Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба
ЗГ: Позже, видимо, власти не позволили ему дышать.
ВБ: Нет, не позволили.
ЗГ: Позор, ставший обыденностью… Василь Владимирович, вы оставили училище в 1940-м и вернулись в школу, которую окончили в 1941-м. Где вы находились, когда началась война?
ВБ: В это время я был на Украине, в Шостках, у дяди. Я поехал туда работать. Он обещал мне помочь в будущем с учебой: там находился Промышленный институт. Я приехал к дяде как раз за неделю до начала войны. Когда война началась… Да, никто не думал, что все обернется таким ужасом. Иначе я бы сразу собрался и бросился бы домой. В то время все репродукторы громогласно вещали: «Враг будет скоро разгромлен! Победа будет за нами!» К тому же, представьте, они использовали свой обычный прием: «Гитлер развязал эту агрессию, но немецкий рабочий класс в солидарности с народами Советского Союза свергнет этого Гитлера и его же солдаты повернут свои штыки против него самого». Пока они все это бухтели, нас уже почти наполовину оккупировали. Вскоре немцы захватили Гомель и начали наступление на Чернигов. Все мы, молодые ребята, были призваны в военкомат.
ЗГ: Ведь вам было только семнадцать лет…
ВБ: Да. И тем не менее… Нас разбили на группы, которые возглавили офицеры, и отправили на восток. Эта переброска войск продолжалась с августа и до середины декабря. Было несколько остановок. Недалеко от Харькова нас задержали. Здесь нам выдали обмундирование, но не вооружили. Нашу группу как резервную отправили на восток. Представьте, мы так и топали пешком — сначала до Воронежа, а потом и дальше. На одной железнодорожной станции, Грязи, нас снова пересортировали. Тот, кто родился в 1923-м, стал официально призывником, а те, кто был рожден в 1924-м, еще не должны были служить. Поэтому группа новобранцев 1923 года рождения прямиком направлялась в армию, а мы остались временно не у дел… Нашей группе и выдали по две буханки хлеба каждому и распустили.
ЗГ: И куда вы должны были деться?
ВБ: Да никуда… Куда глаза глядят… указаний не было. Они не могли нас призвать в армию тогда. Однако вскоре вышел новый приказ, нас снова организовали в группы, и на этот раз мы маршировали уже на запад. В середине декабря мы прибыли в район Саратова. Как только мы прибыли туда, нам дали новый статус — «эвакуированные». Молодых отделили от более пожилых и отправили, включая и меня с Лешкой Орловым (моим другом), в колхоз «Коминтерн». Там мы проработали всю зиму, до начала 1942 года. Однако вскоре нас опять призвали. Нас с Лешкой разделили: его послали в Брянск, а меня отправили в резерв под Саратовом. Чуть позже я стал студентом Саратовского военного училища, где проучился почти полный год.
ЗГ: Трудно было?
ВБ: Да уж… Занятия по десять часов кряду, а после еще нужно было выполнять много самых разных заданий и воинских обязанностей. В основном мы рыли траншеи и работали на авиационном заводе, который немцы бомбили каждую ночь. Если бомба попадала в цех и начинался пожар, мы должны были выполнять несколько задач одновременно. Самое трудное — вытаскивать из огня самолеты из поврежденных цехов. Много моих друзей погибло там. Но самые большие потери были на нефтеперерабатывающем заводе, куда нас тоже часто отправляли. Его тоже бомбили каждую ночь, и там уж горело, как в аду. Вы знаете, как горит нефть? Кажется, что дым заполняет все и вся. Ничего не видно на расстоянии двух шагов. Нефть всегда проливалась и возгоралась, и мои однокурсники сгорали в этом огне. Ночью мы дежурили, а перед занятиями хоронили погибших.
ЗГ: Вы учились по десять часов в день, потом работали. Потом хоронили друзей… Когда же вы спали?
ВБ: Да мы почти и не спали. Но это не заботило никого из наших начальников.
ЗГ: Вы получили приличное обмундирование?
ВБ: В ту зиму у нас были американские летние ботинки на очень тонкой подошве. Я до сих пор никак не могу понять, как мы выжили тогда, всю зиму проходив в этих штиблетах. Конечно, мы еще обматывали ноги разными тряпками для теплоты.
ЗГ: Еды, по крайней мере, хватало?
ВБ: Нет, конечно. Голодными были все время. Мы были молоды, работали все время на открытом воздухе, не было времени на сон, и ко всему были всегда голодными.
ЗГ: Тут возмечтаешь и об аде — там хотя бы тепло! Болели часто?
ВБ: Нам было холодно и голодно, но, удивительно, болели мы редко. Я вообще ни разу не слег. Болезнь была бы просто наградой в тех условиях.
ЗГ: И как долго это длилось?
ВБ: Этот кошмар продолжался около четырнадцати месяцев. При выпуске нам каждому присвоили звание младшего лейтенанта и отправили на фронт, кого куда… Я был направлен в стрелковый батальон в Приднепровье, в районе Кременчуга, и воевал в нем до Рождества 1944-го. Потом около Кировограда получил ранение, был отправлен в госпиталь, после чего вернулся воевать сначала в Украину, потом мы воевали в Молдавии, затем в Румынии…
ЗГ: А в Беларуси?
ВБ: Нет, в Беларуси не пришлось: армия, в которую входила наша дивизия, в это время воевала в Венгрии. Самые жестокие бои, какие мне лично пришлось пережить, произошли именно там. Дивизия, куда входила моя часть, была там полностью разбита. Меня опять ранило, правда не так тяжело, как в первый раз. После госпиталя отправили в другую часть, и закончил войну я в Австрии; это уже было в 1945-м. Да, там, в Австрии, мы встретились с американцами. Городок назывался Роттенманн. Первая ночь после этой встречи была радостной и праздничной: по правде говоря, обе стороны тогда хорошо напились. На следующий день нас с трудом, но развели. Нас поставили по разную сторону реки, и мы больше не могли общаться. Я об этом событии написал повесть.
ЗГ: «Полюби меня, солдатик»?[411]
ВБ: Да, верно. Вы ее читали?
ЗГ: Читала. Это одно из моих любимых произведений, написанных вами в середине девяностых.
ВБ: Ну, спасибо. Конечно… это не биографическая повесть, но некоторые события и фон взяты из действительности.
ЗГ: А Франя? Она из реальной жизни?
ВБ: Была девушка с несколько похожей судьбой… но на самом деле все было далеко не так. Во-первых, мы не были влюблены, да и в реальности история была другой. Было очень много таких девушек, как Франя, по всей Австрии и Германии. Большинство из них жили в трудовых лагерях. Некоторые сами приехали добровольцами в Германию, но большая часть их была насильно привезена. С другой стороны, мы были уверены, что все они были захвачены в плен и посланы выполнять трудовую повинность в качестве рабов своими врагами, немцами. Вот однажды, когда мы уже были в Австрии, мы с другом пошли искать место, где бы мы могли расквартироваться. Так, на берегу речки, неподалеку от артиллерийской батареи, находилась двухэтажная вилла, весьма подходящая — внешне приличная и, знаете, такая славная, типичная для Австрии того времени. Ну мы и направились туда в надежде поживиться, так как были еще и ужасно голодны. Мы знали, что в последние дни войны у австрийцев самих было негусто… Я расскажу позже вам реальную историю, случившуюся со мной в последний день войны… Так вот, все было закрыто, и мы стали стучать в дверь. Когда дверь распахнулась, на пороге стояла молодая девушка, которая спросила нас по-русски: «Что вам нужно?» Мы опешили. «А ты кто?» — спросили мы, придя в себя. «Я здесь живу, — ответила она уверенно, — с семьей доктора» (скажем, N., я забыл имя). «И что ты здесь делаешь?» — мы с другом не могли никак оправиться от изумления. Она сказала, что работает здесь и что она родом из Липецка. Мы попытались войти внутрь дома, но она отказалась впустить нас. Мы стали настаивать и, надо признаться, грубить. Тут она начала умолять нас, уверяя, что люди, на которых она работает, очень хорошие, что это старая, беспомощная и безобидная супружеская пара. Мол, хозяин — какой-то ученый, всемирно известный профессор, ну и т. д. Короче говоря, несмотря на то что девушка была всего лишь домашней прислугой, она пыталась защитить от нас своих хозяев, как если бы они были ее родителями. Мы не знали, что и подумать тогда… Так или иначе, часть этих переживаний я постарался передать в сюжете «Полюби меня, солдатик».
ЗГ: Правда ли то, что многие бессмысленно погибли во время последних дней войны в Австрии?
ВБ: Чистая правда; к этой бессмысленности в последние моменты добавилось много несчастных случаев. К тому же постоянно случались короткие стычки и встречи с неприятелем: неожиданные, но жесткие схватки с большими потерями с обеих сторон. Я сам чуть случайно не попал в плен…
ЗГ: Как же это произошло?
ВБ: У меня была малярия. Знаете, совершенно невозможно понять или предсказать ее приступы. Все вроде бы нормально — и вдруг на человека налетает приступ малярии, его до костей пронизывает холод, начинает трясти лихорадка. Кажется, что в этот момент пойдешь на все, лишь бы немного согреться. Не скажу, чтобы приступы эти у меня часто повторялись, но один случился в последний день войны. Моя батарея стояла, окруженная кустиками, на небольшом холме. Как только я почувствовал лихорадку, лег под один из кустов, а мои солдаты накрыли меня чем попало: и шинелями, и кусками материи, и тряпками, короче, всем, что было под рукой. В конце концов я немного согрелся и, конечно, заснул. Проснулся я на закате, темнело быстро, но самое странное то, что я совершенно один. Я тихонько выбрался из кучи тряпья и сначала вообще ничего не понял; там, в двадцати шагах от меня, где должна была стоять моя батарея, было пусто, да и вообще моих нигде не было. Однако неподалеку раздавалась немецкая речь, и один из немцев, как мне показалось, с интересом поглядывал в мою сторону. Я опять забрался под свое тряпье и старался не шевелиться. К счастью, его позвали товарищи, и они все двинулись в другую сторону. А ночью я пробрался к своим.
