Николай Стороженко - Предшественники Шекспира
Въ драматическомъ отношеніи Фаустъ значительно уступаетъ Тамерлану. Въ немъ много прекрасныхъ монологовъ, чудныхъ лирическихъ мѣстъ, но нѣтъ никакого драматическаго движенія, нѣтъ ни одной мастерски веденной сцены. Сосредоточивъ весь интересъ дѣйствія на изображеніи душевнаго состоянія Фауста, волнуемаго страхомъ и надеждой, поминутно переходящаго отъ самыхъ смѣлыхъ порывовъ духа къ самому малодушному отчаянію, Марло до того увлекся этой психологической проблемой, что изъ за нея совершенно пренебрегъ задачами чисто-драматическими. У него не хватило искусства слить вмѣстѣ двѣ драмы, психологическую и жизненную, заставить своего героя принимать участіе и въ той и другой, какъ это сдѣлалъ напр. Гёте. Единственная женщина которую мы встрѣчаемъ въ драмѣ Марло — Елена Троянская, — не живой человѣкъ, но аллегорія, тѣнь, вызываемая Фаустомъ по просьбѣ студентовъ. Внушивъ Фаусту высоко-поэтическій монологъ, она исчезаетъ чтобъ уже болѣе не появляться. Весьма жаль, что Марло не послѣдовалъ указаніямъ народной книги, которая разсказываетъ, что Фаустъ не только вызвалъ Елену по просьбѣ своихъ учениковъ, но жилъ съ нею и даже имѣлъ отъ нея сына, который послѣ смерти Фауста исчезъ съ матерью неизвѣстно куда.
Ни одна пьеса Марло не имѣла рѣшительнаго успѣха на сценѣ, какъ Фаустъ; по свидѣтельству Филипса, писателя XVII в. этимъ успѣхомъ она была обязана не своимъ драматическимъ достоинствамъ, но трагическимъ сценамъ съ чертями, которыя очень нравились народу. 306) Фаустъ Марло раздѣлилъ участь всѣхъ популярныхъ пьесъ XVI в. именно — дошелъ до насъ въ страшно искаженномъ видѣ. Когда пьеса игралась часто и подъ конецъ начинала приглядываться публикѣ, ловкіе антрепренеры переставали нѣкоторое время ее давать, потомъ возобновляли и ставили на сцену съ новыми прибавленіями, что всегда привлекало массу публики. Такой пріемъ былъ употребленъ и относительно марловскаго Фауста. Чтобы привлечь начинавшую охладѣвать публику, его передѣлывали и дополняли два раза: первый разъ меньше, второй — больше; первый разъ въ 1597 г. 307), второй въ 1602. Должно полагать, что послѣдніе прибавленія были весьма значительны, такъ какъ за нихъ было заплачено четыре фунта стерл., что составляло примѣрно половину гонорарія, получаемаго въ то время писателями за новую пьесу 308). Древнѣйшее изъ дошедшихъ до насъ изданій Фауста (editio princeps) относится къ 1604 г. За нимъ слѣдуютъ изданія 1609, 1611, 1616 и др. Мэлонъ полагалъ что editio princeps напечатано съ подлинной рукописи Марло, но Дейсъ давно уже опровергнулъ это предположеніе и доказалъ, что изданіе 1604 г. не чуждо позднѣйшихъ прибавокъ 309) Самъ Дейсъ первоначально держался мнѣнія, что editio princeps представляетъ подлинную рукопись Фауста съ тѣми незначительнымъ измѣненіями, за которыя въ 1597 г. Деккеру было заплачено двадцать шиллинтовъ, но болѣе внимательное изученіе изданій 1604 и 1616, какъ наиболѣе разнящихся между собою, привело его къ заключенію, что ни одно изъ нихъ не можетъ претендовать на подлинность, такъ какъ передѣлки и дополненія марловскаго Фауста начались раньше 1597 г. 310). Не имѣя притязаній на рѣшеніе вопроса надъ которымъ до сихъ поръ тщетно ломали голову лучшіе европейскіе шекспирологи, мы считаемъ себѣ въ правѣ предложить нѣсколько данныхъ, которыя можетъ быть будутъ способствовать его болѣе правильной постановкѣ. По нашему мнѣнію, центръ тяжести вопроса лежитъ не въ томъ, какое изъ дошедшихъ до насъ изданій Фауста заключаетъ въ себѣ подлинный текстъ Марло (вопросъ, при существующихъ средствахъ науки, положительно неразрѣшимый), но какое изъ нихъ стоитъ ближе къ нему. Если поставить такимъ образомъ вопросъ, то вѣсы видимо склонятся на сторону Editio princeps. Во первыхъ, оно явилось раньше другихъ, стало быть могло быть напечатано съ болѣе древней рукописи; во вторыхъ, оно много короче изданія 1616 г. заключающаго въ себѣ много лишнихъ сценъ и дополненій, за которыя вѣроятно и было заплачено четыре фунта въ 1602 г.; въ третьихъ, оно ближе держится своего литературнаго источника, чѣмъ изданіе 1616 г. 311). Многія мѣста въ изданіи 1604 г. становятся понятными только тогда, когда мы ихъ сопоставимъ съ соотвѣтствующими мѣстами въ народной книгѣ. Задумавъ жениться, Фаустъ обращается къ Мефистофелю съ просьбой добыть ему для этой цѣли прекраснѣйшую дѣвушку въ Германіи. Но Мефистофель (въ Editio Princeps) и слышать не хочетъ о женитьбѣ. "Какъ? жену? говоритъ онъ; умоляю тебя, Фаустъ, перестань и говорить объ этомъ" и только послѣ усиленныхъ просьбъ Фауста соглашается вызвать ему какую-то вѣдьму. Откуда же явилось у Мефистофеля такое печоринское отвращеніе къ браку? отвѣтъ на этотъ вопросъ даетъ намъ народная книга, гдѣ Мефистофель подробно объясняетъ причину своего нежеланія видѣть Фауста женатымъ. "Ты не можешь жениться, точно также какъ не можешь служить двумъ господамъ. Бракъ есть важнѣйшее изъ учрежденій божіихъ, и такъ какъ ты обѣщалъ намъ ненавидѣть все божественное и подтвердилъ это обѣщаніе своею кровью, то въ силу этого ты долженъ презирать и бракъ". Въ изданіи 1616, гдѣ встрѣчается больше отступленій отъ народной книги, вѣроятно потому, что въ началѣ XVII в. она уже начала утрачивать свою популярность, Мефистофель тотчасъ же соглашается исполнить просьбу Фауста, но обманываетъ его и вызываетъ вѣдьму. Сравнивая изданія 1604 и 1616 г. съ народной книгой о Фаустѣ и между собою, мы приходимъ къ заключенію, что Editio princeps носитъ на себѣ на каждомъ шагу слѣды близкаго знакомства съ своимъ источникомъ, чего никакъ нельзя сказать объ изданіи 1616 г.
Наконецъ, въ четвертыхъ: изданіе 1604 г. гораздо меньше испещрено шутовскими сценами, чѣмъ Quarto 1616 г. 312). Зная отвращеніе Марло къ выходкамъ клоуновъ, выраженное имъ съ такой рѣшительностью въ прологѣ къ Тамерлану, легко понять, почему сравнительно-меньшая доза шутовства можетъ служить важнымъ свидѣтельствомъ въ пользу большей древности текста. Сопоставивъ вмѣстѣ всѣ указанные нами признаки, мы позволяемъ себѣ утверждать, что текстъ Editio princeps, если и не представляетъ собою подлинной рукописи Марло, то во всякомъ случаѣ стоитъ ближе къ ней, чѣмъ Quarto 1616 г. и что вслѣдствіе этого, онъ непремѣнно долженъ быть положенъ въ основу будущаго критическаго изданія Фауста.
Наибольшей зрѣлости драматическій талантъ Марло достигаетъ въ его трагедіи Мальтійскій Жидъ, написанной около 1590 313) и, подобно Фаусту, имѣвшей громадный успѣхъ на сценѣ. Сюжетъ трагедіи, по всей вѣроятности заимствованный изъ народной баллады или какой-нибудь старинной пьесы, вполнѣ достоинъ мрачной кисти Марло; это — мщеніе еврея за всѣ гоненія и несправедливости, претерпѣнныя отъ христіанъ, какъ имъ самимъ, такъ и его соотечественниками. Пьеса открывается монологомъ мальтійскаго негоціанта, еврея Барабаса (Вараввы), который сидитъ въ своей конторѣ, окруженный мѣшками съ золотомъ, и мысленно перебираетъ всѣ свои богатства. Барабасъ — Ротшильдъ Мальты; торговые обороты его громадны; онъ не имѣетъ соперниковъ на биржѣ; онъ захватилъ въ свои руки торговлю съ Востокомъ, и со дня день ждетъ прибытія двухъ кораблей, нагруженныхъ персидскими шелками, золотомъ и жемчугомъ. Два купца приносятъ извѣстіе, что ожидаемые корабли благополучно вошли въ гавань. При этой вѣсти Барабасъ не можетъ скрыть своей радости; изъ его груди невольно вырывается крикъ гордости и самоудовлетворенія. "Такимъ образомъ, говоритъ онъ, идутъ къ намъ земныя блага и сушей и моремъ, и богатства наши отовсюду прибываютъ. Вотъ въ чемъ состоитъ обѣтованіе, данное Израилю; вотъ въ чемъ состоитъ счастье стараго Авраама! Въ чемъ же иначе можетъ выражаться благоволеніе неба къ жителю земли, какъ не въ томъ, что оно осыпаетъ его изобиліемъ, вскрываетъ для него нѣдра земли, заставляетъ море быть его слугой и повелѣваетъ вѣтрамъ гнать къ нему сокровища попутнымъ дыханіемъ? За что же меня ненавидятъ, если не за мое богатство? Или, лучше сказать, развѣ въ настоящее время кого нибудь уважаютъ за что-нибудь другое, кромѣ богатства? Что до меня, я скорѣе предпочитаю быть богатымъ и ненавидимымъ всѣми жидомъ, чѣмъ бѣднымъ христіаниномъ, возбуждающимъ участіе своей нищетой, потому что я не вижу, чтобъ ихъ религія приносила бы какіе-нибудь другіе плоды, кромѣ ненависти, вѣроломства и чрезмѣрной гордости, которая, по моему, противорѣчитъ сущности ихъ ученія. Они говорятъ, что мы народъ ничтожный, разсѣянный по всему свѣту; я объ этомъ ничего не знаю, но я знаю, что мы съумѣли сосредоточить въ своихъ рукахъ больше богатствъ, чѣмъ тѣ, которые хвастаются своей религіей". Размышленія Барабаса прерваны приходомъ его соплеменниковъ, привыкшихъ съ нимъ совѣтоваться въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Дѣло въ томъ, что многочисленный турецкій флотъ прибылъ въ Мальту за просроченной данью. (Мальтійскіе рыцари считались тогда данниками турецкаго султана). Не имѣя чѣмъ выплатить слѣдуемую туркамъ громадную сумму, рыцари рѣшили собрать ее съ евреевъ. Чтобъ объявить имъ состоявшееся рѣшеніе, ихъ и призвали въ сенатъ. Евреи поражены этимъ рѣшеніемъ, какъ громомъ. Одинъ Барабасъ не теряетъ присутствія духа и старается убѣдить коменданта Мальты въ несправедливости его требованій. Сцена эта такъ типична, такъ ярко рисуетъ средневѣковой фанатизмъ и нетерпимость, что, надѣемся, читатели не посѣтуютъ на насъ, если мы приведемъ ее вполнѣ.
