Внутренний СССР - “Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры
— На все сто! — подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
— Изумительно! — воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, ещё и не верите в Бога? [19] — Он сделал испуганные глаза и прибавил: — Клянусь, я никому не скажу.
— Да, мы не верим в Бога, — чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз, — но об этом можно говорить совершенно свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
— Вы — атеисты?!
— Да, мы — атеисты, — улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»
— Ох, какая прелесть! — вскричал удивлённый иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
— В нашей стране атеизм никого не удивляет, — дипломатично вежливо сказал Берлиоз, — большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге [20].
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумлённому редактору руку, произнеся при этом слова:
— Позвольте вас поблагодарить от всей души!
— За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.
— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак».
Именно признавшись Сатане в своём неверии в Бога и , М.А.Берлиоз сам утвердил смертный приговор, вынесенный ему даже не Сатаной, а стечением жизненных обстоятельств, в которых он оказался. Разница между ним и Воландом в одном: Воланд, обладая более мощной системой чувств, знал, что «Аннушка уже пролила масло», и видел один из многих вариантов алгоритма дальнейшего возможного течения событий, который он и намеревался осуществить; а М.А.Берлиоз, не только не знал сам, что «Аннушка уже пролила масло», но и не придал должного значения этому сообщению Воланда, когда тот уведомил его об уже свершившемся, как оказалось в последствии, — убийственном для него — пролитии масла. К сожалению, самонадеянность, какую явил в этом эпизоде М.А.Берлиоз, не редкостна, а типична для современного общества и в России, и на Западе.
В силу своего намерения остановиться без помех в квартире М.А.Берлиоза, о чём Воланд также уведомил ещё только будущего покойника (гл. 3), он стоял перед вопросом: сможет ли он реализовать эту возможность в отношении М.А.Берлиоза, либо при такого рода попытке с его стороны будет иметь место прямое адресное вмешательство Свыше, в результате чего М.А.Берлиоз благополучно разминётся с трамваем. М.А.Берлиоз успокоил Воланда своим заверением в приверженности атеизму, и Воланд поблагодарил его за эти сведения — действительно очень важные для осуществления его намерений.
При этом надо отдать должное: по житейским меркам современности Воланд — не крохобор подобно многим другим демоническим сущностям. Он даже проявил своего рода великодушие: оставшееся до встречи Берлиоза и трамвая время Воланд посвятил просвещению Берлиоза и Бездомного-Понырева в вопросах существа бытия и отношений человека и человечества с Богом, что в принципе могло бы спасти Берлиоза и Бездомного ото всех постигших их в дальнейшем неприятностей, если бы они отнеслись к рассказанному им с должным пониманием.
В частности, Воланд напомнил Берлиозу и довёл до сознания беспредельно невежественного ещё в то время Бездомного важнейшие богословские сведения:
«— Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, — как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?
— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз, — ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.
— Браво! — вскричал иностранец, — браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила Канта по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
— Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус [21] просто смеялся над этим доказательством».
Здесь действительно сказано основное: все интеллектуально-рассудочные доказательства, а равно опровержения бытия Божия — вздорны.
Разум всякого индивида, включая и человека, и Воланда — ограничен, ограничены и их знания. Вследствие этого всегда есть то, что остаётся принимать на веру. Отказ от составляющей веры в мировоззрении и миропонимании влечёт за собой их ущербность, т.е. неполноту, ограниченность. Вера же позволяет расширить мировоззрение и миропонимание до границ Объективной реальности, будучи способной объять всё. Однако принятие чего-либо на веру обладает своей спецификой: принятие на веру, а равно и отказ принять на веру ту или иную определённую информацию, определённый смысл в конечном итоге обусловлены в психике индивида его истинной нравственностью, которая также определяет и алгоритмику его сознательной и бессознательной интеллектуально-рассудочной деятельности.
То есть объективно порочная нравственность позволяет принять на веру в качестве истинных ошибочную и заведомо ложную информацию, а праведная нравственность исключает принятие лжи и ошибок на веру в качестве истины. Смысл религиозной жизни — приведение нравственности к объективной праведности, а веры к истине, что достижимо только с Божией помощью, поскольку Бог всемогущ и всеведущ.
Но вопреки тому, что многие думают, что доказательств бытия Божиего нет, они всё же есть и неоспоримы для тех, кто внимателен к жизни:
Бог даёт доказательство Своего бытия на веру, а не на разум. Оно носит по его существу нравственно-этический характер и состоит в том, что Всевышний отвечает молитве верующего Ему тем, что обстоятельства его жизни изменяются соответственно смыслу его молитв тем более ярко и явственно, чем более он сам нравственно праведен и отзывчив Богу, когда Бог обращается к нему персонально через его совесть, через других людей, через памятники культуры или как-то иначе на языке жизненных знамений [22]. Бог всегда отвечает искренней осмысленной молитве: и даже если не происходит изменения жизненных обстоятельств в соответствии с её смыслом, то даётся тот или иной ответ на вопрос «почему?». В этом диалоге разум индивида только осмысляет даваемое Свыше, вводя его в систему миропонимания индивида, изменяя его нравственность и мировоззрение в направлении объективной праведности либо в направлении дальнейшего уклонения от неё.
Собственно седьмое — нравственно-этическое — доказательство бытия Божия и было предъявлено Берлиозу и Бездомному в форме смерти под колесами трамвая Берлиоза, отрекшегося от Бога и безнадёжного в своём неверии. Этот результат соответствовал , которые более знающий Воланд и описал ему в основных чертах:
«— Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный, на этот признаться, не очень ясный вопрос».
И Воланд, снизойдя к непониманию Бездомного, пояснил и принципиальные вопросы практики управления:
«— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно как-никак иметь точный план на некоторый сколько-нибудь приличный срок. Позвольте вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнёте управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома лёгкого… (…) А бывает ещё хуже: только человек соберётся съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему возьмёт — поскользнется и попадёт под трамвай! Неужели вы скажите, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.
Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его».
