Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет
В 10 — 20-е годы XIX столетия «плохо понятая англомания была в полном разгаре». Дерзость обращения становится визитной карточкой русского денди. Поведение, типичное для русского денди, описывает М. Назимов в своих воспоминаниях о жизни нижегородских дворян: «Помню, один раз явился какой-то приезжий петербуржец и подошел к хозяйке, которая и протянула ему руку для целования, но он взял ее, низко поклонился и отошел. Представьте, какой конфуз для хозяйки. Конечно, эта заносная, единичная выходка произвела только неудовольствие, по пословице: "со своим уставом в чужой монастырь не ходи", и прежний обычай оставался еще долго в Нижнем»{16}.
«Плохо понятая англомания» наложила отпечаток и на поведение женщин. «Приветливость и замечательность, считавшиеся прежде обязанностию женщины, ныне не в моде; ныне девица, чтоб быть бонтонною, должна никого не замечать, твердить беспрестанно, что все ей надоело, что она не любит удовольствий (хотя нигде нет столько рассеянности, как в Москве), быть сегодня холодной и едва удостоивать взгляда ту или того, кого она вчера ласкала; в гостях и дома заниматься только собою или исключительно одною собою, а другие зевают ли, скучают ли, до этого что за дело, но как чрез это они теряют!»{17}.
С англоманией прочно входит в обиход понятие «светского льва». Критикуя англоманов в очерке «Лев и шакал», Ф. Булгарин пишет: «Лев везде является последним и заставляет ждать себя. В старину, когда господствовала чисто французская мода с ее вежливостью, надлежало подходить с какою-нибудь милою фразою к хозяйке дома, подарить ласковым словцом хозяина и приветствовать всех гостей. У нас, на святой Руси, весьма долго еще велся обычай целовать ручку хозяйке и важнейшим дамам. Теперь дама вам бы не дала руки и провозгласила вас вандалом, если б вам вздумалось обратиться к старому обычаю. Теперь приветствуют хозяйку только взглядом, и если Лев ее родственник или близкий знакомый, домашний друг, то берет хозяйку за руку и пожимает, как в старину делалось за кулисами, с танцорками. Хозяину довольно и одного знака головою, в доказательство, что он замечен Львом! На прочих гостей Лев только озирается: этим заменяется прежнее приветствие. Комплиментарных прелюдий к разговору, как бывало в старину, ныне нет никаких. Теперь начинают разговор прямо с середины, так, что со стороны, когда не знаешь дела — вовсе непонятно.
Если б в старину кто-нибудь вошел в комнаты с тростью, то лакей напомнил бы ему, что он, вероятно, забылся. Теперь входят с тростью в парадные комнаты — чтоб пощеголять набалдашником!!!»{18}.
Демонстративный отказ от светских условностей был характерен и для военной молодежи. По словам Ф. Булгарина, «характер, дух и тон военной молодежи и даже пожилых кавалерийских офицеров составляли молодечество или удальство». «Где этикет и осторожность, туда я не люблю ходить», — писал «любезнейшей маминьке» Н. Муравьев.
Примечательно свидетельство француза Ипполита Оже: «После смотра наша рота отправилась на гауптвахту Зимнего дворца, где офицерам, как гостям, всегда было очень хорошо. В это время там содержался под арестом уланский офицер, барон Николай Строганов, известный в Петербурге по своим сумасбродствам и выходкам. Так как в Петербургском гарнизоне служили самые знатные и богатые молодые люди, то неудивительно, что некоторые из них как бы нарочно выставляли напоказ все пороки, свойственные их природе и среде»{19}.
Светское общество во всем винило Наполеона. «Проклятый Бонапарт опять заварил кашу, — сообщала в 1815 году в письме княгиня Хилкова. — Сколько надо потерять голов, чтоб расхлебать ее! Из штатской службы не велено принимать в военную; наши молодые люди и так уже испортились Парижем, а теперь, как в другой раз побывают, так и Бог знает, что будет. Вы не поверите, любезный друг, что нынче молодежь считает за тягость быть в порядочных домах, а все таскаются по ресторациям, т. е. по трактирам, бредют Парижем, обходятся с дамами нахально и уверяют, что нет ни одной, которая бы не согласилась на предложения подлые мужчины, ежели только мужчина примет на себя труд несколько дней поволочиться за ней. И этому всему мы одолжены мерзкому Парижу. Правда, что есть и у нас, которые тщеславются тем, что в поведении не уступают парижским»{20}.
Штатские молодые люди, глядя на своих армейских товарищей, также приобщались к кутежам, ночным походам по улицам, поздним попойкам в ресторанах.
По словам Ю. М. Лотмана, «дворянское поведение» как система не только допускало, но и предполагало определенные выпадения из нормы. В мемуарной литературе встречается немало примеров, когда «люди, находящиеся в высоких должностях», позволяли себе время от времени «складывать оковы этикета». Да и сами монархи иногда это делали демонстративно. Кроме того, снисходительно, «по-отечески» прощать своих подданных за «выпадения из нормы» входило в правила игры. Приведем несколько примеров.
«Записанный с малолетства в Измайловский полк, Сергей Львович (Пушкин. — Е.Л.) был переведен потом, при государе Павле Петровиче, в гвардейский Егерский.
Сергей Львович не мог отстать в службе от некоторых привычек… Между прочим, он питал какое-то отвращение к перчаткам и почти всегда терял их или забывал дома; будучи однажды приглашен с другими товарищами своими на бал к высочайшему двору, он, по обыкновению, не позаботился об этой части своего туалета и оробел порядком, когда государь Павел Петрович, подойдя к нему, изволил спросить по-французски: "Отчего вы не танцуете?" — "Я потерял перчатки, ваше величество", — отвечал в смущении молодой офицер. Государь поспешно снял перчатки с своих собственных рук и, подавая их, сказал с улыбкою: "Вот вам мои!" — потом взял его под руку с ободрительным видом и, подводя к даме, прибавил: "А вот вам и дама!"»{21}.
«Летом, в теплую погоду, отправился (А. Е. Розен. — Е.Л.) чрез Исаакиевский мост для прогулки; под расстегнутым мундиром виден был белый жилет, шляпа надета была с поля, а на руках зеленые перчатки, одним словом, все было против формы, по образцу тогдашнего щеголя. С Невского проспекта, повернув в Малую Морскую, встретил императора Александра; я остановился, смешался, потерялся, успел только повернуть поперек шляпу. Государь заметил мое смущение, улыбнулся и, погрозив мне пальцем, прошел и не сказал ни слова»{22}.
Вспоминая В. Н. Карамзина, князь В. П. Мещерский рассказывает о нем примечательную историю: «С молодости он был уже представителем постоянного восстания против придворного этикета, служебной дисциплины, против традиций гостиных. Еще студентом Петербургского университета, при Николае I, он играл в вольнодумца, и когда его за это бранили, он усиливал свое вольнодумство. Раз он появился на балу дворянского собрания, в присутствии Двора, в синем галстуке. Николай Павлович, любя карамзинскую семью как родную, просил вдову Карамзина прислать к нему своего шалуна-сына. Он явился. Император принялся его отечески журить, ласково, но строго. Когда он кончил, молодой Карамзин ответил Ему, что не стоило за ним посылать, чтобы высказывать ему такие известные истины. Даже Николай I рассмеялся от вида, с которым гордый бунтовщик Карамзин Ему ответил, и сказал, отпуская его: видно, на тебя надо махнуть рукою»{23}.
Губернатор Казани С. С. Стрекалов в 1840 году решил жениться на госпоже Брандорф, «а по званию генерал-адъютанта, он обязан был испросить на то разрешение императора, то Стрекалов почел предварительно с кем-то списаться в Петербурге, и получив ответ, что надежды на разрешение очень мало, Стрекалов рискнул обвенчаться без разрешения, о чем и донес сам в тот же день императору, последствием чего было, что он переименован в тайные советники и назначен сенатором в Москву»{24}.
«Буянство хотя и подвергалось наказанию, но не почиталось пороком и не помрачало чести офицера, если не выходило из известных, условных границ»{25}.
Замечание Ф. Вигеля касается поведения штатских: «Излишняя смелость нынешних молодых людей в знатных салонах была ничто в сравнении с их наглостью. Пожилые люди и женщины, вероятно, смотрели на то как на неизбежное последствие распространившегося образования»{26}.
Таким образом, если нарушение правил приличия «не выходило из известных, условных границ», общество в целом смотрело на это снисходительно.
Правила погарского благородного собрания[86]{27}
«Между бумагами и библиотекою покойного Михаила Ивановича Галецкого найдено довольно рукописей его собственной руки, в числе коих и правила, написанные для погарского собрания:
![Елена Кукина - Русская живопись начала ХХ века. Создание новых форм [статья]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
