Петр Радечко - Реабилитированный Есенин
Стихи и поэмы Сергея Есенина хорошо знал Якуб Колас. Однажды он при встрече с российскими поэтами с воодушевлением отметил: «Сергей Есенин! Это здорово! Вот это настоящая, неисчерпаемая сила любви к человеку и родной русской природе!»
И еще: «Написал – будто сам себе на памятнике выбил: “Как прекрасна земля и на ней человек… ” Так и выбил – золотом…»
Петрусь Бровка, в свою очередь, считал, что если смотреть на Есенина, «нужно шапку поддерживать». А Максим Танк посвятил этому, по его выражению, «тонкому, душевному лирику», автору «одной из самых светлых и лирических поэм в современной советской литературе – “Анны Снегиной”» два своих собственных стихотворения. Кстати, так поступали многие белорусские поэты и раньше, и позже.
Язэп Пуща, побывав в 1957 году на родине песенного собрата в невероятно красивом селе Константиново Рязанской области, писал:
Тут любяць шапацець асiны,
Калi вятры цалуюць iх…
Спяваў ад сэрца ты Расii,
I ў сэрцах голас твой не сцiх.
Iшоў свавольны, светла-русы
I маладой вясне быў рад.
Любiлi мы на Беларусi
Твой рускi ў песнях жар i лад. <…>
На нiве роднай песнi сеяў
Пяснярскай шчодраю рукой.
Я чую голас твой, Ясенiн,
Над светлай рускаю ракой.
Некоторые белорусские поэты выразили свои восхищение и очарование творчеством Есенина в прозе. Основательно, веско и откровенно. Как, например, Нил Гилевич в своей автобиографической повести «Переживши войну». Автор вспоминает 1946 год, когда сосед, вернувшийся с войны, читал ему, 15-летнему подростку, переписанные в тетрадь «Письмо матери», и другие есенинские произведения: «Я слушал, онемевши. Сила сцепленных в строки слов казалась мне невероятной, и радостному удивлению моему не было границ. После “Письма…” он прочитал “Женщине”, “Не жалею, не зову, не плачу”, “Отговорила роща золотая…” и еще несколько – как стало для меня очевидно позже – самых лучших стихотворений поэта. Чем дальше я слушал, тем сильнее охватывало душу чувство какого-то удивительного смущения, едва не полной растерянности. До этого я читал стихи многих-многих поэтов, особенно те, что печатались в газетах и журналах, читал и статьи о поэзии – прежде всего в наших белорусских изданиях, и имел довольно определенное представление об этом жанре литературы. То, что я слышал теперь – даже в безбожно обелорушенной подаче моего соседа, – показалось мне совсем иным, не похожим на все, что читал раньше. “Как же это? – не мог я собраться с мыслями. – Это же он… все о себе самом! О своем личном. Он же… всю душу навыворот! Про все свои переживания, про такие чувства, что… И не стыдится, и не боится, что подумают… А каким языком, какими образами все это!..»
Я не находил слов, чтобы оформить мысли, чтобы овладеть этим первым впечатлением, разобраться в нем. Но главное становилось понятным: вот как искренне можно писать в стихах о себе! Не о ком-то там ином, постороннем, – а о самом себе!
В тот же день, с позволения хозяина тетради, я переписал стихи Есенина в свой маленький самодельный блокнотик. Позже он где-то потерялся – скорее всего кто-то из одноклассников одолжил его, но беды не было; я знал уже те стихи наизусть. По правде говоря: пока переписывал – запомнил их.
С того времени прошло около сорока лет.
Вспоминаю – и благодарю судьбу, что так своеобразно она свела меня с гениальной лирикой одного из самых больших поэтов мира и открыла для меня наиценнейшее качество поэзии, какое я определяю теперь, как мужество лирической исповеди. Ощущение этого качества, этой его загадочной красоты и силы, как и мою веру в бесспорность именно такого пути к сердцу читателя, потом долго и настойчиво убивали во мне толстокожие критики. Но разве это можно в душе уничтожить, искоренить?»
* * *«Глазами России» назвал однажды Сергея Есенина Рыгор Бородулин.
«Было время, – писал он в 1987 году в статье “Синеокая поэзия”, – когда Россия без Есенина казалась колоколом с вырванным языком, но выяснилось, что и тогда молча она говорила Есениным, мыслила и думала Есениным, верила и веровала по-есенински. Да вот пора пришла, и Россия приобрела голос, и оказалось, что этот голос – Сергей Есенин.
Белорусская поэзия навсегда благодарна молодому русскому мастеру. Когда-то “молодняковская” поэзия и чумела, и хмелела, до самозабвенья влюбленная в есенинское слово, в есенинские образы. Выйдя из деревни и даже подчеркнуто “деревенствуя“, если можно так сказать, наша поэзия сначала преемственно, а потом и творчески освоила такое неповторимое явление в мире литературы, как творчество Сергея Есенина…
Тут к месту привести и пример неподдельного внимания самого Сергея Есенина к молодым литераторам страны. Когда первый белорусский пролетарский поэт Михась Чарот встретился в “Стойле Пегаса” с Сергеем Есениным, Сергей Александрович сказал, что еще до революции ему было известно имя Янки Купалы, что он читал стихи Янки Купалы, переведенные на русский язык Иваном Белоусовым. И попросил Михася Чарота прочесть ему что-нибудь по-белорусски. Чарот прочитал русскому собрату свою известную поэму “Босые на пожарище”. Говорят, они поняли друг друга».
Рассказав читателям про этот случай, Рыгор Бородулин написал стихотворение «Есенин слушает Чарота», которое мы помещаем ниже.
Ясенiн слухае Чарота
Свой сцiснiце рот,
Здзiўленне, заслухайся,
Дрогнуўшы.
У «Стойле Пегаса»
Мiхась Чарот
Чытае Ясенiну
«Босых на вогнiшчы».
Ясенiн
Янку Купалу чуў,
I ў перакладзе чытаў
Надоечы.
Цяпер,
Сонцавейны свой сцiшыўшы чуб,
Беларускую мову
Слухае стоячы.
Кажы,
Пераскочыўшы рэчку, гоп.
Беларускую —
Белую, незачэрненую
Зразумець i не тужыцца
Марыенгоф,
Ясенiн
Жытнiм словам вячэрае.
Прыцмоквае:
– Лепшы.
А тут за рукаў
Разанскi «леший»
Па-свойску тузае.
Цi гэта мядзведзь,
Цi пярун зарыкаў
Цi чарацiнка
Зайшлася музыкай.
А ў кожным слове
Свой смутак, свой боль,
Ясенiн смяецца ўзрадавана:
– Хоць ён не iмага,
Як мы з табой,
Паэт сапраўдны,
А значыць – брат ён нам…
I хоча Пегас
Перепасцi брод
У рэчцы
Забытлiвай вечнасцi.
На беразе двое —
Гаротны чарот
I клён неапалы
Сонцам прасвечаны…
(В действительности Мариенгоф не мог присутствовать при этой встрече, поскольку она состоялась осенью 1924 года, когда М. Чарот учился в Москве, а в это время Мариенгоф избегал встреч с Сергеем Есениным.)
Многое сделал Рыгор Бородулин, для того чтобы гениальный русский поэт «заговорил» по-белорусски. Он с большим душевным трепетом перевел на «матчыну мову» довольно значительную часть произведений Сергея Есенина, которая вместе с переводами Аркадия Кулешова составила книжечку «Выбранае», что увидела свет в издательстве «Мастацкая лiтаратура» в 1976 году.
К большому сожалению, второе издание произведений Сергея Есенина на белорусском языке так и не осуществилось. А сделать это можно было бы и нужно. Тем более что переводом этого русского классика занимались не только два названных белорусских литератора. Первым такую большую работу начинал Владимир Дубовка. Потом его поддержали Алесь Дудар, Анатоль Астрейко, Михась Калачинский, Алесь Бачила, Микола Шабович, Виктор Леоненя, А. Кирикович и другие известные и малоизвестные поэты. И это хорошо. Ведь белорусы всегда шли и идут к неисчерпаемому роднику чистой и освежающей душу есенинской поэзии.
В свое время Рыгор Бородулин подчеркнул: «Сегодня есенинская душевность стала необходимой не только славянскому миру. Поэзия чародея русского слова преодолела языковые рубежи, и на родине, и на чужбине, оставаясь, как и прежде, привлекательной загадкой».
Есенин и русская поэзия: сб. Москва – Рязань, 2004
Как Снежко критиковал Есенина
В ноябре 1925 года в журнале «Чырвоны сьцяг», который являлся органом Центрального бюро пролетарского студенчества и Центрального руководства землячеств города Москвы, была опубликована рецензия сразу на две книги Сергея Есенина – «Страна советская» и «Персидские мотивы». Первая из них была издана в начале года в Тбилиси, а вторая увидела свет в мае в издательстве «Современная Россия».
