Игорь Кон - Клубничка на березке: Сексуальная культура в России
Для массовой культуры соображения эстетики, этики и педагогики второстепенны, на первом плане здесь стоит коммерческий интерес. Отчасти в порядке компенсации за многолетнее вынужденное ханжество и бесполость, а отчасти – из кассовых соображений российские кинорежиссеры начала 1990-х стали по любому поводу и без повода раздевать догола своих актеров и изображать откровенные сексуальные сцены. Английский советолог Линн Атвуд, просмотревшая десятки советских постперестроечных фильмов, так начинает свою статью «Секс и кино»:
«Статья в первом издании нового советского киножурнала “Киноглаз” с усмешкой замечает, что восточноевропейские покупатели на недавнем советском кинорынке “были удивлены количеством на экране половых органов, особенно мужских”. На 17 Московском кинофестивале в июле 1991 г. меня больше всего поразила не эта часть мужской анатомии, а множество появлявшихся на экране мужских задов, голых и всегда энергично двигающихся. Именно это оказалось излюбленным способом изображения полового акта, практически обязательного в современных советских фильмах» (Attwood, 1993. P. 64).
Основные темы этого кино, в котором Аттвуд видит выражение групповых фантазий постсоветского общества, – нагота, сексуальное насилие против женщин в качестве компенсации мужчин за их социальное бессилие, проституция, секс как развлечение от скуки, причем сам он тоже выглядит скучным, и сексуальные оргии. В фильмах фигурируют сильные и очень маскулинные мужчины и сексапильные женщины. Секс часто переплетается с убийствами, самоубийствами и наркоманией. Моральное безразличие часто переходит в сексуальное равнодушие, причем все это увидено мужскими глазами, даже если фильм снимает женщина-режиссер. Хотя некоторые из этих фильмов имеют социально-критический характер и изображают девиантную субкультуру, в которой подобная идеология в самом деле господствует, их общая философия остается традиционно-сексистской и зачастую антифеминистской.
Сходные тенденции появились и в литературе. Многие писатели не столько делятся с читателями чувственно-эротическими радостями, сколько скрупулезно анатомируют физиологию полового акта, каталогизируют его способы, уделяя особое внимание тому, что для большинства людей морально и эстетически неприемлемо. Значительная часть «новой» эротики, как российской, так и эмигрантской, является агрессивно-сексистской.
Для бывшего ленинградца, а ныне американца Михаила Армалинского женщина как личность и даже как тело практически не существует, его интересует только половое отверстие, которое он воспевает и описывает в стихах и прозе:«Конечно же, ебля для мужчины – это онанизм, но обогащенный контактом с живым отверстием, зрением, запахом, с фантазиями духовных переживаний. Да, дорогие феминистки, женщина и есть прекрасное устройство для онанизма, живая дрочильня, но не самодельная, подобно вашему вибратору, а “Богодельная”. Кто же более человечен: мужчина, которому для максимального удовольствия нужна женщина, или женщина, которой для максимального удовольствия нужен вибратор?» (Армалинский, 1991. P. 300).
К спорам на таком уровне российское общество было так же не готово, как и государственная власть. Привыкшие к тотальной всезапрещенности, люди неожиданно для себя столкнулись с появлением на теле– и киноэкране обнаженного тела и откровенных сексуально-эротических сцен. В Москве, а потом и в других городах начались конкурсы красоты, победительницы которых получали дорогие подарки и престижную работу манекенщиц за рубежом. Между тем в сознании пуритански воспитанных советских людей демонстрация даже полуобнаженного тела мало чем отличалась от проституции, да и на самом деле эти мероприятия тесно связаны с коммерциализацией секса. Один за другим стали открываться легальные и нелегальные, но одинаково бесконтрольные видеосалоны, в которых все желающие, включая подростков, могли смотреть эротические и откровенно порнографические пиратские видеофильмы. Проституция, которую раньше стыдливо скрывали и замалчивали, стала явной и даже наглой. Молодежная пресса начала, сначала как бы с осуждением, а затем со смаком, писать о групповом сексе, изнасилованиях, похищении детей. Стали видимыми и слышимыми гомосексуалы и лесбиянки, о существовании которых многие даже не подозревали или представляли их себе исчадиями ада, а теперь вдруг услышали, что они тоже люди и надо признать их гражданские права. Юноши и девушки начали открыто целоваться и обжиматься в метро и на улицах.
Эротика проникает в самые глубины повседневного быта. Старое советское белье, которое казалось прежним поколениям единственно возможным, вдруг стало безобразным и неэстетичным. Вместо того чтобы стыдиться секса, люди стали стыдиться несексуального, бесформенного белья и одежды (Гурова, 2008).
Сексуальная свобода и эротика прочно ассоциировались в советском массовом сознании с насилием и преступностью, которых и в самом деле с каждым днем становилось больше. Станции метро и подземные переходы заполонили продавцы примитивной эротики и полупорнографии, которая выглядела еще грязнее от того, что была напечатана плохим шрифтом на серой бумаге. Бесконтрольность этого базара удивляла и шокировала даже ко всему привычных иностранцев, на родине которых подобные вещи продаются свободно, но не на каждом перекрестке, а в специально отведенных местах, и не так бросаются в глаза, потому что тонут в массе других, более привлекательных товаров, отсутствовавших в обнищавшей России. На полупустых прилавках Москвы и Ленинграда эти жалкие листки, которых на Западе никто бы просто не заметил, выглядели вызывающе голыми и непристойными. Старшему поколению было от чего растеряться.
Моральная паника и поиски врагаПо старому советскому анекдоту, человеческие общества делятся на четыре типа:
1) в которых разрешено все, что не запрещено;
2) в которых запрещено все, что не разрешено;
3) в которых разрешено даже то, что запрещено;
4) в которых запрещено даже то, что разрешено.
До 1987 г. Советский Союз явно относился к четвертому типу, а теперь внезапно, без всякой подготовки, перешел в третий. Было чего испугаться!
Советскую общественность сексуально-эротический бум застал врасплох. При отсутствии специальных социологических исследований и ненадежности официальной статистики никто не мог с уверенностью сказать, что тут было действительно ново, а что существовало всегда и только вышло на поверхность. К лицемерию – что можно и даже должно, хочешь ты того или нет, думать одно, говорить другое, а делать третье, – советские люди привыкли, оно касалось не только секса и никого не шокировало. Теперь же происходило явное крушение всех и всяческих устоев.
Новое, неизвестное всегда вызывает страх, особенно у людей, не привыкших к переменам. Конформистское общество, привыкшее к единообразию и жесткому внешнему контролю и в силу этого не выработавшее индивидуальных, внутренних, дифференцированных и иерархизированных нравственно-эстетических ориентиров – в них практически не было нужды, потому что партия, сама себя скромно провозгласившая «умом, честью и совестью эпохи», думала и решала за всех вместе и за каждого в отдельности, – оказалось в состоянии морального шока и аномии, отсутствия каких бы то ни было общезначимых норм и правил поведения.
Это вызывало острую, но не конструктивную полемику. Более или менее прямое обсуждение «запретной темы» в средствах массовой информации открылось в начале 1987 г. моими интервью в популярном еженедельнике «Аргументы и факты» (Кон, 1987а, 1987б) и в самой смелой программе тогдашнего телевидения «Взгляд». Хочу подчеркнуть, что в обоих случаях инициатива принадлежала журналистам, – я не верил, что из этого что-нибудь получится. Выступления мои были в высшей степени сдержанными и скорее обозначали, чем раскрывали тему. Тем не менее, слово было сказано и вызвало поток яростных писем представителей старшего поколения.
«Я не уважаю нынешнюю молодежь, не разделяю ни их взглядов, ни их убеждений, – писал Г. Шибанов. – Надо больше работать, трудиться, тогда не будет проблемы свободного времени и некогда будет думать о сексе. Все это от чрезмерной сытости».Молодые люди, напротив, жаловались на неконкретность и уклончивость:
«В период усиления демократии и гласности вы могли бы раскрыть эту проблему конкретнее и серьезнее, а решение показать точнее, а не расплывчатыми формулировками, пригодными лет 10 назад».
Неоходимость развития сексуальной культуры осознали даже некоторые партийные журналисты. Критикуя захлестнувший страну поток дешевой эротики, «Правда» писала:
«А где толковые выступления современных специалистов по этой тончайшей и сложнейшей проблематике? Выделяется Игорь Кон. Когда его материалы появляются в “Семье” или “Неделе”, в тех же “Собеседнике” или “Московском комсомольце”, это для читателя всегда событие. Но одному автору нести такую ношу нелегко. Многие же другие наши сексологи, выступающие в печати, пока уровнем гораздо ниже» (Кожемяко, 1990).
