Гвидо Мансуэлли - Цивилизации древней Европы
Этот феномен, который мы затронули в отношении Европы, равным образом проявляется в Африке и на Востоке, где благодаря римской политике эллинизм наконец проник в среду, едва затронутую эпохой великих эллинистических монархий. Именно это культурное развитие, происходившее в течение многих веков, позже позволило разным народам подняться до ранга главных действующих лиц истории. Отныне они становятся различными, по мере того как утверждаются присущие им черты. Вслед за нивелированием, характерным для полутора веков империи, проявилось общее стремление народов к собственной автономии. Дополнительным «ферментом», как мы видели, стали иммиграции, особенно в Европе и Африке. Но они заставали уже сложившуюся среду.
* * *Вопрос Иллирии в эпоху Стилихона хорошо показывает, что восточная часть (pars Orientis) подчиняла своим интересам общие потребности в защите. Два мира отныне следовали каждый своей собственной дорогой, Восток по отношению к Западу осуществлял своего рода опеку. Таким образом, внутри усиливался раскол, первичные причины которого мы проанализировали. К этим причинам добавилось влияние новых элементов. Было бы исторической ошибкой приписывать тому или иному отдельному фактору упадок римского единства, будь то вторжение варваров, победа христианства, крах экономики, бессилие армии горожан или превосходство Востока. В реальности именно стечение многих обстоятельств объясняет данный исторический феномен.
Прежде всего, не следует переоценивать значения собственно пережитков: на самом деле национальное государство, одновременно с этнической и языковой точки зрения, существовало только у кельтов Арморика. Оно представляло собой последнее проявление единой кельтской цивилизации в наименее романизированной части Галлии. Армориканское государство обязано своей автономией, впрочем непродолжительной, чрезвычайному расцвету кельтской культуры, которая равным образом задевала часть Британии и Гибернии (Ирландии). Его образование кажется, помимо прочего, связанным с кризисом центральной власти в древнем галло-римском пространстве. Этот довод объясняет появление «королевства» Эгидия и Сиагрия, в котором сохранялась римская структура. Сиагрий, вероятно, был знаком с правом Византии; наиболее примечательный аспект его политики — попытка «культурного завоевания» германцев и заключение соглашения между ними и галло-римлянами, попытка, которая соответствовала эпохе и которой, возможно, воспользовался победитель Сиагрия — Хлодвиг. Но армориканское государство, так же как галло-римское государ-ство Сиагрия, было анахронизмом: решающими стали новые исторические элементы.
Удивляет то, что никакая сила не смогла подняться в Италии, для того чтобы попытаться исправить ситуацию. В этой стране, где в течение веков несоответствия сглаживались под влиянием римской цивилизации, ни одно проявление государства не вызвало проблем, между цивилизацией и каждым городом не возникло никаких промежуточных образований. Именно варварские группы впервые принесли в Италию концепцию территориального государства, которую реализовали готы в V–VI вв. То же самое было в Испании, древней романизированной провинции, которая проявляла ту же пассивность, столкнувшись с вторжением вестготов, свевов и вандалов. Но в Испании, как и в Италии, двойственность романизированных слоев и вновь прибывших сохранялась долгое время. В Испании, так же как в Галлии, в эпоху империи уже проявились националистические «ферменты» в местных интерпретациях, различные христианские конфессии и оппозиция официальной Церкви легко приобрели политический оттенок. Достаточно вспомнить донатизм, который свидетельствует, впрочем, о важности африканской среды в цивилизации Западной Европы в период поздней империи. Но эти тенденции практически исчерпались, когда появились королевства, которые называют романо-германскими: готов, бургундов и вандалов. Эти королевства политически сохранили принадлежность к арианскому вероисповеданию, со временем приняли римско-католическое, которое, разбитое имперским единством, все же станет «общим знаменателем» для римлян.
Наконец, новые события, вызванные Великим переселением, поразят Европу в эпоху, характеризуемую скорее в культурном отношении, нежели в политическом, когда вот-вот должны были проявиться национальные тенденции; народы переселенцев и завоевателей объединялись, порой неожиданным образом, этими тенденциями согласно собственным склонностям и организовали соответствующие территориальные образования. Античность знала только две формы государственного объединения: город и империю. Приблизительно к началу Средних веков мы относим рождение третьей формы — национального государства.
В этом участвовали многие факторы: понятие государства, которое постепенно усвоили варвары, в своей основе было наследием средиземноморских цивилизаций; что касается форм, они были заимствованы из недавнего прошлого Римской империи и в Константинополе. Их склонность к раздельному сосуществованию, противоречащему имперской универсальной концепции и эффективному нивелированию различий, была связана, напротив, с наследием континентального мира и новых германских племенных образований.
Одним из наиболее заметных симптомов затянувшегося кризиса римской Европы является лингвистическая эволюция. Свидетельства, впрочем достаточно поздние, новых романских наречий показывают тем не менее, что начало этого процесса предшествовало миграциям. Официальная и литературная латынь, как мы видели, никогда не была разговорным языком ни для жителей провинций, ни для населения Италии. Существование художественной культуры, и особенно литературной элиты, контрастировало с недостаточным культурным развитием масс, долгое время остававшимся фактором разъединения. Литературный латинский язык еще сохранялся в школах, прежде чем действительно стал мертвым. С этой точки зрения искусство, особенно фигуративное, удивительным образом отразило эпоху через параллелизм и связь с исторической реальностью. Что касается литературных свидетельств, все они происходят из элитных кругов и школ. Художественные свидетельства, с другой стороны, несут на себе отпечаток экономических условий: вот почему они становятся редкостью в эпоху, когда они более всего необходимы нам в качестве ориентира.
* * *Перемещение столицы на Восток увенчало это положение вещей. Благодаря своей многовековой традиции Восток, все еще представленный сложным этническим смешением, был более единообразным с культурной точки зрения, более приспособленным к подчинению абсолютной монархии. Запад, который начиная с протоисторической стадии очень быстро интегрировался в экуменическое сообщество, сохранял множество зачатков, оставшихся незадействованными и способных возродиться. Исторически романизация привела к ускорению цивилизационных процессов у различных покоренных народов, предоставив им возможность развиваться и не принуждая их принимать заранее установленные решения. В IV в. к последствиям этого процесса добавилось недовольство и общий беспорядок; теперь в небольших политических образованиях, подобных империи галлов, искали уверенность и безопасность, которые больше не находили в универсальном организме.
Образовавшейся в результате расщепления римского мира Византийской империи вскоре суждено было стать государством скорее азиатским, чем европейским, и его языком будет греческий. По сути, «империя римлян» было лишь название. Ее греческие основы на Западе осознали очень рано. Но не стоит забывать, что десять веков миновало со времен классической цивилизации и что собственно эллинистическая традиция не была ее прямым продолжением. Присутствие в империи азиатских сообществ и групп, древние традиции которых были пробуждены длительными контактами с восточной цивилизацией парфян и Сасанидов, изменило жизнь. Греческий язык и эллинистическая культура зачастую позволяли только внешне скрыть мир, оставшийся глубоко чуждым. Тем не менее культурные проявления — можно сказать, культурные привычки — были многочисленны, развиваясь в основном в крупных центрах, каковыми по-прежнему были города. Религиозные войны, которые долгое время потрясали византийское государство и отличались невиданной на Западе жестокостью, свидетельствуют о сближении в христианской среде эллинистического рационализма, одновременно логического и демагогического, и восточного детерминизма. Древняя восточная концепция господства божественного права должна была проникнуть в христианскую империю; как только появилась возможность допустить, что монарх имеет божественное происхождение, он стал главой церковной организации и арбитром в религиозных вопросах. Константин подал тому пример, созвав в 325 г. Никейский собор. Верховенство светской власти над духовенством было закреплено в момент иконоборческого кризиса. Константин хорошо представлял доводы, действовавшие в пользу восточной столицы, но он, конечно, не предвидел, что его политика, направленная на объединение, разрушит романское единство. Возвращение к децентрализации после смерти Феодосия I привело к окончательному разделению, которое день за днем становилось все заметнее. Отношения между восточной и западной частью империи (pars Orientis и pars Occidentis), которая формально еще провозглашалась единой, были не намного проще, чем отношения между двумя империями или разными странами. В действительности Константинополь рассматривал западную часть как зависимое пространство и использовал для ее ослабления соперничество между предводителями варваров, ставших решающим элементом как во внутренней, так и во внешней политике. Перемещение на Восток политического центра ввергло Запад в анархию, тогда как прежняя столица приняла на себя новую роль идеологического центра западного христианства. В то время как на Востоке иерархия Церкви была подчинена монархам, на Западе отсутствие действительной политической власти повысило авторитет римского епископа.
