Николай Стороженко - Предшественники Шекспира
Барабасъ. Возьмите и носите его. Но можетъ быть ваше лордство сочтетъ униженіемъ для себя жениться на дочери жида? Въ такомъ случаѣ я дамъ за ней много золотыхъ крестовиковъ съ христіанскими надписями по краямъ.
Д. Лодовико. Я люблю ее, а не твое богатство. Мнѣ нужно только твое согласіе.
Барабасъ. Что до меня, то я согласенъ; только позвольте мнѣ сказать нѣсколько словъ моей дочери. (Тихо). Слушай, этотъ потомокъ Каина, никогда не вкушавшій пасхальнаго агнца, этотъ пустой франтъ, который никогда не увидитъ Ханаанской земли, словомъ, этотъ болванъ Лодовико, долженъ быть обманутъ. Скажи, что ты согласна отдать ему свою руку, но сердце свое береги для донъ-Матіаса.
Абигайлъ. Какъ? Я должна быть помолвлена за Лодовико?
Барабасъ. Нѣтъ никакого грѣха обмануть христіанина. Они сами слѣдуютъ тому принципу, что обѣщаніе, данное еретику, не имѣетъ никакой силы. Для насъ же съ тобой, всѣ не евреи еретики; вслѣдствіе этого ничего не бойся, дочь моя. (обращаясь къ д. Лодовико). Я говорилъ съ ней, и она согласна.
Д. Лодовико. Теперь, милая Абигайль, дай мнѣ обѣтъ быть вѣрной женой.
Абигайль. Я не смѣю противорѣчить желанію моего отца, Только смерть разлучитъ меня съ моимъ возлюбленнымъ.
Д. Лодовико. Теперь я достигъ того, чего такъ пламенно желала душа моя.
Барабасъ. (въ сторону). А я, хотя еще и не достигъ, но надѣюсь скоро достигнуть.
Абигайль. О, несчастная Абигайль, что ты сдѣлала!
Д. Лодовико. Отчего ты такъ вдругъ поблѣднѣла, милая Абигайль?
Абигайль. Не знаю. Впрочемъ, прощайте, я пойду къ себѣ.
Барабасъ. Поддержите ее, но не говорите съ ней ни слова.
Д. Лодовико. Она совершенно онѣмѣла. Какая внезапная перемѣна!
Барабасъ. Не удивляйтесь этому. У насъ, евреевъ, есть обычай, что невѣста всегда должна немного поплакать. Оставьте ее въ покоѣ. Прощай, благородный Лодовико и помни, что она твоя жена, а ты мой наслѣдникъ.
Тактика Барабаса увѣнчивается полнымъ успѣхомъ: соперники начинаютъ подозрѣвать и ненавидѣть другъ друга и ждутъ только случая встрѣтиться съ оружіемъ въ рукахъ. Разумѣется, Барабасъ не прочь употребить всѣ усилія, чтобы роковая встрѣча произошла какъ можно скорѣе. Съ этой цѣлью онъ посылаетъ своего слугу и сообщника Итамора, отъявленнаго мерзавца, купленнаго имъ на рынкѣ, гдѣ продавались турецкіе невольники, къ Лодовико съ письменнымъ вызовомъ будто бы отъ Матіаса, и часъ спустя такой же вызовъ получаетъ и Матіасъ. Противники сходятся въ условленномъ мѣстѣ и убиваютъ другъ друга. Барабасъ видитъ съ своего балкона всю эту сцену, и его мстительное сердце радуется. Даже Итаморъ не можетъ скрыть своего удовольствія, что такъ ловко обдѣлалось дѣльцо само собою и съ торжествующимъ видомъ сообщаетъ Абигайли о поединкѣ между донъ Матіасомъ и донъ Лодовико. Изъ разсказа Итамора Абигайль узнаетъ, какую предательскую роль игралъ во всемъ этомъ дѣлѣ ея отецъ и рѣшается навсегда покинуть родительскій домъ, ставшій для нея съ этихъ поръ ненавистнымъ, и поселиться въ монастырѣ, чтобы тамъ всю жизнь оплакивать своего возлюбленнаго. Пользуясь отсутствіемъ отца, она уходитъ изъ дому, въ монастырь, и уже оттуда письменно извѣщаетъ отца о своемъ рѣшеніи и убѣждаетъ его покаяться. Барабасъ внѣ себя отъ ярости. Дочь которую онъ, по его словамъ, любилъ какъ Агамемнонъ Ифигенію, теперь безъ сожалѣнія оставила его одного, измѣнила вѣрѣ своихъ отцовъ и перешла въ лагерь его заклятыхъ враговъ. Отнынѣ у него нѣтъ уже дочери. Съ этой минуты для Барабаса порваны всѣ узы, связывавшія его съ міромъ; родъ человѣческій окончательно ему опротивѣлъ, и для него осталось только одно наслажденіе — мстить и мстить христіанамъ. Къ чувству негодованія присоединилось еще опасеніе, что Абигайль знаетъ, кто былъ виновникомъ смерти Матіаса и Лодовико (иначе, какой же смыслъ имѣютъ ея слова о необходимости раскаянія?) и можетъ каждую минуту выдать его христіанамъ. Въ его озлобленной душѣ мгновенно созрѣлъ адскій планъ мщенія. Въ Мальтѣ существовалъ старинный обычай наканунѣ дня св. Іакова посылать въ монастырь разные жизненные припасы. Для того, чтобы никто не видѣлъ руку дающаго, слуги оставляли приношенія въ темномъ корридорѣ, а на утро монахини приходили за ними. Барабасъ посылаетъ Итамора отнести въ монастырь блюдо отравленной рисовой каши. Всѣ монахини, попробовавшія этого кушанья, умираютъ и въ томъ числѣ Абигайль. Передъ смертью она открываетъ на исповѣди преступленіе отца и умоляетъ духовника держать все соообщенное ею въ глубочайшей тайнѣ. Духовникъ отвѣчаетъ, что онъ очень хорошо знаетъ свои обязанности, что каноническое право строго запрещаетъ открывать кому бы то ни было признанія умирающихъ, что неисполненіе этого правила ведетъ за собой для священника потерю сана, но лишь только Абигайлъ успѣла закрыть глаза, какъ Фра Бернардино (такъ звали духовника) разсказываетъ довѣренную ему на духу тайну Фра Джьякомо, и они сговариваются вмѣстѣ хорошенько напугать жида. Между тѣмъ Барабасъ не чуетъ грозящей ему бѣды и бесѣдуетъ съ своимъ сообщникомъ о томъ, какъ имъ удалось схоронить концы въ воду. На вопросъ Итамора, жалѣетъ-ли онъ сколько нибудь свою покойную дочь, Барабасъ отвѣчаетъ, что если онъ жалѣетъ о чемъ, такъ это о томъ, что она долго жила — "еврейка, принявшая христіанство… Cazzo, diabolo!" Въ это время входятъ въ комнату Фра Джьякомо и Фра Бернардяно. Съ первыхъ словъ, сказанныхъ ему монахами, Барабасъ понялъ, что имъ извѣстно многое и тщетно старался притвориться непонимающимъ. Видя же, что это ему не удается, онъ, чтобы склонить ихъ на свою сторону, изъявляетъ желаніе покаяться и принять христіанство.
Фра Бернардино. Стой, проклятый жидъ, стой, я говорю, и покайся.
Фра Джьякомо. Ты согрѣшилъ, слѣдовательно ты долженъ быть осужденъ.
Барабасъ (въ сторону). Боюсь, не знаютъ ли они чего-нибудь о посланной нами рисовой кашѣ.
Итаморъ. Весьма возможно, и потому, господинъ, будьте съ ними любезны.
Фра Бернардино. Барабасъ, намъ извѣстно, что ты имѣешь…
Фра Джьякомо (перебивая его). Мнѣ извѣстно, что ты имѣешь…
Барабасъ. Что я имѣю деньги. Справедливо. Что же еще я имѣю?
Фра Бернардино. Намъ извѣстно, что ты…
Фра Джьякомо. Мнѣ извѣстно, что ты…
Барабасъ. Къ чему вы это? Я очень хорошо знаю, что я жидъ.
Фра Берпардино. Твоя дочь…
Фра Джъякомо. Да, именно, твоя дочь…
Барабасъ. О не говорите о ней, ради Бога, потому что я умру съ горя.
Фра Бернардино. Помни, что ты…
Барабасъ. Помню и сознаюсь, что я былъ ростовщикомъ.
Фра Бернардино. Ты совершилъ…
Барабасъ. Знаю — прелюбодѣяніе, но это случилось въ другой странѣ, да и потерпѣвшая дѣвушка давно уже умерла.
Фра Бернардино. Нѣтъ, не то, Барабасъ. Я тебя прошу вспомнить о донъ Матіасѣ и донъ Лодовико.
Барабасъ. Ну, что же? Что же я долженъ помнить о нихъ?
Фра Бернардино. Я не хочу сказать сказать, что они погубили другъ друга вслѣдствіе мнимаго вызова, но…
Барабасъ (тихо Итамору). Она созналась во всемъ на исповѣди — и мы погибли. Сердце мое кипитъ, но я долженъ притворяться. (Громко) О, святые отцы! Бремя прегрѣшеній гнететъ мою душу; скажите, не поздно мнѣ еще раскаяться и принять христіанскую вѣру? Я былъ ревностнымъ евреемъ, жестокосердымъ къ бѣднымъ и корыстолюбивымъ человѣкомъ; я бралъ сто на сто, теперь мое состояніе равно соединеннымъ состояніямъ всѣхъ евреевъ Мальты. Но что толку въ богатствѣ? Я жидъ, и долженъ быть осужденъ. Если искреннимъ раскаяніемъ можно загладить прежнія прегрѣшенія, я позволилъ бы забичевать себя до смерти; я готовъ поститься и молиться и на колѣняхъ доползти до Іерусалима. А между тѣмъ состояніе мое громадно: оно состоитъ въ винныхъ погребахъ, магазинахъ съ разнымъ товарами, сундукахъ, наполненныхъ золотомъ и драгоцѣнными камнями; я имѣю должниковъ по всему міру и кромѣ того у меня есть большія суммы денегъ, хранящіяся въ банкахъ, и все это я отдамъ тому монастырю, который послѣ крещенія приметъ меня въ свою святую обитель.
Монологъ Барабаса былъ расчитанъ необыкновенно вѣрно; монахи таяли, слушая эти рѣчи, гдѣ больше говорилось о деньгахъ и винахъ, чѣмъ о покаяніи, и каждый изъ нихъ старался перетащить Барабаса на свою сторону. Они даже вошли въ такой азартъ, что передрались изъ за Барабаса. Наконецъ послѣ долгихъ препирательствъ, въ которыхъ Барабасъ и поочередно увѣрялъ каждаго изъ нихъ въ своемъ расположеніи, порѣшили на томъ, что Фра Бернардино останется въ домѣ Барабаса, а Фра Джьякомо, приготовивъ все нужное для крещенія, придетъ за новообращеннымъ въ часъ ночи. Когда Джьякомо удалился, а Итаморъ увелъ Фра Бернардино въ приготовленную для него комнату, Барабасъ вздохнулъ свободнѣе.
