Надежда Пестрякова - Литературные вечера. 7-11 классы
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
Первый ведущий :
Перед разлукой с Ленинградом она пишет:
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отражение мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
Где со мною мой друг бродил,
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
Над безмолвьем братских могил.
Второй ведущий :
Памятником Ахматовой в ее городе стал Фонтанный дом. Этот дом граф Шереметьев построил для своей возлюбленной, крепостной актрисы Жемчуговой, которая жила здесь, любила, пела для государя, приезжавшего на балы, умерла здесь. Ахматова называла этот дом «Домом Теней». Сама она вошла сюда женой Н. Н. Гумилева, прожила здесь много лет, написала свой «Реквием».
Особенных претензий не имею
Я к этому сиятельному дому,
Но так случилось, что почти всю жизнь
Я прожила под знаменитой кровлей
Фонтанного дворца… Я нищей
В него вошла и нищей выхожу.
Первый ведущий :
В этом доме Ахматову застала война, здесь она жила первые весенние месяцы до эвакуации в сентябре 1941 г.
Ольга Берггольц об Ахматовой: «Я помню ее около старинных кованых ворот на фоне чугунной ограды Фонтанного дома, бывшего Шереметьевского дворца. С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство, как рядовой боец противовоздушной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи – убежища в саду того же Фонтанного дома, под кленом, воспетым ею в „Поэме без героя“».
Второй ведущий :
В военные годы Ахматова предстала перед Россией как гражданский поэт. Мужество, страдание и сострадание – в ее военных стихах:
Первый чтец (стихотворение «Ветер войны»):
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг – он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
<…>
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
Но мы сохранили тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим и от плена спасем
Навеки!
Первый ведущий :
14 августа 1946 г. вышло постановление ЦКВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». А 15 и 16 августа в Ленинграде на собраниях партийного актива и творческой интеллигенции выступил Жданов.
Его доклад – самая настоящая расправа над Ахматовой: «Ее произведения за последнее время появляются в ленинградских журналах в порядке расширенного воспроизводства. Это так же удивительно и противоестественно, как если бы кто-либо сейчас стал переиздавать произведения Мережковского, Иванова, Кузмина, Белого, Гиппиус – всех тех, кого наша передовая общественность и литература всегда считала представителями реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве … А. Ахматова является одним из представителей … беднейшего реакционного болота … Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон ее позиции – поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной … Основное у нее – это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности … – таков духовный мир Ахматовой<…>… Ахматовская поэзия совершенно далека от народа. Что общего между этой поэзией, интересами нашего мира и государства? Ровным счетом ничего… Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодежи? Ничего, кроме вреда. А между тем Ахматову с большой готовностью печатали то в „Звезде“, то в „Ленинграде“, да еще отдельными сборниками издавали. Это грубая политическая ошибка».
Эту «грубую политическую ошибку» поспешили исправить. Ахматову исключили из Союза писателей, лишили продовольственных карточек, обрекли не просто на бедность, но на нищету. <…>
«Поэт, – говорила она, – это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять». Спасали ее друзья. Их было немного, но они были всегда. То, что ей приносили, она никогда не считала милостыней. Потому что, когда кому-то было плохо, она брала очередной свой портрет работы Модильяни, продавала и спешила на помощь.
Много лет ее не печатали, в течение 40 лет не вышел ни один ее авторский сборник. Но в углу ее комнаты всегда стоял потертый чемодан, набитый стихами и набросками. Какие же строки накапливала ее душа в такой обстановке?
На выбор учителя: учащиеся читают 3–4 стихотворения из ниже предложенных
Второй чтец (стихотворение «О, знала ль я, когда в одежде белой»):
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя,
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я огромные глаза.
О, знала ль я, когда, томясь успехом,
Я искушала дивную судьбу,
Что скоро люди беспощадным смехом
Ответят на предсмертную мольбу.
Третий чтец (стихотворение «Стансы»):
Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь.
Как крестный ход идут часы Страстной недели.
Мне снится страшный сон. Неужто в самом деле
Никто, никто, никто не может мне помочь?
В Кремле не надо жить. Преображенец прав.
Здесь древней ярости еще кишат микробы:
Бориса дикий страх, и всех Иванов злобы,
И Самозванца, спесь – взамен народных прав.
Четвертый чтец (стихотворение «Не с лирою влюбленного…»):
Не с лирою влюбленного
Иду прельщать народ —
Трещотка прокаженного
В моей руке поет.
Успеете наахаться,
И воя, и кляня.
Я научу шарахаться
Всех «смелых» от меня.
Я не искала прибыли
И славы не ждала,
Я под крылом у гибели
Все тридцать лет жила.
Пятый чтец :
Это и не старо, и не ново,
Ничего нет сказочного тут.
Как Отрепьева и Пугачева,
Так меня тринадцать лет клянут.
Неуклонно, тупо и жестоко
И неодолимо, как гранит,
От Либавы до Владивостока
Грозная анафема гудит.
Шестой чтец (стихотворение «Ночное посещение»):
Все ушли, и никто не вернулся,
Только, верный обету любви,
Мой последний, лишь ты оглянулся,
Чтоб увидеть все небо в крови.
Дом был проклят, и проклято дело,
И глаза я поднять не посмела
Перед страшной судьбою своей.
Седьмой чтец :
Осквернили пречистое слово,
Растоптали священный глагол,
Чтоб с сиделками тридцать седьмого
Мыла я окровавленный пол.
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
Крепко слаженной слепки своей.
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Окормили меня клеветою,
Опоили отравой меня.
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там.
Любо мне, городской сумасшедшей,
По предсмертным бродить площадям.
Восьмой чтец (стихотворение «Подражание Кафке»):
Другие уводят любимых, —
Я с завистью вслед не гляжу.
Одна на скамье подсудимых
Я скоро полвека сижу…
Я глохну от зычных проклятий,
Я ватник сносила дотла.
Неужто я всех виноватей
На этой планете была?
Девятый чтец (стихотворение «Надпись на книге»):
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашеной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери.
И все-таки узнают голос мой.
И все-таки ему опять поверят.
Второй ведущий :
А сейчас мы услышим голос Анны Андреевны. Голос, необыкновенно глубокий и торжественный, в котором звучат мудрость, спокойствие и пророческая вера. Вот как об особенностях авторского чтения Ахматовой писала ее современница, поэтесса Елизавета Стюарт:
О, этот голос, низкий и глубокий,
Жизнь сердца, переплавленная в строки,
А черный диск распят на радиоле,
Идет по кругу острая игла.
А в голосе ни жалобы, ни боли,
Высок полет державного орла.
(Звучит стихотворение «Родная земля» в исполнении Ахматовой. Грампластинка «Анна Ахматова. Стихи и проза. Читает автор»)
В заветных ладошках не носили на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняли,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем,
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах,
И мы мелем, и месим, и крошим
