Владислав Петров - Древняя история секса в мифах и легендах
В мифе чукчей мы находим эпизод, который восходит к шекспировскому «Гамлету», или, наоборот — кто знает? — это сцена из «Гамлета» восходит к чукотскому народному творчеству. И обратим внимание: в этом эпизоде речь идет не об измене и наказании жены, а об измене и наказании ветреного мужа, который, прижив с женой пятерых детей, отправился «к далекому берегу», где прельстился юной красавицей с поэтичным именем Горное Эхо. Жена выследила любовников, втерлась в доверие к Горному Эху, усыпила ее и влила ей, спящей, в ухо кипящий отвар, а затем еще и поиздевалась над трупом, поставив его так, будто красавица скребет шкуру и улыбается. Муж понял, чьих это рук дело, и решил убить жену, но не тут-то было: когда он явился в свой бывший дом, она превратилась в медведицу и разорвала его в клочья. С разъяренными женщинами и не такое случается!
Мифическая чукча не одинока в своей реакции: этот сюжет (или похожие на него) распространен у северных народов. Алеуты дополняют его такой подробностью: муж, собираясь бросить жену, притворяется умершим и дает себя похоронить, но вскоре жена обнаруживает, что могила пуста. После этого две новые жены хитрого алеута гибнут в котле с кипящей похлебкой, а его самого бывшая супруга съедает вместе с байдарой, в которой он отбыл на новое местожительство.
Инупиаты, юпик, чугач и другие эскимосы приписывают пошедшему налево мужу, кроме всего прочего, еще и корыстные мотивы. Утверждается, что прежде, чем притвориться умершим, он пожелал, чтобы в могилу вместе с ним положили все его имущество, а также надежное плавсредство, оружие и побольше еды, и жена исполнила эту последнюю просьбу, дабы любимый мужчина ни в чем не нуждался на том свете. Немудрено, что, узнав, как все обстоит на самом деле, она мужа убила, а полюбовниц его жестоким образом извела: в одном случае насоветовав выпить кипятка, дабы сделаться красивыми, в другом — утопив в расплавленном жире, в третьем — превратив их в натуральный фарш.
На этом фоне женщина из мифа пареси по имени Оки-ро, проявившая чрезвычайную широту взглядов, кажется выдающейся гуманисткой. Оба ее мужа, безобразный Ауло-менар и красавец Тоберар, изменили ей по очереди с Уткой, женой индейца Зимородка, обладающего большими магическими способностями. Ауломенар, посыпав пенис золой и продемонстрировав его Зимородку, сумел мага обмануть: дескать, эта грязь, наслоившаяся за годы воздержания, — и, следовательно, он с Уткой ни-ни... Зимородок по доброте душевной сделал его красавцем. А прекрасный Тоберар счел ниже своего достоинства идти на такие ухищрения и был награжден всякими уродствами. После этого он пострадал еше раз — от обманутой жены, которая, впрочем, не отравила его, не утопила в кипятке и не отхватила ему в исступлении орудие греха, а всего лишь послала куда подальше — и то не за измену, а за бессмысленную гордыню. Ауломенару же Окиро не сказала ни слова, а об Утке и вовсе не вспомнила, оставив разбираться с ней Зимородку, который, кстати, тоже повел себя не в индейских традициях: не стал устраивать охоту за гениталиями жениных любовников, а самой Утке прочитал нотацию о вреде половых связей на стороне и более к ее похождениям не возвращался.
Недалеко ушел от него Яве, культурный герой индейцев рамкокамекра. Как-то, когда Яве заболел, его жена завела любовника. С горя Яве превратился в голубя, и любовник не застрелил его только потому, что в нужный момент под рукой у него не оказалось лука. После этого любой другой культурный (и тем более некультурный) герой порешил бы наглеца, но Яве, чистая душа, дождался, пока жена и любовник приступят к очередному совокуплению, превратился в муравья и укусил обоих за гениталии. Оно, конечно, неприятно, но как-то, согласитесь, больше похоже не на наказание, а на укор: «Что же это вы так, ребята, ведете себя нехорошо?..»
И чуть ли не святым выглядит персонаж мифа шипая, которому любовники жены отрубили руки и ноги, чтобы он не мешал им развратничать, а он, когда хозяин леса вернул ему конечности, всего-то и сделал, что прогнал жену-пре-любодейку и женился на другой. Никак не наказал и даже не удостоил вниманием любовника жены — птицу тукана из отряда дятлообразных, имеющую гигантский желтый клюв, который у отдельных особей достигает половины тела, — и персонаж мифа тарума. С женой, однако, он обошелся жестоко, отдав ее на съедение ягуару.
Тут надо заметить, что наказание обычно никак не связано с поведением и личностями участников адюльтера. Порочного хама миф может пожурить, а случайно согрешившего скромнягу покарать на всю катушку, по всей строгости мифического времени. В этом смысле выгодно отличаются от других мифы хопи и уичолей. И у тех, и у других наказание для любителей чужих жен и мужей осуществляется в загробном мире; при этом — что особенно важно — оно для всех, невзирая на чины звания, одинаковое. Грешницы всюду таскают корзины или связки с пенисами своих любовников, а грешники соответственно корзины с вуль-вами. У самых отъявленных распутниц пенисы свисают со лба, а у прелюбодеев на лбу причмокивают половые губы...
Как они, наверное, завидуют тробрианцам, у которых на том свете все по-другому! Умерших встречает местный властитель Топилета; он совокупляется с каждой прибывшей женщиной, а его дочь — с каждым мужчиной. Затем покойнику дают понюхать траву, он забывает свою жизнь и вливается в бесконечную сексуальную оргию...
Семейные нравы
Из предыдущей главки можно сделать вывод, что нравы во многих мифических семьях были еще те... И это, к сожалению, правда. Дрязгам, доходившим до смертоубийств, способствовало отсутствие общей морали. Что такое хорошо и что такое плохо, мифические персонажи решали каждый по-своему, а в результате все определяла грубая сила.
У многих народов есть мифы с одним и тем же сюжетом: муж, вчерашний властитель в семье, который за малейшую оплошность скручивал жену в бараний рог, заболевает (чаще всего слепнет), и жена начинает его притеснять, перестает кормить и подвергает опасностям, а сама набивает себе брюхо разными вкусностями и веселится до изнеможения. Но стоит мужу вылечиться, тут уж плохо приходится жене. Муж из мифа арапахо, которого, слепого, морили голодом, прозрев, заставляет жену глотать мясо до тех пор, пока съеденное ее не разрывает. Персонаж цимшианов замораживает нехорошую жену, а затем превращает ее в сову. В сову превращается и жена из мифа эмбера — за то, что плясала на празднике, пока муж лежал больной. Ояна рассказывают очаровательную историю о том, как жена заманивает ослепшего мужа на верхушку дерева и там бросает, а он, чудом обретя зрение, спускается, убивает жену, жарит и скармливает теше.
Отсутствие твердых семейных устоев влияло и на сексуальную сферу. Создается впечатление, что в семьях первопредков многих народов правил бал свинг: случаям, когда в адюльтере были замешены ближайшие родственники, несть числа. И что, собственно, требовать с простых смертных, если коллизии такого рода случались даже в семье демиургов. Например, миф десана рассказывает, как один сын Солнца соблазнил жену другого сына Солнца и, не окажись брат-рогоносец физически крепче, продолжал бы развратничать с ней на глазах у всего человечества, наблюдающего снизу эту семейную драму. Донжуан был убит, и, хотя Солнце оживил его, он вскоре умер опять — столь велики были, надо полагать, раны, нанесенные тяжелой братской рукой. На этом происшествия в семье демиурга не закончились: Солнце обнаружил, что жена (она же — дочь, которую, как мы помним, папаша лично лишил девственности) изменяет ему с его братом Месяцем, то есть со своим дядей. Скандал удалось уладить бескровно — разве что наружность дяди Месяца после драки приобрела характерные пятна.
На существование десана, впрочем, разборки в небесной семье прямого влияния не оказали. Чего не скажешь о похожей ситуации, которая на заре мифической жизни отмечена у индейцев мачигуенга. Жена первопредка мачигуенга, по совместительству шамана, не нашла ничего лучше, как изменить ему с деверем. Шаман разозлился, превратился в ягуара, сожрал любовников и почти все первое поколение мачигуенга, и только вмешательство еще одного, третьего, брата-первопредка предотвратило полное уничтожение народа. Он заманил взбесившегося шамана-ягуара в пещеру, завалил вход и через какую-то дыру изо дня в день до сих пор кормит его курятиной, выдавая ее за человечину. Благодаря этому обману ягуар не проявляет большой активности и удовлетворяется сидением в пещере, но если он узнает, что его все это время надували, то случится беда — он вырвется на свободу, и мало никому не покажется...
Деверья оказались в эпицентре скандалов в семьях первопредков эсеэха, корегуахе и пареси. У первых культурный герой Пашишне и его невестка согрешили по обоюдному согласию, но Пашишне оказался слишком упрям: как ни стращала его женщина колючками на лобке, он не согласился на позицию, которая исключила бы риск травмы. И травмы, несовместимые с жизнью, случились. Пашишне умер и весь, от филея до требухи, был съеден родственниками-первопредками — не пропадать же добру?! А обглоданные его кости превратились в птиц, населивших южноамериканские леса.
