохи.
В самом деле, никогда театр не был так тесно связан с жизнью общества, как в XV в. История литературы мало что сохранила от драматических произведений того времени – «Фарс Пателена», «Страсти» Арнуля Гребана – и, с чисто литературной точки зрения, вспомнить и в самом деле почти нечего. Мистерии, моралите, соти[12] сочинялись не ради удовольствия просвещенных людей, а на радость толпе. Публика, теснившаяся вокруг подмостков, узнавала собственные обычаи, собственные мысли, собственные верования, воплощенные в игре актеров. Угасающее Средневековье запечатлело свой облик на многоцветной театральной фреске. «В те времена, – пишет Пти де Жюльвиль, – сцена действительно делалась центром общественной жизни во всяком месте, где только ее устраивали. Она была судом и кафедрой проповедника, она судила, обличала и увещевала. Для того чтобы найти другой пример театра, столь же тесно связанного со всеми происшествиями своего времени и общества, нам пришлось бы вернуться в эпоху Перикла».
Ни одно событие не могло так глубоко взволновать город, как устройство ряда театральных представлений, потому что театр не был делом профессиональной «труппы», он становился общим делом всего городского населения. Можно сказать, что свою лепту вносили все его жители. Муниципалитеты предоставляли кредит, иногда весьма значительный, чтобы покрыть расходы; актеров набирали из всех слоев городского общества: священники соседствовали здесь не только с горожанами, но и с крестьянами, и само по себе число персонажей, порой достигавшее нескольких сотен, предполагало, что не было ни одной семьи, которая не была бы кровно заинтересована в успехе представления. И потому в день спектакля все население города толпилось на площади или на церковной паперти, где под открытым небом устраивались подмостки. Дома пустели, и городским властям иной раз приходилось высылать специальный «дозор», чтобы бродяги не грабили эти оставшиеся без присмотра жилища. Случалось даже, что власти запрещали кому бы то ни было работать и на время представлений предписывали закрывать лавки. Крестьяне из соседних деревень сбегались в город, где было объявлено представление, и Эсташ Дешан называет театр одним из соблазнов городской жизни, притягивающих женщин:
