Уильям Гэддис: искусство романа - Мур Стивен
Это одно из немногих разрешенных в романе дел — в основном благодаря умелой работе Гарри и его заключительной записке, которой, по мнению нового юриста «Свайн энд Дор», «достаточно чтобы увековечить его в анналах права Первой поправки». Она, очевидно, написана в антирелигиозном шутливом стиле судьи Криза с цитатами из «Карсон против Портативных Туалетов „Хиэрс Джонни!“» и параллелями с «яростными маркетинговыми инновациями „Новой Колы“, вынужденной вернуться к „Классической“, даже цитируя такие региональные курьезы, как вариант RC Cola с их римско-католической [217] кампанией, чтобы вернуть свою паству после отчуждения из-за отчаянных усилий Второго Ватиканского собора…». Кристина предупреждала мужа: «Эти абсурдные Кока II и Ватикан II это поколение епископального Пепси это идиотское дело тебя прикончит». И действительно, нагрузка буквально его убивает — он умирает вскоре после судьи Криза, но, благодаря его усилиям, «ПепсиКо» и Епископальная церковь готовятся к слиянию маркетинговых и евангелических подразделений.
6.Взбалмошная юная подружка Оскара Лили тоже участвует в ряде судебных процессов — ведет тяжелый бракоразводный процесс с бывшим мужем Алом, оспаривает завещание матери и вдобавок угрожает подать в суд на успешного пластического хирурга доктора Киссинджера (еще один пережиток «Плотницкой готики») за плохие грудные имплантаты, а также на сына преподобного Уде, Бобби Джо. Тот выклянчил у ее умирающего отца наследство, по праву принадлежащее ей, убедив, что если он пожертвует деньги церкви, то получит «контракт на вечную жизнь». Последнее Лили обсуждает с Фрэнком Грибблом из «Эйс Ворлдвайд» — ярым христианином, который вскоре ввязывается в юридические трудности из-за иска самому Богу за нарушение контракта, если Он откажет отцу Лили в допуске на небеса.
7.В романе нет персонажа с наибольшим числом тяжб, чем Триш Хемсли, до безумия богатой подруги Кристины, трижды замужней и с нетерпением ожидающей нового брака с неким Банкером: «Я имею в виду в четвертый раз выходишь замуж только раз» (она кладезь острот). Она судится со всеми и каждым по абсолютно любой мелочи, но редко платит юристам; по словам Мадхара Пая, у которого с ней интрижка, это тот тип людей, «которые судятся, потому что не знают, кто они, и от этого чувствуют себя настоящими, чувствуют себя личностью, когда видят свое имя в списке дел». С ней, в свою очередь, судится из-за «угрозы плоду» молодой альфонс, который «решил, что если она от него забеременеет, то выйдет за него замуж, потом наступит неизбежный развод и он останется с ребенком и получит гору денег на его содержание» (она делает аборт), но большую часть времени Триш тратит на свои тяжбы — слишком многочисленные и смехотворные, чтобы описывать их в подробностях, при этом иногда законно лишая порядочных людей кровно заработанных денег. Самая душераздирающая строчка в романе принадлежит ей: оспаривая завещание своей матери — особенно щедрую долю, которая должна достаться ее бедной, но преданной на протяжении тридцати лет сиделке, — возмутительно богатая женщина умудряется (с помощью юридических маневров Мадхара Пая) передать наследство «…Мне!», то есть забрать все себе.
В романе упоминаются и другие гражданские иски и угрозы: Гарри умирает раньше, чем из-за наезда на него подает в суд женщина, Оскар угрожает подать в суд на Мадхара Пая за нанесение побоев, когда юрист слишком сильно толкает его пальцем в грудь. Но как отмечалось выше, немногие из исков доходят до конца. Как устало осознает Кристина посреди романа: «Кто-то выиграет, кто-то проиграет, кто-то подаст апелляцию и все начнется сначала, не так ли? Разве не так всегда и бывает?»
В этих юридических делах не только участвуют разные представители профессии — от беспринципных юристов-стервятников с рекламой на спичечных коробках до адвокатов в «белых туфлях», как в «Свайн энд Дор», и выдающихся судей вроде Криза и Боуна, но и представлены разные взгляды на право и сопутствующие понятия, такие как справедливость и порядок. На самом низком уровне это способ для жадных, тщеславных людей (и хищных юристов) быстро заработать — например, для тех, кто подает иски против кинокомпаний, надеясь, «что им заплатят просто чтобы отстали». Как Гарри говорит на первой странице Кристине: «Те кто приходят в суд требуя справедливости, они видят только ценник в миллион долларов. […] это всегда деньги. Остальное просто опера, понимаешь». Кристина предполагает, что «деньги это всего лишь мерило разве нет. Это единственный общий способ одних людей заставить других относиться к ним так же серьезно как они относятся сами к себе, я хочу сказать только об этом они на самом деле и просят разве нет?» Оскар это представляет иначе: за деньги судятся, «потому что это единственный проклятый язык который они понимают!» Другие судятся из мести, как признается Лили и в чем Бейси подозревает Оскара, или из обиды, в чем Оскара подозревает Гарри, или назло, или для разрешения семейных конфликтов в гражданском суде. (Переиначивая афоризм фон Клаузевица из «Плотницкой готики», право — это война, ведущаяся другими средствами: гражданскими войнами.) Гарри говорит Кристине, что люди его профессии «нечасто видят что-то хорошее [в людях], жадность, глупость, двуличие, вы ожидаете наша система раскроет лучшее в людях?» Джек Пресвиг, который из-за отвращения ушел из юридической фирмы с рекламой на спичечных коробках, выражается более резко, называя право «главным мошенничеством из когда-либо придуманных, просто выгребная яма человеческой жадности, насмотришься в людях такого что стыдно за человеческий род» (несколькими страницами позже он то же самое говорит о недвижимости и страховании). «Его забава» изобилует доказательствами в пользу этого обвинения.
Временами право в романе выполняет свою обыденную функцию разрешения законных споров, возмещения ущерба и защиты прав. И у Ширка, и у Оскара законные претензии из-за нарушения авторских прав и Первой поправки, а судья Криз справедливо утверждает, что преподобный Уде не заслуживает обвинительного приговора в неправомерной смерти. Гэддис не занимается уголовным правом — его больше волнуют высокие, теоретические цели гражданского права, в частности «его величественное стремление насадить порядок? или скорее спасти порядок от унизительного хаоса повседневности». Насадить или спасти; вот в чем вопрос.
Гарри бы поспорил, что право — это «средство насаждения порядка в неуправляемой вселенной», но он достаточно умен, чтобы понимать, что «принуждение к порядку заканчивается» фашизмом. Судья Криз, с другой стороны, сказал бы, что право — попытка «спасти порядок от унизительного хаоса повседневности», где самый важный инструмент — точное использование языка и использование его с любовью. В этом Гарри согласен с тестем и говорит жене: «А ты как думаешь что такое право, это только он и есть, язык», но Кристина не понимает, «чем он там занимается, весь мир разлетается на куски война, наркотики, людей убивают на улицах а этот блестящий федеральный судья в Верховном суде тратит свое драгоценное время на скульптуру из мусора и на какую-то дохлую собаку, чем он там занимается!» Гарри отвечает: «Пытается спасти язык, Кристина».
Письменная апелляция судьи Криза по делу об авторском праве Оскара тоже названа спасательной миссией. Закон можно правильно применять только тогда, когда он правильно написан, — не грамматически правильно, как сухое решение судьи Боуна, а с любовью, как решение судьи Криза, с полным пониманием возможностей и точности языка. Вот почему судья Криз пришел в ярость от небрежного решения коллеги-судьи, отклонившей иск Оскара о нарушении авторских прав. Это не из любви к нему, говорит Оскару судебный клерк его отца, и не из-за абстрактной справедливости: «Это любовь к закону. Когда ему в руки попал этот вердикт он чертовски разозлился. Как будто самого близкого человека в его жизни изнасиловали, как будто он подошел к лежащему телу права разорванному и оскверненному толпой варваров, […Он две ночи] скреплял апелляционное заявление [цитатами] как бинтами всюду где были царапины на теле что для него дороже жизни […] это любовь к закону и языку как бы он ими порой не вертел ведь если разобраться закон это просто язык…».
