Дэвид Бойл - Путеводитель по англичанам
«Мне кажется, люди наконец-то начали подпевать нашему гимну», — сообщил один из младших помощников Дирмера органисту. «О! Тогда я буду играть другой», — встревоженно отозвался тот: ему совсем не хотелось, чтобы паства портила своим дилетантским пением прекрасную музыку. Это была нелегкая битва, но в конечном счете Дирмер ее выиграл. «Английские гимны» стали неотъемлемой частью повседневной английской культуры. Каждый англичанин может вспомнить не меньше дюжины цитат из этого сборника; «Взираю я на дивный крест» или «Христос дорогу мне открыл» — мы знаем эти слова, даже если ни разу в жизни не заходили в церковь.
Человеческий образ божественно свят,
Каждый должен его почитать и любить.
Где Любовь, Милосердие, Жалость царят,
Там Господь не может о нас забыть![4]
13
Франкофобия
Говорят, «хороший забор — хорошие соседи». Пролив Ла-Манш сделал из Англии и Франции хороших соседей, однако с момента своего возникновения обе нации, несмотря на географическую и политическую близость, находятся в состоянии постоянного соперничества.
Хороши, конечно, и те и другие: англичане смеются над эмоциональной логикой французов, французы высмеивают ужасающую кухню и чопорную церемонность англичан. Иногда это противостояние приобретает тревожный оттенок. Рассказывают, что во время наполеоновских войн (не вполне ясно, когда именно, известно лишь, что в тот год страх перед вторжением французов был особенно силен) французский военный корабль потерпел крушение близ берегов Хартлпула. Единственным выжившим членом команды, доплывшим до берега, была мартышка, одетая в форму наполеоновского солдата. Местные жители, убежденные, что именно так выглядят мифические французы, повесили мартышку на мачте разбившегося корабля. По крайней мере, так говорят.
В этой истории есть несколько странностей. Первая: если местные жители действительно подумали, что так выглядят французы, это гораздо больше говорит о Хартлпуле, чем об отношении англичан к своим галльским соседям. Вторая: если этот случай действительно имел место, то, возможно, речь идет не о животном, а о «пороховой мартышке» — на кораблях так называли мальчиков, подносивших пушкарям порох. И это превращает инцидент с мартышкой в военное преступление.
Однако жителей Хартлпула, по-видимому, не смущают мрачные загадки этой истории, и они до сих пор охотно вспоминают этот случай, шутливо называя себя «вешателями мартышек». У местной футбольной команды «Хартлпул Юнайтед» есть талисман по имени Мартышка-Висельник (H’Angus the Monkey), который вратарь вешает на футбольные ворота во время важных матчей. В 2002 году местный студент Стюарт Драммонд баллотировался на выборах мэра города в костюме Мартышки-Висельника и был избран на этот пост (а потом переизбран еще два раза).
Чтобы понять, почему эта довольно неприятная история до сих пор не предана забвению, нужно вспомнить, что франкофобия (или сдержанная неприязнь, или по меньшей мере постоянное соперничество с французами) является давней английской традицией. Едва ли англичан можно назвать единственной нацией, имеющей что-то против французов — даже американцы пережили период натянутых отношений с Францией во время войны в Ираке, — но англичане откровенно наслаждаются сложившимся положением вещей. Возможно, все дело в их различиях?
И да и нет. Да, флегматичные англичане с их вечным дождем и отвратительной кухней ничуть не похожи на экстравагантных, легковозбудимых французов. Но нет, французский язык прочно сплелся с английским после нормандского вторжения в 1066 году. Кроме того, несмотря на многочисленные английские посягательства на территорию Франции в Средние века — а также непреходящее увлечение англичан битвами при Креси, Азенкуре и на Ниле, — в истории были два момента (в 1421 и 1940 годах), когда Англия и Франция стояли буквально в одном шаге от объединения. В 1940 году такое предложение сделал Уинстон Черчилль после того, как Париж пал под натиском нацистов.
Извечное противостояние смягчается тем, что мы искренне восхищаемся французами, их бистро и кондитерскими, ароматами свежей выпечки, витающими в каждом маленьком городке, и их снисходительным отношением к внебрачным связям.
Живым воплощением взаимной нетерпимости французов и англичан стал президент Шарль де Голль, который приезжал в Лондон в июне 1940 года (хотя нельзя сказать, что его здесь ждали и были ему рады) и который умудрился наложить вето на участие Британии в Европейском экономическом сообществе (как оно тогда называлось) в 1963 и 1967 годах.
В Вестминстере рассказывают историю об официальном визите де Голля в Англию в 1960 году: в какой-то момент во время торжественного ужина в палате лордов французский президент поднял глаза и увидел перед собой огромное живописное полотно, изображающее битву при Ватерлоо. Рассказывают, что он взял свою тарелку, решительно обошел стол и пересел на другую сторону, но обнаружил, что здесь его взгляд упирается в гигантское полотно с изображением Трафальгарской битвы.
В этой истории есть все, что вам нужно знать о франкофобии. Это не столько открытая ненависть, сколько ревнивое соперничество между союзниками — а французы были союзниками англичан со времен Крымской войны. Это не столько слепая неприязнь, сколько ворчливая entente cordiale — возникший в 1904 году побочный эффект любви Эдуарда VII к парижским борделям.
Поэтому англичане будут и дальше укоризненно качать головой над каждым новым проявлением французской чувствительности, а французы долго еще будут припоминать англичанам глупейший заголовок, появившийся однажды в одной из английских газет: «ТУМАН В ПРОЛИВЕ — КОНТИНЕНТ ОТРЕЗАН».
Когда французы в грозный час
Хотели уничтожить нас,
Мы, до зубов вооружась,
Поймали обезьянку.
У моряков суровый нрав.
Других не ведая забав,
Ее, лазутчицей назвав,
Повесили на рее.
Была судьба ее горька —
Пытали бедного зверька:
«Ты приплыла издалека?
Ну, так умри скорее»[5].
14
Английский завтрак
Термин «полный Монти» со временем приобрел множество смыслов. В числе прочего он означает плотный английский завтрак — единственный безошибочно узнаваемый и неоспоримый вклад Англии в международную кухню.
В обильном английском завтраке с его подчеркнутым пренебрежением к современным стандартам здорового питания и пропускной способности отдельно взятого ресторанного зала есть нечто глубоко безмятежное. Его долго готовят, еще дольше едят, и каждый его кусок, щедро сдобренный холестерином, гарантированно отнимает у вас пару месяцев жизни. Он не пытается притвориться тем, чем не является, честно и прямо показывая, из чего состоит — а состоит он, не будем ходить вокруг да около, из яичницы-глазуньи, поджаренного хлеба, жареных грибов, тушеной фасоли, жареных помидоров, сосисок и огромного ломтя бекона.
В зависимости от того, где вы находитесь, бекона может быть больше или меньше. Кроме этого, на тарелке может оказаться кусочек кровяной колбасы и хашбрауны, хотя с хашбраунами все не так однозначно: строго говоря, это американское изобретение.
По некоторым свидетельствам, впервые все эти ингредиенты соединили в одно экстравагантное блюдо в XVIII веке, но, возможно, это просто домыслы, поскольку тогда еще не существовало ничего похожего на современное промышленное производство бекона (которое появилось в Уилтшире; по крайней мере, так утверждают). До этого английский завтрак состоял обычно из хлеба, мяса и эля. В XIX веке миссис Битон дополнила этот список рубленой свининой, вареной рыбой и некоторыми другими блюдами. Преподобный Джеймс Вудфорд, который гораздо больше писал о том, что съел, чем о религиозных церемониях, которые предположительно проводил, почти не упоминает о том, что ел на завтрак.
В XX веке английский завтрак можно было встретить где угодно. В эдвардианскую эпоху джентри и аристократы наутро после званого вечера спускались вниз к общему столу и сами накладывали себе горячие закуски с серебряных подносов с крышками. Полвека спустя английский завтрак стал бесклассовым: в 1950-х каждый работающий человек мог при любых обстоятельствах рассчитывать на утреннюю яичницу с сосиской.
