С.-Х. Нунуев - Чеченцы

Как ночь темна! Как ночь грозна!
Какая буря завывает!
Метели серая стена
Пути-дороги закрывает.

Мой вороной едва бредет,
Укрыт густой попоной снега.
Над нами — снег, под нами — лед
И полстолетья до ночлега.

Не греет бурка, конь продрог.
Буран ревет, леса шатая.
И неотступно — близок срок! —
Идет по следу волчья стая.

Мы заблудились. Мы в плену.
Хотя б спасительная стежка!..
И вдруг
Мелькнул сквозь пелену
Огонь далекого окошка!

Кричу: «Эй, люди! Кто тут есть?»
От заметенного забора:
Уж он-то сразу отличит
Друзей от недруга и вора!

Кудлатый пес навстречу мчит
Но кто бы ни был, он поможет:
Для горца гость — извечно честь,
И чем нежданней, тем дороже.

И вот уже на храп коня
Хозяин выскочил наружу:
«Ай, нынче праздник у меня!
К нам гость — в такую темь и стужу!

Да будет мирным твой приход!
Гляжу, намаялся в дороге?
Входи, живи хоть целый год,
И позабудь свои тревоги».

И впрямь: хозяйка очага
Мне, точно родственнику, рада.
А у меня в глазах — пурга,
Летучий промельк снегопада.

Накормлен конь. Вздыхает печь.
Хозяйка радостно хлопочет.
В углу постель — пойти и лечь,
Забыть бездомность этой ночи.

Мне не согреться до утра.
Но я дошел, добрался, выжил…
«К нам гость!» — ликует детвора
И подбирается поближе.

Когда над слабым властвовала сила,
Я пули слов закладывал в строку —
И правота насилие косила.
Хвала и честь умелому стрелку!

Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что лишь однажды правды не сказал!
При мне обидчик слабого терзал —
Я не вступился, занятый собою,
Я был совсем не подготовлен к бою.
Я мог и не решился — не сказал!

Я щедрым был: коль жить, так нараспашку!
Не жаль — бери оружие, коня!
Бери — сниму последнюю рубашку.
И по аулам славили меня.

Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что лишь однажды не помог тому,
Кто шел с надеждой к дому моему!
Он был в нужде, он мне всецело верил —
И оказался у закрытой двери.
Ведь я же мог — и не помог ему.

Чужой бедой душа моя болела,
И я вставал до солнца, чтоб помочь.
На свете нет ответственнее дела
Вставать с зарей и гнать невзгоду прочь.

Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что я однажды солнцу изменил:
Не встал, проспал, безволье извинил!
А счастье где-то рядом прошумело,
Хотело подойти, да не посмело.
Я сам себе однажды изменил.

Я был влюблен и принимал как милость
Моей любимой жест, улыбку, взгляд.
Уйдет — как будто солнце закатилось
И не вернется, ясное, назад…

Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что был однажды резок и суров!
Я не сказал любимой нужных слов,
Таких простых… И вот брожу по свету.

Слова со мной, а милой рядом нету.
Я промолчал, и нынче пуст мой кров.

И вот я каюсь, безутешно каюсь.
Однажды правду высказать не смог.
Однажды душу запер на замок.
Однажды солнце радостью не встретил.
Однажды милой лаской не ответил.
Простите, люди!
Я же это мог!

Видел я, как море бушевало,
Как вздымались пенные валы, —
Но не сдвинуть яростному валу
Гордой, неуступчивой скалы.

Разгоняясь, набирая силы,
Волны злобные скале грозят,
Бьют, колотят! Но не тут-то было:
Отступают, катятся назад…

Силы и уверенности полной,
Будь, страна моя, такой скалой:
Отражая войны, словно волны,
Ты на страже мира твердо стой!

Есть ветер всегда для чинары высокой,
Кто славен, тот не защищен от упрека.
Без брата сестра, — что орел без крыла:
Его исклевать и ворона б могла.

Коль воин один, — не составить нам рать,
Коль камень один, — башню нам не сложить.
Но жизнь лишь одна — и другой не бывать, —
И эту одну надо с честью прожить!

Коль конь твой хорош, — то один раз стегнуть
Довольно, чтоб несся он вихрем весь путь.
Коль слово разумно, — один раз его
Довольно сказать, чтоб людей повело!

Одно только каждому сердце дано,
Но может огнем ярким вспыхнуть оно:
Кто сердце свое посвящает Отчизне, —
Тем жить в миллионах сердец суждено.

Огромна земля, — но родная страна,
Как мать и отец на земле лишь одна.
Кто Родине верности клятву нарушит;
Достоин проклятья на все времена.

Родимую землю должны мы беречь,
Легко на ней жить и легко в нее лечь.
И славен, кто жизни в бою не жалея,
За землю свою обнажает свой меч!

Коня перед скачками зря не хвали,
Дочь не наряжай, если нравом плоха, —
Конь может споткнуться и рухнуть в пыли,
Девица — вовек не найти жениха!

Мой друг! Недостаточно шапку носить,
Чтоб храбрым мужчиной в ауле прослыть.
Как вор, что он честен, твердить не привык, —
Дела его рук не прикроет язык.

Не греет ни летом очаг, ни зимой.
Нет в доме тепла у хозяйки плохой.
Где правит хозяйка негодная, — там
И холодно мужу, и зябко гостям.

Когда я недружную вижу семью, —
То словно терплю пораженье в бою:
На сердце обида, тоска и печаль,
И тех, кто живет в этом доме, мне жаль.

Кто гибнет в сраженье, как доблестный воин,
Тот имя свое обессмертить достоин.
А трус малодушный, хоть жизнь свою спас, —
Утративши честь, умирает сто раз!

Мужчина, что гордость свою бережет,
Как крепость, Отчизны надежный оплот.
А девушка, верная чести своей,
Сравнима с надежностью трех крепостей!

Озаренные рассветом,
Розовеют выси гор,
С первым солнечным приветом
Оживает птичий хор.

И олень ветвисторогий
Сквозь редеющую тьму
Устремляется в тревоге
К олененку своему.

Потому что в чаще где-то
Выл всю ночь свирепый волк,
Даже в зареве рассвета
Волчий голос не умолк.

Вторит волку диким воем
Бурный, пенистый Аргун, —
И весьма обеспокоен
Этим всем олень-прыгун.

Легкой тенью вверх несется
Мать-олениха, с ней сын,
Чтоб добраться раньше солнца
До спасительных вершин.

И луна, взглянуть не смея.
Как лучами блещет день,
Прочь с небес бежит скорее,
Как испуганный олень.

Я часто представляю, как на гребне
Встречных лет,
В накрапах середины
Вернусь я в тот далекий вечер летний,
Где спит калитка
В кущах тишины.
Тревожные глаза,
Глаза соленые,
Стесненное дыхание в груди…
Я руку подаю: «Прими, зеленая!
Оставленная улочка,
Прости!
Дай руку, вольно пахнущую травами…»
Не узнавая,
Та глядит светло.
Уже давно живет Иными нравами,
Подвинувшееся к городу
Село.
Другое детство
На просторных улицах
Здесь оглашает криками возню.
Лишь изредка в толпе —
И что тут хмуриться? —
Я сверстников забытых
Узнаю.
Узнай меня,
Нам данная в наследство!»
Очарованье верности храня,
Ведет меня
Звонкоголосым детством,
В улыбках окон
Улочка моя.
Поет арык, давно прорытый другом,
Врачуя душу свежестью,
Речист…
А в вышине —
Взметенной в небо туго
Акации
Смеется каждый лист.
И груша, что я посадил когда-то,
Плодоносит.
Спасибо, брат, ее спасавший в осень!
Протянутые ветви пожимаю. —
«Давай-ка жить, не старясь!» —
призываю…

«Я все смогу!» —
Не ради красоты
Пятнал иной истории страницы…
История ломает вам хребты —
Слепым, самонадеянным спесивцам!
Того, кто сеял не зерно,
 а зло
Под голубым,
Добро творящим небом,
В жестокости лишь
Видя божество, —
Смело, как сор,
святым народным гневом.
Коварный князь,
губивший храбрецов
За смелый взгляд,
за дерзость ослушанья,
Что стоишь ты
перед судом веков,
Перед глухим молчаньем мирозданья!

«Я все смогу!..»
Вы яростным копьем
Жестокий клич
в историю врезали…
Правители,
вы сталью и огнем
Калеча мир,
бесследно исчезали.
Наполеон,
ну, где твои полки?
Эй, бесноватый фюрер!
Вас хватало,
Чтобы топить в крови
материки —
Народная пята
вас
в прах втоптала.

Звучи
во имя мира и добра
Людская клятва,
с верой и любовью!
А клятву,
что во имя зла дана,
Бесплодному зерну
уподобляю.

Страна моя!
ты все перенесла,
Как богатырь,
ты не кичилась мощью.
И в праве говорить:
«Я все смогла!
Я все смогу!»
Уверен я —
ты
сможешь!

Цвел медленный закат у родника,
Где выкликало сумрак
Птичье пенье…
Любимая,
Как облачко, легка,
Прозрачна…
И страшит прикосновенье.

Грел щеку встрепенувшийся листок,
В сиянье яблонь,
Золотых и летних,
Пойми, моя любимая, восторг,
Мой отроческий,
Первый мой! —
Последний…

Мешая краски, шум затих земной.
Недвижно я стоял перед тобою.
Какое чувство
Завладело мной,
Восторгом охватив,
Лишив покоя?

Сверкал родник
И тихо пел, скрепя.
Чист и кристален,
Без соринки, фальши,
Не смея оглянуться на тебя,
Я уходи все дальше,
дальше,
дальше.