Николай Морозов - Новый взгляд на историю Русского государства
„Я призвал тебя, — закончил их Гулагу, — чтоб ты меня увидел и узнал и чтоб от всего сердца молился за меня.
Затем они пили (запрещенное мусульманам) вино, а братия (т. е. монахи) пропели церковный гимн и то же самое сделали приехавшие туда грузины, сирийцы и греки“[203].
Окончив это фантастическое место, где без помощи стенографии воспроизведен буквально длинный разговор (который я выпускаю), автор сообщает еще новую романтическую подробность и о самой своей рукописи.
„В эти дни (ок. 1265 году) рукопись моя вместе с моими служителями попала в руки разбойников за мои грехи. Люди мои, впрочем, освободились тот час же, а книга через полтора года была отвезена разбойниками в Тифлис на продажу и куплена в доме Мелера, одного из наших братьев. За эту милость, слава господу во всех его святых творениях, а покупателю ее просим милости у Христа“.
Насколько вероятны такие приключения рукописи, попавшей в руки безграмотных разбойников, привезенной ими в Тифлис и вернувшейся к автору в том же году, я представляю судить читателю, а у меня составилось такое впечатление: вся историческая часть „Истории Вардана“ представляет собой начало какой-то исторической книги, доведенной до более позднего времени, но оборванной на времени Вардана с прибавлением к ней его воображаемого разговора с Гулагу.
Перехожу теперь к характеристике татар в „Истории Монголов“ инока Магакия.
Я говорил уже, что сведения об этой рукописи были получены лишь в 1847 году, когда с нее была списана копия, хранящаяся в Азиатском музее нашей Академии наук. Магакий считается жившим уже позднее Вардана, так как упоминает о его смерти.
„Никаких биографических сведений о Магакий, — говорит Патканов в предисловии к этой книге[204], — мы не имеем. Знаем только из его рукописи, что он был иноком какого-то монастыря. Из некоторых мест текста можно заключить, что он получил свое образование под руководством Вана-хана, но если он и учился у Вана-хана, то судя по слогу его книги, учился плохо. Известно, что у армян с самого начала их литературы и до XVIII века включительно письменным языком считался один только, так называемый „древнелитературный“, „грабар“, а у Магакия мы встречаем любопытный образчик речи, подходящей очень близко к народному говору настоящего времени“.
Многие его формы, указываемые у Патканова[205], чужды древнелитературному языку и встречаются только в современных нам наречиях. У него есть слова и выражения совсем недопущенные в армянский литературный язык, но услышанные теперь в разных говорах армян.
„Знатоку одного лишь древне-литературного армянского языка, — продолжает Патканов, — в книге Магакия будет понятен только общий смысл, а не частности и оттенки выражений. Его даже нельзя вполне понять при знании одного древне-литературного языка. Необходимо изучение разнообразных современных наречий вместе с массою чужих слов, постепенно наводнивших армянский язык и получивших в нем право гражданства. Поэтому для иностранца, даже хорошо знакомого с литературным армянским языком, текст Магакия представляет трудно одолимые затруднения“.
Казалось бы, уже одних этих фактов достаточно, чтоб усомниться в древности такой книги, но Патканов ограничивается лишь отметкой, что Магакий „плохо учился у Вана-хана“, и будто бы книга его доказывает вовсе не современность ее нам, а то, „как удивительно мало изменился народный язык в Армении за последние 700 лет!“
Посмотрим теперь и на ее содержание[206].
„От Исава, сына Исаакова, произошли Исавиты, т. е. Скифы, черные, дикие, безобразные. От них родились Борсмиджи (?) и Лезгины, обитающие в ущельях и в засадах и производящие много злодейства. Говорят, что Идумеяне, т. е. франки, тоже от него происходят. Из смеси трех родов: Агари, Кетуры и Исава, под влиянием зла возник безобразный народ Татары, что означает: острый и легкий(?).
От самих Татар[207] мы слышали, что они из своей туркестанской родины перешли в какую-то восточную страну, где они жили долгое время в степях, предаваясь разбою, но были очень бедны. Когда они были изнурены этой жалкой и бедственной жизнью, их осенил внезапно свет разума: они призвали себе на помощь бога творца неба и земли и дали ему великий обет — пребывать вечно в исполнении его повелений (т. е. дали орденское обязательство крестоносцев). Тогда, по велению бога, явился им ангел в виде златокрылого орла и, говоря на их языке, призвал к себе их начальника, которого звали Чангыз (Konigus?). Этот последний пошел и остановился перед ангело-орлом на расстоянии брошенной стрелы, и орел сообщил ему на их языке все повеления божьи.
Вот эти божественные законы, которые он им предписал и которые они на своем языке называют „ясак“: любить друг друга; не прелюбодействоать; не лжесвидетельствовать; не предавать; почитать старых и нищих (мы видим тут почти все евангельские заповеди), и если найдется между ними кто-либо, нарушающий эти заповеди, таковых предавать смерти.
Дав эти наставления, ангел назвал начальника „кааном“[208], и он с тех пор стал называться Чангыз-Каан (Konigus-chan). И повелел ему ангел господствовать над многими областями и странами и множиться до безмерного числа. Так и случилось.
Когда этот безобразный и зверонравный народ узнал о том, что господь повелел ему властвовать на земле, то, собрав войско, пошел на персов и взял у них один город (1-й крестовый поход). Но персы, собрав силы, взяли этот город назад и отняли у них еще и их собственный. Тогда „Татары“, сделав воззвание по всем местам, где жили их племена (ср. воззвания римских пап при организации крестовых походов), бросились на персов, победили их и овладели их городом и всем имуществом.
Эти первые татары[209], которые появились в Верхней стране, не походили на людей, вид их был ужаснее всего, что можно выразить. Головы их были громадны как у буйволов; глаза узкие как у цыплят; нос короткий как у кошки; скулы выдающиеся как у собаки; поясница тонкая как у муравья; ноги короткие как у свиньи. Бороды у них вовсе не было (как у католических патеров и рыцарей). При львиной силе они имели голос более пронзительный, чем у орла, и появлялись там, где их вовсе не ожидали. Женщины их носили остроконечные шапки[210], покрытые парчевою вуалью (совсем как французские того времени), намазывали лицо румянами и белилами. Они рожали детей, как ехидны, и кормили их, как волчицы. Смертность у них была едва заметна, потому что они жили до 300 лет (!) и хлеба не употребляли в пищу. Таковы были те татары, которые впервые появились в верхней стране“.
Мне кажется, читатель, что одного этого описания достаточно для того, чтоб отнести автора (инока Магакия) к такому времени, когда ясные воспоминания о татарах, впервые напавших на Грузию и Армению в разгар крестовых походов, уже исчезли в населении и деформировались в чудовищные образы. Но тем более интересны для нас некоторые пережитки прежней реальности, заключавшиеся в том, что завоеватели брились и что дамы их носили высокие головные уборы. Да и самое описание их кавалеров с головами как у буйволов, с глазами узкими как у цыплят, с носами как у кошки, ногами как у свиньи, и талиями как у муравья, — есть только явное карикатурное изображение рыцаря крестовых походов в полном вооружении. К таким же остаткам прежней реальности я отношу и три астрономические явления, описываемые „иноком Магакием“.
„Три военачальника татар, — говорит он, — вторглись в Агванию и Грузию и завоевали множество городов и крепостей. Первого звали Чорман, второго Бональ и третьего Муляр[211].
Тогда же появилась комета, держалась несколько дней и исчезла[212]. И в те же дни случилось солнечное затмение, продолжавшееся от 6 часов дня до 9 часов“.
Вардан относит это нашествие татар к 1225 году, но перед ним не было никакого нашествия комет. Ближайшая была комета 1222 года, видневшаяся с сентября по ноябрь в Весах и Скорпионе. А что касается до солнечного затмения „в те самые дни“, то такого не было ни в 1225, ни в 1222 году. За все время из солнечных затмений были видны только утреннее 13 мая 1221 года, да и утреннее же 28 декабря 1228 года. Не более точно описывается и вторая комета, упоминаемая „иноком“ Магакием.
„В те дни (т. е. перед смертью христианско-татарского благочестивого хана Гулагу)[213], — говорит он, — появилась полосатая звезда. Она показалась впервые утром в субботу, в праздник киота. Хвост и лучи ее увеличивались со дня на день. Сначала она появлялась по утрам, а через несколько дней в полдень (?), и таким образом ежедневно замедляя свой восход, она стала показываться вечером в 11 часов. Лучи ее с востока доходили до середины нашей земли и до того размножились, что привели в ужас всех жителей, никто из них не видывал на земле ничего подобного. Увеличивая свои лучи в длину и ширину, звезда осталась в таком виде до начала зимних месяцев, а после того тем же путем постепенно стала уменьшаться в объеме так, что мало по малу свет ее лучей стал слабеть, и она перестала показываться.
