Лени Рифеншталь - Мемуары
— Пусть он подождет минутку, — сказал Гитлер, — мне сначала нужно поговорить с доктором Геббельсом, так как я только что пообещал фройляйн Рифеншталь, что премьера ее фильма «Олимпия» должна состояться в день моего рождения и я буду там присутствовать.
Шауб, озадаченный, стал приводить контрдоводы, перечислять пункты программы торжественного дня и заявил, что премьера, дескать, совершенно расстроит весь распорядок. Но Гитлер махнул рукой и быстро произнес:
— Оставьте это на мое усмотрение, Геббельс уж как-нибудь сумеет все утрясти.
Я как в трансе присела внизу в вестибюле, где уже не было ни души. Не сон ли мне приснился? Не знаю, сколько времени прошло, но тут снова явился Шауб, вернувший меня к действительности.
— Мне поручено передать вам от фюрера, — пробурчал он как всегда ворчливо, — что после премьеры предусмотрен прием в зале Министерства пропаганды. Вы и все ваши сотрудники приглашены.
Мировая премьера фильма об Олимпиаде
Наступило 20 апреля 1938 года. Лишь накануне я приехала из Давоса, где загорала на весеннем солнце, чтобы хорошо выглядеть в этот торжественный день. И слишком переусердствовала: так сожгла себе спину, что уже начала облезать кожа. Пришлось с вечерним платьем надевать жакет.
Вместе с родителями и братом я приехала во Дворец киностудии УФА. Архитектор Шпеер украсил фасад здания гигантскими олимпийскими флагами с золотыми лентами. Все вокруг было оцеплено. Собравшаяся толпа ждала Гитлера. На премьеру пригласили множество почетных гостей — рейхсминистров, дипломатов, руководителей экономического и спортивного ведомств, а также деятелей искусства, таких как Фуртвенглер, Грюндгенс, Яннингс, и многих других, но прежде всего, конечно, немецких участников Олимпиады.
Царившее в публике волнение передалось и мне. Как будет принят фильм, который до этого часа не видел никто, кроме меня и моих сотрудников? На этом показе присутствовали и многие члены МОК, в частности профессор Дим, который как-никак являлся инициатором съемок этой картины.
Беспокоила меня и продолжительность фильма — две серии шли почти четыре часа. Я была против показа обеих частей сразу, но так пожелал прокатчик. После первой серии предусматривался получасовой перерыв. Вскоре раздались возгласы «хайль!». Приехал Гитлер вместе с несколькими сопровождающими, среди которых выделялись Геббельс и Риббентроп, и занял место в центральной ложе. Когда в зале стал медленно гаснуть свет, приветственные возгласы смолкли. Заиграл оркестр. В качестве увертюры исполнялась композиция Герберта Виндта к сцене марафонского бега, дирижировал сам автор. Наконец занавес открылся и на экране появились большие буквы: «ОЛИМПИЯ». Я задрожала всем телом.
Началась череда кадров: храмы, статуи, бег с факелом, зажжение олимпийского огня на стадионе в Берлине. Я закрыла глаза и еще раз вспомнила, чего мне стоило придать всему этому нужную форму. Не в силах больше сдерживаться, я заплакала, не смотря на тушь на ресницах.
Уже во время пролога раздались первые аплодисменты, которые затем звучали снова и снова. Ну, теперь-то я знала, что успех обеспечен, но это ничего не изменило в моем душевном состоянии. Я чувствовала себя совершенно обессиленной.
По окончании первой серии аплодисменты перешли в овацию. Раньше других меня поздравил Гитлер:
— Вы создали шедевр, за который вам будет благодарен весь мир.
Греческий посол от имени своего правительства вручил мне диплом и оливковую ветвь из Олимпии.
Вторая серия закончилась уже после полуночи. Овации стали несмолкаемыми. Меня вновь подвели к Гитлеру, на лице которого не было заметно и тени усталости. Он еще раз поздравил меня с успехом.
Тут появился Геббельс, отвел меня в сторону и сказал:
— От имени фюрера должен передать, что за такое большое достижение вы можете что-нибудь попросить.
Я не была готова к такому повороту событий и потому недолго думая выпалила:
— Господин министр, примите снова в Имперскую палату бывшего главного редактора «Фильм курир» господина Егера и позвольте ему сопровождать меня в поездке по Америке в качестве ответственного за связи с прессой.
Геббельс раздраженно ответил:
— Этого я не могу сделать, поскольку тогда мне пришлось бы вернуть и других, исключенных из палаты по тем же причинам.
Но я настаивала:
— Господин Егер — необычайно одаренный журналист, исполните, пожалуйста, мою просьбу.
— Предупреждаю вас — наживете себе с Егером много неприятностей, смотрите не обманитесь в нем, — сурово сказал Геббельс.
— Беру на себя всю ответственность за господина Егера, — уверенно заявила я.
Если б мне тогда знать, сколько проблем я создам себе этой просьбой!
Завершением праздничной премьеры стал прием в Министерстве пропаганды. Было уже очень поздно, когда Гитлер похвалил моих сотрудников и каждому из них пожал руку. Потом он спросил меня о планах на будущее, и я рассказала, что по желанию «Тобиса» отправляюсь в турне по Европе с фильмом «Олимпия», а затем смогу исполнить свою мечту — познакомиться с Америкой. На это уйдет несколько месяцев. Но после, вернувшись домой, примусь за свою «Пентесилею».
— Большую программу вы себе наметили, — проговорил Гитлер приветливым тоном. — Желаю вам удачи.
Немецкая премия в области кинематографии за 1938 год
У меня было совсем немного времени, чтобы отдохнуть после первого показа «Олимпии». Прокатчик поторапливал, я обязательно должна была присутствовать на премьерах своего фильма в разных европейских столицах. За те несколько дней, что оставались до начала турне, я накупила много новой одежды в салоне Шульце-Бибернелля.
Первая премьера состоялась в Вене, куда я отправилась с несколькими своими сотрудниками. Здесь нас принимали с ликованием. Никогда в жизни, ни до, ни после этого, мне не дарили столько чудесных букетов. В австрийской столице мы провели только два дня, а потом переехали в Грац, где восторг был, пожалуй, еще более бурным. Сотни молодых девушек в штирийских народных костюмах стояли шеренгами вдоль дороги от нашей гостиницы до самого кинотеатра.
Уже на следующий день ранним утром я вылетела из Граца в Берлин. Мне нужно было присутствовать на торжественном заседании Имперской палаты по культуре, проходившем в Немецком оперном театре. Здесь вручали ежегодную Национальную премию за достижения в области кинематографии и литературы. Предполагалось, что награду получит фильм «Олимпия», но полной уверенности все же не было. На это мероприятие меня сопровождал американский художник Хьюберт Стоуиттс, с которым я дружила уже два года. Хотя он предпочитал общество молодых мужчин, а не девушек, мы с ним быстро нашли общий язык. Во время Олимпийских игр посольство США устраивало в Берлине выставку написанных им больших реалистических портретов американских атлетов, участвовавших в соревнованиях. На ней мы и познакомились. Нас связывали общие интересы в искусстве, поскольку Хьюберт был не только художником, но еще и танцовщиком и хореографом. Пять лет он танцевал с прославленной Анной Павловой и писал портреты русских танцовщиков и балерин. Находясь в Берлине, Стоуиттс ставил для Лилиан Харви[280] танцевальные сцены в ее фильмах, снимавшихся на киностудии УФА. Он был единственным человеком, кроме моих сотрудников, кому я разрешила посещать себя в монтажной.
Как и ожидалось, я получила Немецкую премию в области кинематографии 1938 года за создание фильма «Олимпия». Поразительно, но никто из присутствовавших на награждении не удосужился поздравить меня. Какой контраст с берлинской премьерой и тем ликованием публики, которое было в Вене и Граце! Для меня даже не зарезервировали место, и нам с Хьюбертом пришлось некоторое время искать, где бы присесть. В зале царила холодная и гнетущая атмосфера — это можно было объяснить только тем, что здесь хозяйничал Геббельс, а мероприятие готовили мои «друзья» из Министерства пропаганды. Но в своей речи Геббельс не сделал ни малейшего намека на причину такой холодности — для этого он был слишком умен.
В выспренних словах министр похвалил мою работу. Полагаю даже, что при этом он не особенно кривил душой, поскольку фильм и его создатель были для него совсем не одно и то же. Я вспомнила множество связанных с Геббельсом неприятных моментов и потому нисколько не удивилась его поведению. Он был настоящим мастером лицемерия.
Мы незаметно покинули театр и поехали на мою виллу в Далеме, куда уже пришло множество поздравительных телеграмм.
До сих пор у меня совсем не было времени, чтобы обжиться в новом доме. И то, что он вообще оказался пригодным для обитания, — заслуга Стоуиттса. Пока я работала в монтажной, он заказывал множество разной мебели, картин и ковров, из которых ночью, когда заканчивалась работа, мне предстояло выбрать что-то по своему вкусу. Я надеялась, что смогу, пусть и в течение недолгого времени, насладиться своим домом и садом. Через несколько недель предстояло отправиться в турне с фильмом «Олимпия».
