Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни
В середине 60-х гг. XIX в. московским генерал-губернатором был назначен князь В. А. Долгоруков. Четверть века его правления отличались, по словам В. А. Гиляровского, «патриархальным порядком».
Более всего князь Долгоруков не любил, чтобы спокойное течение жизни Первопрестольной нарушалось какими-либо происшествиями. Под свой характер он подбирал и начальников полиции. О них историк М. М. Богословский оставил в мемуарах такое свидетельство:
«Должность обер-полицмейстера занимали генерал-майоры «свиты его величества», обыкновенно из средних дворянских фамилий. В 70-х годах сидел обер-полицмейстером Н. У. Арапов, затем Е. К. Юрковский, А. А. Козлов. Все это были самые обыкновенные, бесцветные, с монотонным однообразием один другого повторяющие начальники. Они ездили по Москве, обращая на себя внимание особой запряжкой своих экипажей: летом в небольшой пролетке без верха, зимой в одиночных санях «на паре с пристяжной», как тогда говорилось: одна лошадь впрягалась в оглобли, а другая пристегивалась к ней с правой стороны на свободных постромках, и бежали хорошей рысью, изящным изгибом извивая шею, что особенно и ценилось в таких пристяжных. Вечера эти обер-полицмейстеры проводили в гостиных среднего московского дворянского круга, с которым были связаны нитями родства и знакомства, или в Английском клубе».
Обер-полицмейстеру Н. У. Арапову, в частности, схожую характеристику дал его современник Н. П. Розанов: «… это был генерал в общем довольно добродушный и не слишком натягивавший вожжи».
Тишь да гладь, столь ценимые генерал-губернатором, для москвичей далеко не всегда оборачивались приятной стороной. «Перечисленные обер-полицмейстеры, — отмечал М. М. Богословский, — вели спокойный образ жизни и не увлекались никакими реформами, хотя, конечно, не могли не видеть многочисленных недочетов и в полицейском благосостоянии города, и в нравах подведомственной им полиции. Город был пылен и грязен, мостовые были из рук вон плохи, тротуары невозможны, улицы не убирались и не подметались и т. д.»
Н. П. Розанов упоминал в мемуарах, как полной неудачей окончились его попытки прекратить распространение страшного зловония на Пименовской улице, где он жил. Благодаря попустительству полиции, владелец соседнего дома продолжал спускать нечистоты прямо на улицу. Конечно, можно сделать скидку на то, что это происходило в отдаленной части города, но, оказывается, и в центре Москвы порядок был не лучше. Вот как в описании В. А. Гиляровского выглядела Лубянская площадь: «… заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном — биржа извозчичьих карет, между фонтаном и домом Шилова — биржа ломовых, а вдоль всего тротуара от Мясницкой до Большой Лубянки — сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно сидели на козлах. Лошади стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.
На мостовой вдоль линии тротуара — объедки сена и потоки нечистот.
Лошади кормятся без призора, стаи голубей и воробьев мечутся под ногами, а извозчики в трактире чай пьют. Извозчик, выйдя из трактира, черпает прямо из бассейна грязным ведром воду и поит лошадь, а вокруг бассейна — вереница водовозов с бочками.
Подъезжают по восемь бочек сразу, становятся вокруг бассейна и ведерными черпаками на длинных ручках черпают из бассейна воду и наливают бочки, и вся площадь гудит ругательствами с раннего утра до поздней ночи.»
Громкая ругань, беспардонное хамство извозчиков, полное пренебрежение ими существовавшими тогда правилами движения доставляли москвичам не меньше страданий, чем царившая в городе антисанитария.
«Ничего нельзя было себе представить что-либо более разнузданное и безобразное, нежели поведение московских извозчиков на улице, — писал о «диком племени» работников извозного промысла М. М. Богословский. — Экипажи стояли обыкновенно на углах улиц, а сами они толпились около экипажей на тротуарах, иногда в не совсем опрятных и рваных синих халатах, мешая движению и отпуская иногда замечания по адресу проходивших. Когда обыватель желал нанять извозчика и раздавался крик: «Извозчик», они быстро вскакивали на козлы и с дикими криками, стоя, погоняя лошадей, неслись необузданной ордой к нанимателю, крикнувшему извозчика. Стон стоял в воздухе от этого дикого крика и ругани, которую ненанятые извозчики посылали вслед счастливцу, которому удалось посадить седока, своему же земляку и приятелю, с которым только что вели самый дружественный разговор. Извозчичья ругань славилась в Москве, и существовало даже выражение: «ругаться по-извозчичьи». При найме извозчика на углу, где они ожидали толпою, они обступали нанимателя и неистово орали, торгуясь и сбивая цены друг у друга. Еще шумнее были эти орды у вокзалов при приходе поездов и у театров при разъездах после спектакля. Еще неукротимее были ломовые извозчики, которых было особенно много в Москве в узле железных дорог, подвозивших и увозивших товары, которые с вокзалов и до вокзалов доставлялись гужевым путем. С грузами ломовые извозчики ехали длинным обозом, не держа интервалов между возами и задерживая движение экипажей и пешеходов, пустые — они неудержимо мчались, грозя немилосердно раздавить и сокрушить все на своем пути».
Хозяйский кучер. Лихач. «Ванька». Ямщик, (кар. из журн. «Зритель общественной жизни, литературы и спорта». 1863 г.).
Роль Геркулеса, которому пришлось вычищать «авгиевы конюшни» многолетнего бездействия московских стражей порядка, досталась обер-полицмейстеру А. А. Власовскому.
Современники по-разному объясняли появление в Первопрестольной бывшего рижского и варшавского полицмейстера, даже не имевшего генеральского чина. Одни считали его креатурой великого князя Сергея Александровича, назначенного в 1891 г. генерал-губернатором вместо В. А. Долгорукова. Другие полагали, что способного администратора приметил и перетащил в Москву городской голова Н. А. Алексеев.
В пользу последнего утверждения говорит то обстоятельство, что Власовский и Алексеев были схожи по характеру и рука об руку энергично трудились на благо города. Кроме того, молва им приписывала тесную дружбу — вплоть до совместных кутежей и романтических приключений. «Говорили, — передавал один из слухов М. М. Богословский, — .что их поведение вызвало неудовольствие в Петербурге и что Александр III на докладе наложил резолюцию: «Унять жеребцов».
Впрочем, имеются свидетельства того, что требования обер-полицмейстера не всегда находили поддержки в органах городского самоуправления. Например, Власовскому нравилось, чтобы откосы тротуаров были посыпаны песком. Но его смывало дождем, отчего забивались водосточные канавы, а это, в свою очередь, являлось нарушением правил, установленных городской Думой. В результате домовладельцы оказывались между двух огней: посыпать откосы песком значило угодить под штраф от городской управы, не посыпать — быть оштрафованными полицией.
О другом случае писал в газете «Новое время» известный журналист Влас Дорошевич:
«В Москве ходит легенда, будто в числе массы приказов, изданных деятельным полицмейстером, было одно отношение к местному самоуправлению, с просьбой убрать снег с бульваров и кладбищ. Однако городской голова отклонил эту просьбу по следующим резонам:
1) Снег на бульварах лежит или, вернее, лежал чистый.
2) Таяние снега играет важную роль на орошении городских древесных посадок. Если свезти снег с бульваров, потребуется усиленная поливка их сверх положенной.
3) На такую усиленную поливку свободных сумм в городском бюджете не имеется.
Одни находят ответ нашего лорда-мэра вполне резонным и удовлетворительным; другие всецело становятся на сторону полицейского требования. Признаюсь, я принадлежу к последним. Москва — город большой и богатый. Прибавка восьми тысяч к пятидесяти двум, которые она издерживает на летнюю поливку улиц, скверов и бульваров, ее не разорила бы. А жители были бы избавлены от невылазной грязи, буквально потопившей некоторые из бульваров. Что делалось в ночь под Светлое Воскресенье на Тайницком бульваре, и вообразить невозможно. Это был не бульвар, а болото, принявшее в себя ручьи со всего Кремля».
Против «великокняжеской» версии появления Власовского в Москве свидетельствует факт, что весь период командования полицией (28.11.1891–15.07.1896) он оставался в чине полковника. Из-за этого официально ему приходилось числиться «исполняющим должность обер-полицмейстера». Будь генерал-губернатор, брат императора, действительно расположен к Власовскому, вряд ли бы он допустил, чтобы ключевой сотрудник его администрации столь долго ходил без генеральских погон. Кстати, ближайшее окружение великого князя Сергея Александровича — А. Г. Булыгин, Д. Ф. Трепов, В. Ф. Джунковский, B. C. Гадон — все они достигли больших высот в карьере.
