Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Хисген Рюд
На английском языке процесс книгоиздания зачастую описывается как «throwing spaghetti against the wall and seeing what sticks»{56}. Традиционные книгоиздатели экспериментируют наугад. Лишь на практике выясняется, есть ли рынок на тот или иной товар, насколько он обширен и где находится. Неопределенность создает главный фактор риска как для издателя, так и для продавца книг. Цифровые базы данных способны устранить значительную часть этой неопределенности и содействовать более эффективному процессу издания книг и прежде всего их продажи. Когда в бессетевом мире кто-то покупал книгу, знания об этой покупке ограничивались покупателем и продавцом. Поскольку оба участника рынка не обладали совершенной памятью, эти знания носили весьма временный характер. В онлайн-мире все данные об использовании сохраняются и анализируются по умолчанию. Такая сделка, как покупка книги, становится единицей информации в бесконечной серии подобных единиц. Единицы информации хранятся в базе данных, которая, в свою очередь, связана с другими базами данных. Так Amazon располагает вашим профилем с историей всех покупок, книжный магазин знает, как погода влияет на покупательское поведение клиентов, а дистрибьютер получает информацию о скорости оборота каждого издания. Google имеет четкое представление о вашем поисковом поведении, а Kobo досконально известно, до которого часа вы читали прошлой ночью, как долго и какую именно книгу.
Подобный поток данных обо всех цифровых действиях и хранилище цифровых пользовательских данных фактически формируют совершенно новую категорию знаний. Что естественным образом приводит к разнообразным новым формам экономической эксплуатации. Знание — сила, и чем объемнее собрание данных, тем мощнее сила. Так что компании, умело собирающие, хранящие и анализирующие данные, обладают наиболее изрядным весом на рынке. По сути, к ним относятся крупнейшие технологические компании: Apple, Microsoft, Google, Facebook и Amazon. Чем шире масштаб сбора «больших данных», big data, тем выше их ценность и, соответственно, рыночная стоимость компании, которая их собирает. Эту непомерную концентрацию власти в пятерке крупнейших технологических компаний часто называют эффектом Матфея, ссылаясь на цитату из Евангелия от Матфея: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что имеет».
До тех пор, пока сбор массива данных облегчает нашу жизнь, мы, как правило, не выражаем беспокойства. Однако неутолимая жажда данных со стороны технологических гигантов имеет и теневую сторону. Они используют в своих интересах не только знания об экономических операциях, но и человеческое желание быть замеченным и услышанным в социальных сетях. В этой сфере круп-ные платформы также обладают необъятной властью. Важной моделью получения дохода крупных платформ является продажа данных пользователей в рекламных и маркетинговых целях. Поэтому платформы стараются как можно дольше наблюдать за поведением своих пользователей. Отсюда и возникновение так называемой экономики внимания. Постоянное обновление стимулов удерживает внимание пользователя, позволяя собрать о нем максимум сведений. Таким образом, крупные технологические компании превратились в настоящую индустрию зависимости. Пользователей заманивают поляризующими общество сенсационными сообщениями, приглашают комментировать и делиться мнениями с другими пользователями.
Левых или правых пользователей воодушевляют ссылки на экране к книгам и сайтам, проповедующим взгляды, которых они придерживаются. Феномен информационного пузыря, или пузыря фильтров Парайзера, пусть и подвергающийся критике, по существу, кажется бесспорным, и аналогичный ограничительный эффект обусловлен не только махинациями компаний, но и новыми привычками онлайн-чтения[148].
В результате мы наблюдаем всплеск таких явлений, как фейковые новости, манипулирование, популизм и теории заговора.
Вполне ожидаемо, что все вышеперечисленное приводит к росту недоверия к медиа, а также скептическому и циничному отношению к существованию такого понятия, как правда. Отчасти именно поэтому цифровой текст воспринимается менее серьезно, чем текст на бумаге, как мы убедимся в Главе 6. Обширные эмпирические исследования недвусмысленно свидетельствуют о недоверии к цифровому тексту, но не объясняют механизм его выработки. Весьма затруднительно соединить установленные на индивидуальном уровне обрывочные факты в общую картину (технологических) причин и (социальных) последствий. И все же в нашем распоряжении достаточно доказательств причинно-следственной связи, какими бы интерпретативными и, следовательно, спекулятивными они ни были. Например, легко предположить, что отсутствие доверия к контенту отражается и на медиа, распространяющих этот контент. В конце концов, любой желающий может публиковать материалы в интернете и быть «автором», а форма и содержание цифрового текста изменчивы и, следовательно, непредсказуемы. Кроме того, все громче и чаще говорится об отвлекающем характере цифровой инфраструктуры, предлагающей множество потенциальных видов деятельности, конкурирующих за внимание, особенно с использованием модальностей, когнитивно менее требовательных, чем чтение[149].
Чтобы осчастливить клиента, ему предлагают то, что (основываясь на информации о его местоположении, прошлых нажатиях и перемещениях мыши, предпочтениях и истории поиска), скорее всего, ему понравится. И здесь налицо эффект Матфея: то, что популярно, приобретает еще большую популярность. А непопулярному уделяется меньше внимания, и, следовательно, у него меньше шансов на широкое распространение. С помощью персонализированных алгоритмов цифровая инфраструктура умело управляет читателем и его читательским поведением. Вопреки ожиданиям, основанным на немыслимом богатстве цифровых текстов, наше потребление отнюдь не отличается разнообразием. Пользователь поисковой системы получает результаты, адаптированные под его профиль. Такая персонализация интернета может показаться вполне себе удобной, но в то же время она сужает и искажает информационный мир[150]. Избежать этого довольно сложно. Для расширения информационного поля требуется прежде всего понимание механизмов работы алгоритмов, а также дисциплина и готовность к активному выходу из-под их влияния.
Согласно Оксфордскому словарю английского языка, «медиатизация» означает «действие или процесс, посредством которого средства массовой коммуникации начинают контролировать или влиять на что-либо». Это описание применимо и к интернету. Отдельный интерес представляет этимология термина. В истории медиатизация — это исторический процесс утраты правителем непосредственной (фр. immédiat) верховной власти, подчинение верховному правителю более крупного государственного образования. По сути, это потеря государственной независимости, превращение самостоятельного государства в подчиненное. Таким образом, медиатизация — отнюдь не нейтральное явление. В современном мире под медиатизацией понимается процесс, посредством которого общество становится зависимым от медиа и контролирующих их компаний.
Вопрос конфиденциальности выходит за рамки данной книги, но связь с безудержным сбором пользовательских данных очевидна. Непредвиденное, законное или незаконное сливание данных из разных источников слишком часто приводит к вторжениям в частную жизнь. Крупные технологические компании руководствуются при этом экономическими мотивами, не испытывая мучительных угрызений совести, да и правительства все чаще обращаются к весьма сомнительным средствам в духе Большого Брата из романа Оруэлла.
Новые технологии сопряжены не только с положительным эффектом. Фейковые новости, конспирологические теории, зависимость, снижение разнообразия контента — лишь некоторые примеры зачастую пусть и непреднамеренных, но крайне нежелательных последствий.
Новая концепция знаний
На протяжении долгого времени по случайному стечению обстоятельств книга представляла собой главенствующее средство хранения и передачи информации. Интернет перечеркнул основанную на книжной культуре концепцию знаний как законченного продукта определенного объема, заменив ее чем-то неуловимо-текучим. Стабильность превратилась в нестабильность, где даже факты приобрели эфемерный характер. Тем самым был положен конец неотвратимой логике, нарочитой точности и естественному авторитету печатного линейного текста.
