Петр Радечко - Реабилитированный Есенин
Дальше. “И только сквозь хулиганскую дымку в поэзию вступает женщина”. А ”Персидские мотивы” – “Шаганэ, ты моя, Шаганэ!”
А ”Письмо к женщине”?
Здесь тоже дымка хулиганства? Нет. Это нежнейшая лирика наших дней.
Если Есенина нарекли великим национальным поэтом, то нарекли подлинно по заслугам, и Сосновскому придется переменить три шкуры, чтобы убавить хоть крупицу славы Есенина.
А, может, его статья была написана с “похмелья”, потому что выводить идеологию Есенина из одного-двух стихотворений, не приводя их полностью и забыв “Балладу о 26”, “Поэму о 36” и другие, очень опрометчиво и рискованно, даже для такого “литературно-грамотного” человека, как автор вышеприведенной статьи.
Л. Сосновский приводит выдержку из стихотворения:
…Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
И говорит: «Даже малограмотному в поэзии видно, что слово “купол” приплетено здесь для рифмы”. А другому “шибкограмотному” и не видно, какой прекрасный образ в льющемся куполе дней. Купол льется (отливается) из розовых дней, которые проходят и в которых было все, что Есенин не скрывал…
Выходит, что рано давать Сосновскому Есенина, поучиться ему надо на сказочках для младшего возраста, если он не понимает, не чувствует оттенков родного языка, в то время как мы, далекие белорусы, сердцем поняли Есенина, почти на зная русского языка. <…>
О “политическом запахе есенинщины” много можно сказать обвинительных слов, но Сосновский взял не то, что в самом деле плохо и не выдержано.
Жалко им, что Октябрь суровый
Обманул их в своей пурге…
А разве нет недовольных Октябрем, только самые близорукие не знают этого, и нет ничего удивительного, если:
Удалью точится новый
Крепко спрятанный нож в сапоге…
Обвинять Есенина в идеологических срывах нужно не с налета, а внимательно читая и анализируя его творчество, и, если он будет обвинен, то не такими “мастерами литературного дела”, как Сосновский.
Выступление против хулиганства мы горячо приветствуем, но зачем пятнать имя поэта ловко замаскированной клеветой, ни в каком случае не заслуженной Есениным?
Мы, группа белорусских поэтов, посылаем настоящее письмо с целью высказать наши мысли о Есенине, как людей другой национальности.
Может быть, Есенин даже слишком горячо относился к своей Руси, но иначе он не был бы национальным поэтом.
Он внес новое, он истинный художник, надо только хорошей критике подготовить как следует читателя к изучению Есенина, а не нападать, как попало, лая на разные голоса.
Далекие национальности СССР выскажутся о Есенине, потому что он великий поэт и художник, и тем самым смоют тень, наложенную неосмотрительно статьею Сосновского.
“Шила в мешке не утаишь”.
С товарищеским приветом: группа белорусских поэтов.
23 сентября 1926 г.
БССР, г. Минск»
Необходимо отметить, что это был не только высокоморальный, но и по тому времени очень смелый поступок молодых белорусских литераторов. Ведь Льва Сосновского, в свое время готовившего расстрел царской семьи, знали тогда все. Он являлся редактором нескольких важнейших газет, жил в Кремле и «делал погоду» в идеологической жизни страны, а позже, кстати, был расстрелян, как враг народа.
Поэтому журнал «Красная новь» не опубликовал это письмо. Найденное почти через три десятилетия известным есениноведом, доктором филологических наук Юрием Львовичем Прокушевым, оно впервые увидело свет в 1955 году в альманахе «Литературная Рязань», когда троих его авторов уже не было в живых.
* * *Творчество Сергея Есенина отозвалось также и в ранних стихах белорусских поэтов последующих поколений, таких как Максим Танк, Пимен Панченко, Алесь Жаврук, Леонид Гаврилов, Микола Сурначев, Аркадь Кулешов, Сергей Граховский, Петр Волкодаев, Дмитрий Ковалев, Микола Аврамчик, Нил Гилевич, Рыгор Бородулин, Генадь Буравкин, Евгения Янищиц, Юрий Фатнев, Михась Башлаков, Микола Шабович и многие другие.
Попробуем проследить это влияние на творчестве Народного поэта Белоруссии Аркадия Кулешова. По его же свидетельству, начинал он писать стихи в конце двадцатых – начале тридцатых годов под воздействием очень популярного в то время Владимира Маяковского. Однако скоро понял, что получается что-то не то. А тут попала в руки книжечка уже опального Сергея Есенина, которая впечатлила начинающего поэта своей беспощадной правдивостью, близкими его сердцу сельскими мотивами, неожиданными емкими, истинно волшебными образами. Он понял всю их глубину и непреходящую красоту. Особенно таких стихов, как «Отговорила роща золотая», «Собаке Качалова», «Несказанное, синее, нежное», «Каждый труд благослави удача» и др. А еще больше – поэма «Анна Снегина». Она стала для него самой любимой, и которую он уже в начале 1970-х так чутко и точно переведет на родной язык. Помните строки из поэмы?
И вот я опять в дороге.
Ночная июньская хмарь.
Бегут говорливые дороги
Ни шатко, ни валко, как встарь.
Мелькают часовни, колодцы,
Околицы и плетни
И сердце по-старому бьется,
Как билось в далекие дни.
Как просто, легко, скромно, но в то же время глубоко поэтично Сергей Есенин повествует о своей поездке на родину, будто непринужденно ведет неторопливую беседу с каким-то хорошим знакомым.
И как тут отделаться молодому поэту от соблазна, чтобы самому не попробовать писать так же правдиво и привлекательно?! И вот какие строки с сохранением есенинской ритмичной структуры кладутся у него на бумагу в стихотворении «Из дневника бригадира»:
Каня запрагаю ў калёсы,
Дугу закладаю ў гужы,
Вязу i сярпы я, i косы,
I граблi ў свой стан на Сажы.
Мiнаю яры, ясакары,
Гудзе i гудзе авадзень;
Па грэчках вiльготных, па хмарах
Пазнаю я заўтрашнi дзень.
Шел 1935 год, когда молодому белорусскому поэту исполнился всего 21 год. И ему было чему поучиться у мастера.
Но, как отметил Сергей Граховский, «тот, кто в молодости полюбил поэзию Есенина, не разлучается с нею всю жизнь». Именно так случилось и с Аркадием Кулешовым. Уже в зрелом возрасте он по примеру своего старшего русского собрата пишет поэму о событиях Октябрьской революции и дает ей название «Песня о славном походе». У Есенина, как известно, поэма на эту тему называется «Песнь о великом походе».
Однажды в минуты душевного непокоя Сергей Есенин написал стихотворение, где есть такие строки:
Нет любви ни к деревне, ни к городу,
Как же смог я ее донести?
Брошу все. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси
Позабуду поэмы и книги,
Перекину за плечи суму,
Оттого что в полях забулдыге
Ветер больше поет, чем кому.
Его примеру в 1937 году в Польше следует Михась Машара, у которого в груди «цвiце вандроўная туга»:
Iду расхрыстаны i босы,
З вандроўнай торбай на кiю.
Видимо, подобное настроение было в один из дней 1973 года и у Аркадия Кулешова, когда в его душе появилась смута, а в голову пришли невеселые мысли. Но, поскольку бродяжничество, даже и поэтическое, давно вышло из моды, Кулешов «согласен» в таком случае податься в пастухи. С такой же холщевой сумой за плечами, как у Есенина и Машары.
Калi думкi не ладзяць з радкамi,
Цi не лепш, чым гiбець ад тугi,
Чым зайздросцiць другiм i лакцямi
Iх расштрухваць, —
пайсцi у пастухi?
Як належыць, у зрэбную кайстру
Хлеба чорны акраец кладу,
Лясну пугай, даверанай майстру,
I ганю на папас чараду.
Пимен Панченко, находясь во время войны в Иране, где состоялась Тегеранская конференция с участием глав государств антигитлеровской коалиции, невольно вспоминает «Персидские мотивы» Сергея Есенина и вслед за ним создает возвышенно стилизованные под древнюю Персию строки:
I калi гарачымi вачыма
З-пад чадры iранка шугане.
Мiмаволi ты прашэпчаш iмя,
Чутае калiсьцi – Шаганэ…
А, увидев вдали от родины необычную для тех мест березку, он чисто по-есенински обнимает ее, «как жену чужую».
Стихи и поэмы Сергея Есенина хорошо знал Якуб Колас. Однажды он при встрече с российскими поэтами с воодушевлением отметил: «Сергей Есенин! Это здорово! Вот это настоящая, неисчерпаемая сила любви к человеку и родной русской природе!»
И еще: «Написал – будто сам себе на памятнике выбил: “Как прекрасна земля и на ней человек… ” Так и выбил – золотом…»
