Александр Бенуа - Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа
Асселейн, Ян
С Асселейном можно будет знакомиться в Эрмитаже лишь с момента поступления Семеновского собрания, ибо из имеющихся двух картин, одна, “Гавань”, не может быть оставлена за мастером, пейзаж же принадлежит к слабейшему в его творении.
Бот, Ян
Не блестяще представлен и утрехтский живописец, ученик Блумарта Ян Бот (1610 — 1652), двумя картинами, из которых вторая вызывает некоторое сомнение в его авторстве. Чтобы понять прелесть тонкого поэта, певца теплых итальянских закатов, шумящих рощ, тающих в лучах скал и развалин, нужно видеть его две картины в Царскосельском Старом дворце.
Берхем, Клас
Совершенного великолепия достигли в том же искании света, тепла и особой, полной неги музыкальности четыре художника, принадлежащие к одному поколению и являющиеся наиболее популярными из итальянских голландцев: гарлемец Клас Берхем, амстердамец Ян Батист Вэникс, ученик Блумарта, Карель Дюжарден (1622 — 1671) и, наконец, Адам Пейнакер, родом из окрестностей Дельфта (1622 — 1673). Возможно, что эти художники явились в Италию уже с готовым запасом впечатлений от творчества Рембрандта, вступившего в 1630-х годах в период своего полного красочного расцвета, и что эти впечатления им пригодились затем при изучении “солнца Италии”. Но еще скорее можно видеть в них лишь дальнейшее развитие достижений Асселейна и Ботов, основанных на изучении Эльсгеймера и Клода Лоррена. [163] Впрочем, в неподражаемой золотистости Берхема влияние Рембрандта сказывается решительным образом, а наша эрмитажная картина, помеченная 1649 годом, “Ангелы возвещают пастырям о рождестве Спасителя” служит прямым подтверждением увлечения художника своим великим соотечественником.
Берхем вообще богаче всех итальянских голландцев представлен в Эрмитаже — шестнадцатью достоверными произведениями и одним “полудостоверным”. Из них не все одинакового достоинства. Огромная картина “Похищение Европы” интересна лишь как эффектная декорация. Ряд картин позднейшего времени слишком черны в тенях и выказывают утомительную шаблонность.
Николас Питерс Берхем. Итальянский пейзаж с мостиком. 1656. Дерево, масло. 44,5х61. Инв. 1097. Из собр. герцога Э. Ф. Шуазеля, Париж, 1772
Зато мы имеем и такие шедевры мастера, как знаменитая, залитая вечерним светом картина “Мост” (гравированная Леба под названием “Утро”), как сложнейшая композиция с массой фигур “Привал охотников”, написанная Берхемом по заказу амстердамского бургомистра на конкурс с Я. Ботом, как горячий “Закат”, и наконец, как полный романтизма “Гористый пейзаж”, на котором так красиво несутся тяжелые облака и так прекрасно скомпонованы фигуры пастухов и скота, спускающихся к броду. Эта картина помечена 1664 годом. [164]
Вэникс, Ян Батист
Чтобы иметь полное представление о Яне Батисте Вэниксе (1621 — 1660), нужно видеть две его парные картины в Кушелевской галерее. Это, пожалуй, лучшие картины во всей серии. Но и Эрмитаж обладает одним из капитальных произведений мастера “Приморская гавань”, в которой точно всплывает перед глазами полное звуков и суеты видение далекой жизни. Горячее вечернее солнце обдает широко раскинувшуюся сцену с ее внушительной декорацией из храмов, городских стен, развалин, памятников и гордых кораблей. Пространство заполнено людом: здесь и левантийцы, и китайцы, и дамы, и торговцы, и слуги, и пастухи со своими стадами, и кавалеры на быстрых лошадях. Все снует во всех направлениях, и точно слышишь говор, возгласы, брань, мычанье коров, крики команды с судов. Где такой порт? Что это — Ливорно, Генуя, Анкона? Перед картинами Вэникса не испытываешь того впечатления сна, прекрасного обмана, которое является при любовании “портами” Клода Лоррена. Но и это вряд ли определенное место, существовавшее когда-либо на итальянском побережье. Скорее мы видим некоторый синтез всех впечатлений художника от жизни и вида приморских городов, и лишь его колоссальная даровитость сумела связать в одно органическое целое разрозненные воспоминания или этюды с натуры, сделанные в различных местах.
С прекрасной стороны характеризован Вэникс еще в подписанных картинах “Пастухи” и “Стадо”. О мастерстве Вэникса в батальной живописи говорит его картина “Кавалерийская баталия”.
Пейнакер, Адам
Вэникс из всех итальянизирующих голландцев самый захватывающий. Рядом с ним его сверстники, Пейнакер и Дюжарден, представляют лирические и идиллические ноты. В то же время это художники, больше всего разработавшие проблемы света. Картина Пейнакера “Морской берег” в Эрмитаже является таким же пределом передачи тающего, пропитанного вечерним светом воздуха, каким является передача борьбы света с тьмой в “Данае” Рембрандта. Но и в картине Пейнакера, изображающей девушку спиной, наблюдающую за тем, как крестьянин нагружает осла “Двор в итальянской деревне”, задача света, тихое струение вечерних лучей, легкие длинные тени переданы с исключительным совершенством.
Адам Пейнакер. Барка на реке при закате солнца. Дерево, масло. 43,5х35,5. Инв. 1093. Из собр. Кроза, Париж, 1772
Непонятно, как такие полные поэзии картины, с убедительностью рисующие нам незатейливые, но трогательные путевые впечатления художников в милой Италии, могли долгое время служить каким-то примером маньеризма, скуки и холода в критиках фанатических сторонников национального голландского пейзажа.
Дюжарден, Карель
Особенно огорчал этих фанатиков Карель Дюжарден, начавший свою деятельность на том же пути, как Поль Поттер, и ушедший затем в “итальянщину”. Этому художнику не было даже суждено кончить свою жизнь на родине; он умер в Венеции. Однако если оставить подобные критические “насилия” над художественной личностью и отдаться, наоборот, ее прелести, то кажется, что Дюжарден себе никогда не изменял. И в Италии он остался тем же тихим, вдумчивым поэтом, тем же тонким (иногда лишь чересчур, до мелочности тонким) живописцем, каким он был на родине. Какая восхитительная вещь его пейзаж, в котором так верно передан знойный день, томление животных, общее затишье. Чересчур, быть может, чистенько написано “Стадо”, и странно поражают сизые деревья, тон которых так резко противопоставлен красному тону коров. Но как раз это все выдает (не совсем доучившегося) ученика Поттера, тогда как в итальянских своих пейзажах Дюжарден приобретает более широкую технику и более гармоничную красочность. Превосходен этюд облаков на картине “Переправа через ручей”. Особняком стоит “Возвращение с охоты”, тонкий этюд утопающего в золотистом свете дня.
Восемь перечисленных мастеров являются самыми даровитыми и интересными среди итальянских голландцев, но ими ряд еще не исчерпан. Надо только заметить, что позднейшие художники, шедшие им вслед, уже не прибавили ничего нового. Курьезно, что многие из этих Берхемистов и Ботистов не покидали Голландии и, сидя у себя на берегу Амстель, писали “со слов других” акведуки, гробницы, сабинские горы и албанских пифферари. Полны еще сильного художественного чувства амстердамский художник Якоб в. д. Дус (1623 — 1673), Иог. Бент (1650 — 1690), лейденский художник, кончивший жизнь в Берлине, А. Бегейн (1637? — 1697), гарлемский мастер В. Ромейн (1624? — 1693?) и, наконец, уроженец Франкфурта-на-Майне Иоганнес Лингельбах (1623 — 1676), самый верный последователь Лаара, с которым его часто смешивают.
Лингельбах, Иоганнес
Мрачная, полная дикого настроения картина Ромейна “Скот на пастбище” и ряд произведений Лингельбаха, рисующих с занятными подробностями уличную жизнь портовых городов и самого Рима (например, “Piazza di Spagna”, помеченная 1666 годом), уступают произведениям вожаков направления лишь менее гибкой виртуозностью и менее горячим колоритом. [165] Но уже с ученика Асселейна, старшего Мушерона, родившегося в 1633 году, начинается заметный упадок. В моду у итальянских голландцев входит “чернота” и “серость”, все более и более они заражаются условностями эпигонов Пуссена, величественным стилем Лоррена. Сам Мушерон бывает часто очень декоративным (особенно прелестны его рисунки и акварели), а его последователь, Иоганн Глаубер, достигает иногда и подлинной красоты [166], но Я. ван дер Мэр-младший (1656 — 1705) и Я. де Гейсх (1657 — 1701) впадают в совершенный шаблон и теряют всякую прелесть. Течение это продолжается и в XVIII веке, но превращается в ремесленное повторение задов.
“Интимные пейзажисты”
Хороши итальянские голландцы, но действительно не они создали славу голландского пейзажа (хотя, несомненно, они немало способствовали его развитию). Когда говоришь о голландском пейзаже, то вспоминаются не красота Италии, не романтизм Кампаньи, а нечто совершенно особенное, строго местное и в то же время общемировое. Итальянские голландцы подошли к пейзажу со стороны понятной: они принялись изображать то, что как бы “стоило” изображать: достопримечательное, красивое, яркое, они привозили своим соотечественникам картины страны, в которую все стремились. [167] Но ряд художников, из которых первые и самые замечательные родились с веком, отказались от этих поисков диковин, а отдали себя изучению окружающего, повседневности. Шаг огромной смелости, столь смелый, что все эти новаторы, кроме двух-трех, должны были принести себя в жертву идее, прожить печальную жизнь в нужде или же кормиться посторонним заработком. Те самые художники, значение которых выросло в наши дни до чрезвычайных размеров, гибли с голоду, не находя признания у своих современников и сограждан.
