Елена Первушина - Петербургские женщины XVIII века
— Если, барин, ты не шутишь, — сказала мне Анюта, — то вот что я тебе скажу; у меня отца нет, он умер уже года с два, есть матушка да маленькая сестра. Батюшка нам оставил пять лошадей и три коровы. Есть и мелкого скота и птиц довольно; но нет в дому работника. Меня было сватали в богатый дом за парня десятилетнего; но я не захотела. Что мне в таком ребенке; я его любить не буду. А как он придет в пору, то я состареюсь, и он будет таскаться с чужими. Да сказывают, что свекор сам с молодыми невестками спит, покуда сыновья вырастают. Мне для того-то не захотелось идти к нему в семью. Я хочу себе ровню. Мужа буду любить, да и он меня любить будет, в том не сомневаюсь. Гулять с молодцами не люблю, а замуж, барин, хочется. Да знаешь ли для чего? — говорила Анюта, потупя глаза.
— Скажи, душа моя Анютушка, не стыдись; все слова в устах невинности непорочны.
— Вот что я тебе скажу. Прошлым летом, год тому назад, у соседа нашего женился сын на моей подруге, с которой я хаживала всегда в посиделки. Муж ее любит, а она его столько любит, что на десятом месяце, после венчанья родила ему сынка. Всякий вечер она выходит пестовать его за ворота. Она на него не наглядится. Кажется, будто и паренек-то матушку свою уж любит. Как она скажет ему: агу, агу, он и засмеется. Мне-то до слез каждый день; мне бы уж хотелось самой иметь такого же паренька…
…— Ты меня восхищаешь. Ты уже любить умеешь. Ты нашла сердцу своему другое, ему соответствующее. Ты будешь блаженна. Ничто не развратит союза вашего. Не будешь ты окружена соглядателями, в сети пагубы уловить тебя стрегущими. Не будет слух сердечного друга твоего уязвлен прельщающим гласом, на нарушение его к тебе верности призывающим. Но почто же, моя любезная Анюта, ты лишена удовольствия наслаждаться счастием в объятиях твоего милого друга?
— Ах, барин, для того, что его не отдают к нам в дом. Просят ста рублей. А матушка меня не отдает; я у ней одна работница.
— Да любит ли он тебя?
— Как же не так. Он приходит по вечерам к нашему дому, и мы вместе смотрим на паренька моей подруги… Ему хочется такого же паренька. Грустно мне будет; но надо терпеть. Ванюха мой хочет идти на барках в Питер в работу, и не воротится, покуда не выработает ста рублей для своего выкупа.
— Не пускай его, любезная Анютушка, не пускай его; он идет на свою гибель. Там он научится пьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, а больше всего он и тебя любить перестанет.
— Ах, барин, не стращай меня, — сказала Анюта, почти заплакав.
— А тем скорее, Анюта, если ему случится служить в дворянском доме. Господский пример заражает верхних служителей, нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата достигает и до деревень. Пример есть истинная чума; кто что видит, тот то и делает.
— Да как же быть? Так мне и век за ним не бывать замужем. Ему пора уже жениться; по чужим он не гуляет; меня не отдают к нему в дом; то высватают за него другую, а я, бедная, умру с горя… — сие говорила она, проливая горькие слезы.
— Нет, моя любезная Анютушка, ты завтра же будешь за ним. Поведи меня к своей матери.
— Да вот наш двор, — сказала она, остановясь. — Проходи мимо, матушка меня увидит и худое подумает. А хотя она меня и не бьет, но одно ее слово мне тяжелее всяких побоев.
— Нет, моя Анюта, я пойду с тобою… — и, не дожидаясь ее ответа, вошел в ворота и прямо пошел на лестницу в избу.
Анюта мне кричала вслед:
— Постой, барин, постой.
Но я ей не внимал. В избе я нашел Анютину мать, которая квашню месила; подле нее на лавке сидел будущий ее зять. Я без дальних околичностей ей сказал, что я желаю, чтобы дочь ее была замужем за Иваном, и для того принес ей то, что надобно для отвлечения препятствия в сем деле.
— Спасибо, барин, — сказала старуха, — в этом теперь уж нет нужды. Ванюха, теперь пришед, сказывал, что отец уж отпускает его ко мне в дом. И у нас в воскресенье будет свадьба.
— Пускай же посуленное от меня будет Анюте в приданое.
— И на том спасибо. Приданого бояре девкам даром не дают. Если ты над моей Анютой что сделал и за то даешь ей приданое, то бог тебя накажет за твое беспутство; а денег я не возьму. Если же ты добрый человек и не ругаешься над бедными, то, взяв я от тебя деньги, лихие люди мало ли что подумают.
Я не мог надивиться, нашед толико благородства в образе мыслей у сельских жителей. Анюта между тем вошла в избу и матери своей меня расхвалила. Я было еще попытался дать им денег, отдавая их Ивану на заведение дому; но он мне сказал:
— У меня, барин, есть две руки, я ими дом и заведу.
Приметив, что им мое присутствие было не очень приятно, я их оставил и возвратился к моей кибитке.
Едущу мне из Едрова, Анюта из мысли моей не выходила. Невинная ее откровенность мне нравилась безмерно. Благородный поступок ее матери меня пленил. Я сию почтенную мать с засученными рукавами за квашнею или с подойником подле коровы сравнивал с городскими матерями. Крестьянка не хотела у меня взять непорочных, благоумышленных ста рублей, которые в соразмерности состояний долженствуют быть для полковницы, советницы, майорши, генеральши пять, десять, пятнадцать тысяч или более; если же госпоже полковнице, майорше, советнице или генеральше (в соразмерности моего посула едровской ямщичихе), у которой дочка лицом недурна, или только что непорочна, и того уже довольно, знатный боярин седмидесятой или, чего боже сохрани, седмьдесят второй пробы, посулит пять, десять, пятнадцать тысяч, или глухо знатное приданое, или сыщет чиновного жениха, или выпросит в почетные девицы (т. е. добьется звания фрейлины, придворной дамы. — Прим. ред.), то я вас вопрошаю, городские матушки, не екнет ли у вас сердечко? не захочется ли видеть дочку в позлащенной карете, в бриллиантах, едущую четвернею, если она ходит пешком, или едущую цугом, вместо двух заморенных кляч, которые ее таскают? Я согласен в том с вами, чтобы вы обряд и благочиние сохранили и не так легко сдалися, как феатральные девки. Нет, мои голубушки, я вам даю сроку на месяц или на два, но не более…
Но что такое за обыкновение, о котором мне Анюта сказывала? Ее хотели отдать за десятилетнего ребенка. Кто мог такой союз дозволить? Почто не ополчится рука, законы хранящая, на искоренение толикого злоупотребления? В христианском законе брак есть таинство, в гражданском — соглашение или договор. Какой священнослужитель может неравный брак благословить, или какой судия может его вписать в свой дневник? Где нет соразмерности в летах, там и брака быть не может. Сие запрещают правила естественности, яко вещь бесполезную для человека, сие запрещать долженствовал бы закон гражданский, яко вредное для общества… Одно условие брачного договора может и в неравенстве быть исполняемо: жить вместе. Но будет ли в том взаимность? Один будет начальник самовластный, имея в руках силу, другой будет слабый подданик и раб совершенный, веление господа своего исполнять только могущий. — Вот, Анюта, благие мысли, тобою мне внушенные. Прости, любезная моя Анютушка, поучения твои вечно пребудут в сердце моем впечатленны, и сыны сынов моих наследят в них».
Однако все эти женщины произносили слова, которые вкладывали в их уста авторы-мужчины. А мы, хоть это и чрезвычайно трудно, попытаемся понять, что они могли бы рассказать о себе сами.
Солдатские жены, дочери и вдовы
В первые годы строительства Петербурга женщин в городе было очень мало: «работные люди», которых пригоняли на постройку крепости и Адмиралтейства, трудились по три-четыре месяца, их семьи оставались на родине. Но постепенно в городе начали появляться постоянные жители и обзаводиться семьями.
Среди первых петербуржцев одна группа женщин находилась на особом положении. Это были жены, вдовы и дочери солдат Семеновского и Преображенского полков. В 1721 году семеновцев разместили в казармах на территории за рекою Фонтанкою, от Аничкова и до Обухова моста (позже это место стали назвать «Семенцы»).
Преображенский полк состоял из трех батальонов, которые размещались следующим образом: 1-й батальон — на Миллионной улице (рядом с Эрмитажем), 2-й — на Кирочной ул., 3-й — в Стрельне. Полк стоял сначала на квартирах, одна комната отводилась на двух холостых или одного женатого. Жена считалась за рядового, трое детей (кроме мальчиков после 13 лет) — тоже за одного рядового.
Позже издается указ, в котором повелевалось: «Строить полковые слободы, дабы солдаты с вещею выгодой с женами своими жить, а дети их сбережены и воспитаны быть могли, слободы построить Преображенскому полку позади Литейного двора, Семеновскому позади Фонтанки, Измайловскому позади Калинкиной деревни».
Преображенская слобода состояла из одной полковой и нескольких ротных улиц. Для каждой роты строились по 20 деревянных изб (их называли связями) на каменных фундаментах. От сеней, расположенных в центре, расходились две светлицы. Избы были окружены небольшими садами. Каждая рота имела свой общий двор и свой плац. В Преображенском полку насчитывалось 192 связи. За пределами слободы располагались огороды. Предприимчивые солдаты и члены их семей приторговывали фруктами и овощами со слободских огородов и садов. Когда полк или его часть выступали из слободы, все вещи сносились в караульные избы, окна и двери заколачивались. Летом, во избежание пожара, запрещалось готовить пищу в домах, и поэтому в начале июня ротные командиры собственноручно запечатывали печи.
