Наталья Поваляева - Образ мюзик-холла в неовикторианском романе
В отличие от Дэна Лино, Лиззи совершенно не способна помогать ближнему; она воспринимает окружающих лишь как средство достижения своих целей, она – искусный манипулятор. А если окружающие встают на ее пути, она безжалостно устраняет их. Первой жертвой Лиззи становится ее мать – она мешала дочери, уже открывшей для себя новый мир – мир мюзик-холла, полностью погрузиться в него. Затем, уже став актрисой, Лиззи убивает троих своих коллег по сцене: Малыша Виктора – за то, что позволил себе грязные домогательства, Дядюшку – за то, что шантажом заставил Лиззи участвовать в его садомазохистских эротических играх, Дорис – за то, что та однажды увидела Лиззи, возвращающуюся с прогулки по улицам Лондона в мужском костюме. Эти убийства – «рутинные», они нужны были Лиззи, чтобы защитить себя, свою тайну, поэтому исполнение их отлично от тщательно срежиссированных жутких постановок, которые героиня считает своими подлинными шедеврами.
Дэн Лино – воплощение актерства. Он никогда не жил вне сцены, а только на ней и ради нее, и именно поэтому он стал актером для всех, а не только для тех сословий, которые традиционно составляли основную часть публики в мюзик-холлах. Вот как описывает Джордж Ле Рой реакцию общественности на смерть Дэна Лино: «Когда в 1904 году Дэн Лино умер, его оплакивали представители всех сословий; многотысячная толпа, растянувшаяся вдоль пути следования траурного кортежа от Брикстона до кладбища в Тутинге, красноречиво свидетельствовала о том, какой любовью и каким уважением пользовался Дэн Лино в народе» [40, c. 14].
Однако Голем из Лаймхауса – это не только Элизабет Кри, но и то, что было скрыто в самом Дэне Лино, но не вышло наружу – по крайней мере, не обрело такой формы, как в деяниях Лиззи. Не стоит забывать о душевной болезни, которая настигла актера в конце его недолгой жизни. В 1903 году ему пришлось прекратить выступления и пройти курс лечения, после которого он предпринял попытку вернуться на сцену, однако всем уже было ясно, что этот изможденный, высушенный человечек не имеет ничего общего с тем блистательным Дэном Лино, которого знали и любили поклонники.
Таким образом, Дэн Лино и Голем из Лаймхауса – два существа, воплощающие противоположные начала, но взросшие на одной почве, имя которой – лондонский мюзик-холл.
Итак, первое знакомство с мюзик-холлом и творчеством Дэна Лино полностью изменяет жизнь Лиззи. Постоянный мотив посещений театра героиней в качестве зрительницы – ощущение, что показная, искусственная, сделанная из холста и дерева театральная реальность более реальна, чем жизнь: «В прежней моей жизни окружающее было словно окутано сумраком, теперь же все прояснилось и засверкало»[20] [3, c. 50].
Лиззи не может думать ни о чем, кроме театра, ей хочется лишь одного: вновь и вновь приходить сюда. Поначалу Лиззи чувствует себя среди театралов, словно простой смертный – среди высших существ. Показателен эпизод, в котором героиня впервые оказывается за кулисами – в так называемой «зеленой комнате», среди актеров, которых она только что видела на сцене. В этот момент героиня ощущает свою полную [20] неуместность в театральном мире, и для выражения этого чувства автор использует физическую деталь – руки: у Лиззи они слишком крупные, красные, натруженные, сплошь исколотые иглой. Тем не менее, Лиззи удается удержаться в театре. Первоначальная роль, доставшаяся героине, весьма далека от подмостков (она работает суфлершей и подсобляющей). Однако с первых же дней знакомства с мюзик-холлом героиня ощущает в себе театральное начало и мечтает о том, чтобы самой выйти на сцену: «Стены здания были разрисованы изображениями актеров, клоунов и акробатов в полный рост, и я представила себя среди этих фигур – как я фланирую по фреске в синем платье и с желтым зонтиком, напевая мою собственную, особенную песню, за которую весь мир будем меня любить. Но что это будет за песня?»[21] [3, c. 71]. Лиззи сразу чувствует, что сцена – это ее стихия; более того, она предполагает, что в прошлой жизни могла быть великой актрисой. И чем дальше, тем крепче становится эта уверенность героини в своем актерском потенциале. Лиззи внимательно следит за актерами и актрисами, окружающими ее, запоминает их повадки, жесты – словом, нарабатывает «багаж», не сомневаясь в том, что однажды выйдет на сцену.
Первый выход Лиззи – в роли дочери Малыша Виктора – открывает в ее жизни совершенно новую страницу. Дебютируя на сцене, героиня спокойна и уверена в себе – она достаточно наблюдала за другими актерами, чтобы суметь завладеть залом. Успех первого выхода Лиззи был обусловлен еще и тем, что это был акт мести своему прошлому в целом и персонально – матери: «Танцуя на сцене, я радостно ощущала, что танцую на ее могиле. Как я ликовала!»[22] [3, c. 107].
После первого выхода на сцену героиня ощущает рождение нового «я», новой личности – или, что фактически одно и то же – пробуждение личности, до сей поры глубоко дремавшей, неведомой: «Мое старое «я» умерло, и на свет родилась новая Лиззи»[23] [3, c. 107]. В Лиззи открывается комический талант, и как актриса она быстро идет в гору. Героиня быстро приходит к пониманию, что актриса, надевающая на себя сценические костюмы – это отдельная личность, не похожая на ту, что живет вне сцены.
У той, что на сцене – больше свободы, и она может позволить себе на сцене значительно больше, чем в жизни.
Новая ступень преображения – и одновременно самораскрытия Лиззи – переодевание в мужской костюм. Героиня смотрится в мужском наряде удивительно естественно: «В зеркале мне открылось удивительное зрелище: я сделалась вылитым мужчиной, этаким комиком-слэнгстером[24]; я не могла оторвать от себя глаз и сразу начала сочинять новый номер»[25] [3, c. 154]. Новое амплуа приносит еще большую популярность Лиззи. Но кроме этого Лиззи открывает в переодевании возможность невероятной свободы: «Я могла быть девушкой и юношей, женщиной и мужчиной, превращаясь из одного в другое без всяких затруднений. Я чувствовала, что способность становиться чем я захочу поднимает меня над ними всеми»[26] [3, c. 157]. Свобода, обретенная в результате переодевания, рождает в героине желание расширить сцену своих выступлений и придать им остроты. Так Лиззи решает вывести Старшего Братца на улицы Лондона – поначалу лишь для того, чтобы «показать ему мир». Однако вскоре Старший Братец сам показывает миру свои жуткие кровавые постановки.
Совершая убийства, Элизабет рассматривает улицы Лондона как декорации к своему собственному спектаклю. В сфальсифицированных ею дневниковых записях мужа эта «театральность» жутких убийств постоянно подчеркивается: «В моем собственном частном театрике, в ярком световом пятне под газовым фонарем – тут я должен был оставаться, тут мне надлежало играть. Но для начала сыграем за спущенным занавесом …»[27] [3, c. 27]. Чуть далее комната, в которую проститутка приводит своего убийцу, будет названа «зеленой комнатой» (green room), что на театральном языке означает артистическое фойе.
Переместив действие со сцены мюзик-холла на улицы Лондона, Лиззи жаждет публики, зрителей. Героине очень нравится, переодевшись в мужское платье, затеряться в толпе и подслушивать, что говорят люди о злодейских убийствах, совершенных загадочным Големом. Она также с интересом следит за тем, как освещаются ее «постановки» в прессе – словом, она старательно отслеживает реакцию публики.
В героине словно борются два начала, две личности. Одна – прирожденная актриса, для которой вся жизнь – одна большая сцена, и цель которой – идеальное представление (утратив способность различать грань между реальностью и подмостками, Элизабет Кри и предсмертную исповедь, и выход на эшафот превращает в театральную постановку). Другая же – обыкновенная мещанка, выбившаяся из «низов» в «добропорядочное» общество. Ее цель – выглядеть «респектабельно» в глазах общества, чего бы это ни стоило. Именно поддавшись зову этой личности, Элизабет бросает мюзик-холл и становится женой журналиста Джона Кри. Однако актерский импульс побеждает всѐ – и свидетельством этого является то, как уходит Элизабет Кри из жизни. Мюзик-холл, таким образом, становится для героини тем пространством, в котором происходит раскрытие ее подлинной личности – ужасающей, темной, безумной, но в то же время наделенной несомненным актерским даром.
Мюзик-холл как пространство поиска идентичности в романе Сары Уотерс «Бархатные коготки»
Сара Уотерс – одна из самых заметных современных писательниц Британии. На сегодняшний день опубликовано пять ее романов, три из которых посвящены викторианской эпохе и представляют собой яркие образцы неовикторианской прозы (вследствие чего Сара Уотерс – один из самых популярных объектов интереса представителей неовикторианских исследований, и критическая литература о творчестве писательницы с каждым голом увеличивается в объеме). Произведения Сары Уотерс отмечены престижными литературными премиями и наградами (Betty Trask Award, Somerset Maugham Award, Sunday Times Young Writer of the Year Award и др.); три романа писательницы – «Тонкая работа» («Fingersmith», 2002), «Ночной дозор» («The Night Watch», 2006) и «Маленький незнакомец» («The Little Stranger», 2009) – вошли в короткий список Букеровской премии. Телеверсии романов С. Уотерс (экранизированы «Бархатные коготки», «Нить, сотканная из тьмы» («Affinity», 1999), «Тонкая работа» и «Ночной дозор») пользуются не меньшей популярностью, чем сами произведения. Все пять романов писательницы переведены на русский язык.
