Александр Амфитеатров - Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков
Св. Тереза{333} вымолила однажды у Бога разрешение — немножко попробовать адских мук. Даже шесть лет спустя после этой дарованной ей милости воспоминание испытанных страданий леденило ее ужасом.
Много есть историй о грешниках, выходивших из ада на короткий срок с единственною целью предостеречь живущих о невыразимых муках, которыми свирепствует ад. По рассказу Якова Пассаванти, сэр Ло, профессор философии в Париже, имел ученика — «острого и тонкого в диспутах, но гордого и порочного в жизни». Студент этот умер, но несколько дней спустя явился своему профессору и сообщил, что он осужден и терпит муку в аду. Чтобы дать профессору хоть малое представление об испытываемых им страданиях, мертвец стряхнул с своего пальца на ладонь учителя капельку пота, и она «прожгла руку насквозь с страшною болью, подобно пламенной и острейшей стреле».
По словам богословов, адские мучения не только вечны во времени, но и не менее настойчивы в пространстве — в том смысле, что нет в существе грешника такой, хотя бы малейшей, частицы, которая не испытывала бы невыносимых страданий, всегда одинаково напряженных. Главным орудием адской казни был огонь. Ориген, Лактанций, Иоанн Дамаскин почитали адский огонь чисто духовным и метафорическим. Но большинство Святых Отцов держалось за его материальность, а бл. Августин утверждает, что если бы все моря хлынули в ад, то все-таки бессильны были бы умягчить ярый жар ужасного пламени, вечно там пылающего. Во всех без исключения славянских языках, а также в новогреческом и многих германских наречиях ад напоминает о происхождении своем от горящей смолы. «Все гореть в огне будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой», — сулит в «Грозе» сумасшедшая барыня… Кроме огня, есть в аду и лед, яростные ветры, проливные дожди, ужасные чудовища и тысячи видов мучений, которые выдумывают дьяволы для жертв своих. Св. Фома доказывает, что это их право и долг, — поэтому они делают все, чтобы пугать и мучить грешников, а в довершение страданий злобно смеются и издеваются над ними. Главное мучение грешников состоит в том, что они навеки лишены лицезрения Божия и знают о блаженстве святых. В последнем пункте, впрочем, мнения расходятся. Некоторые авторы утверждают, что святые-то видят муки грешников, но грешники не видят блаженства святых. Св. Григорий Великий находит, что страдание грешников — приятное зрелище для праведных, а Бернард Клервосский основывает это положение на четырех причинах: 1) святые радуются, что столь ужасные муки не выпали на их долю; 2) они успокоены, что, раз все виновные наказаны, им, святым, уже нечего бояться никаких козней, ни дьявольских, ни человеческих; 3) в силу контраста их блаженство кажется еще более совершенным; 4) то, что нравится Богу, должно нравиться и праведным.
Уже в VI и VII веках появляются попытки к реализации этого воображаемого зрелища. Монах Петр, о котором вспоминает Григорий Великий в одном из своих диалогов, видел души осужденных погруженными в безбрежное море огня. Фурсей видел четыре великих пламени, на близком расстоянии одно от другого: в них казнились по разрядам четыре вида грешников, а около хлопотало множество демонов. Это деление казнящего пламени на четверо знакомо и русским духовным стихам:
Подымутся с неба волменский гром (молния и гром),
Расшибет мать-сыру-землю на две полосы,
Расступится мать-сыра-земля на четыре четверти;
Протечет грешным рабам река огненная
От востоку солнца до запада,
Пламя пышет от земли и до небеси.
Древность этих видений сказывается однообразием кары — так сказать, оптовой и поголовной. Позднейшие века явили себя более изобретательными на ужасы.
Монах Веттин, видение которого, рассказанное одним аббатом из монастыря в Рейхенау, относится к IX веку, достиг в сопровождении ангела гор неподражаемой красоты и вышины: казалось, они были из мрамора. Подножия их опоясывала огромная река пламени. В волнах ее горели в бесчисленном множестве грешники, другие же терпели иные муки по берегам. Так, в одном пламенном столбе Веттин видел множество священнослужителей различных степеней привязанными к кольям — каждый против своей наложницы, точно так же связанной. Ангел объяснил Веттину, что этих грешников во все дни года, за исключением одного, секут по детородным частям. Некоторых знакомых монахов Веттин видел заключенными в мрачном, полном копоти замке, из которого валил густой дым, а один из них, в довершение казни, томился, замкнутый в свинцовом гробу.
Еще разнообразнее муки ада в видении монаха Альбериха (XIII век), которого он удостоился еще ребенком. Он видел души погруженными, среди какой-то страшной долины, в лед — одни по щиколотку, другие до колен, третьи по грудь, четвертые по самую голову. Далее тянулся лес ужасных деревьев по 60 локтей вышиною, покрытых иглами: на их старых колючках висели, прицепленные за груди, те злые бабы, которые при жизни отказывались кормить своим молоком младенцев, оставшихся сиротами без матери; за это теперь каждую из них сосало по две змеи. По лестнице из раскаленного чугуна вышиною в 365 локтей (по числу дней солнечного года) поднимались и спускались те, кто не воздерживался от плотского совокупления в воскресенье и праздничные дни; внизу лестницы кипел смолою и маслом громадный котел, и грешники падали в него по очереди.[16] В ужасном огне, подобном огню хлебной печи, жарились тираны; в огненном озере кипели убийцы; в огромном тазу, наполненном расплавленной медью, оловом и свинцом в смешении с серою и смолою, варились маловнимательные прихожане, терпимо относящиеся к дурным нравам своих священников. Далее разверзлось, подобно колодцу, жерло самой глубокой адской пропасти, дышавшее ужасами мрака, зловонием и воплями. Поблизости прикован был на цепи громадный змей, пред которым реяло в воздухе множество душ; втягивая дыхание, змей поглощал души эти, как мошек, а выдыхая, изрыгал их горящими искрами. Святотатцы кипели в озере расплавленного металла, на котором буря воздымала шумные волны. В другом озере, серном, полном змей и скорпионов, вечно тонули изменники, предатели и лжесвидетели. Воры и грабители закованы были в тяжелые цепи из раскаленного железа, а также и в тяжелые, тоже железные, шейные рогатки.
Эти первобытные западные «оды» вполне сходятся с широко распространенным в народе русском «Словом о муках» или «Хождением Богородицы по мукам», любимым апокрифом русских старообрядцев. Списки и варианты «Хождения» бесчисленны. Привожу для сравнения один из кратчайших, духоборческой редакции.
«Первая мука. Речет Пресвятая Богородица Михаилу Архангелу: „Поведи меня по мукам, где много мучиться, где тьма кромешная, черви неосыпающие“. Повел ее Михаил Архангел по мукам; привел к древу железному и огненному и ветви на ней огненные. Речет Пресвятая Богородица Михаилу Архангелу: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди с древо двор с двором смутились, за то мучатся“.
Вторая мука. Привел к трем кругам огненным, наполненным народами. Речет Пресвятая Богородица Михаилу Архангелу: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди по воскресным дням блуд творили — за то и мучатся“.
Третья мука. Привел к огненной реке от Востока до Запада. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди в огне стоят по колено — те родителей не почитали; какие стоят по пояс — те блуд творили. Какие стоят по грудь — те учились сквернословить. Какие стоят в огне по уши — те не питали отцов своих духовных и бранили их, за что и мучатся“.
Четвертая мука. Привел к палате болезненной и огненной. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди неправедные правосудцы“.
Пятая мука. Привел к червям не осыпающимся. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди жили на земле, не знали ни постов, ни сред, ни пятниц, не получали церковных заповедей, оставляли святость, возлюбили тьму, за то и мучатся“.
Шестая мука. Привел к змеям лютым, зубом грызут тело человеческое и сердца их сосут. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди чародею прислужники, отцов и матерей с детьми разлучали — за то и мучатся“.
Седьмая мука. Привел к смоле кипучей. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди каким грехом мучатся?“ — „Сии люди сребролюбники, торгующие грабители, за то и мучатся вечной мукой“».
Но из всех описаний ада, оставленных нам Средними веками, самою возвышенною поэзией ужаса дышит и наибольшею изобретательностью сверкает «Видение» Тундала. Избежав лап бесчисленных демонов, душа Тундала, сопровождаемая светлым ангелом, достигла сквозь густейший мрак ужасной долины, усеянной пылающим углем и покрытой небом из раскаленного железа толщиною в шесть локтей. На эту ужасную крышу непрерывным дождем падают души убийц, чтобы растаять в ее жару, подобно жиру на сковороде; сделавшись жидкими, они протекают сквозь металл, как воск через сукно, и капают на горящие внизу угли, после чего принимают свой первичный вид, обновляясь для вечного страдания. Далее возвышается гора невиданной громадности, ужас наводящая своим пустынным величием. На нее поднимаются по узкой тропинке, по одну сторону которой пылает серный огонь, зловонный и дымный, а по другую — падают град и снег. Гора заселена демонами, вооруженными крюками и трезубцами; они ловят души интриганов и вероломцев, вынужденных идти по этой тропе, тащат их вниз и переменно перешвыривают из огня в лед, изо льда в огонь. Вот другая долина, такая угрюмая и мрачная, что не разглядеть в ней дна. Бушующий в ней ветер зверем воет, разнося грохот протекающей в ней серной реки и непрерывный стон казнимых грешников, и невозможно дышать в ней от зловредного серного дыма. Через бездну эту перекинут мост длиною в тысячу шагов, а шириною не более одного вершка для гордецов, которых гонят по нем, покуда они не сорвутся и низвергнутся в муку вечную. Долгий и трудный путь приводит душу, изумленную ужасом, к зверю, величайшему высочайших гор и нестерпимо страшного вида. Его глаза подобны пылающим холмам, а пасть могла бы вместить десять тысяч вооруженных воинов. Два гиганта, подобные двум колоннам, держат эту пасть всегда разверстую, и она дышит неугасимым огнем. Торопимые и понуждаемые полчищем чертей, души скупцов устремляются против огня в пасть зверя и падают в чрево его, из коего вырывается вопль тьмы там мучимых. Затем следует озеро, огромное и бурное, населенное свирепыми, ужасно ревущими зверями. Через него тоже переброшен мост, длиною в две мили, шириною в четверть аршина и утыканный острейшими гвоздями. Звери сидят под мостом, изрыгая пламя, и поглощают падающие к ним души воров и похитителей. Из колоссального здания, имеющего вид круглой печи, вырывается пламя, язвящее и обжигающее души на расстоянии тысячи шагов. Перед вратами, среди лютого огня, расположились дьяволы-палачи, вооруженные ножами, косами, буравами, топорами, мотыгами, заступами и другими острыми инструментами. Тут казнь обжор. С них дерут кожу, рубят им головы, нанизывают их на шесты, четвертуют, режут на мелкие куски и наконец бросают в огонь чертовой лечи. Далее, на озере, покрытом льдом, сидит зверь, совершенно не похожий на других: у него две ноги, два крыла, длиннейшая шея и железный клюв, извергающий неугасимое пламя. Этот зверь пожирает все души, которые к нему приближаются, и, переварив, выбрасывает их калом на лед озера, где каждая душа принимает свой первоначальный вид и — тотчас же каждая становится беременною, все равно, душа ли то женщины или мужчины. Беременность души протекает в обычном порядке, причем они все время остаются на льду и изнывают от боли во внутренностях, раздираемых носимым ими потомством. В назначенный срок они разрешаются от бремени, — мужчины, как женщины! — чудовищными зверями, имеющими головы из раскаленного железа, острейшие клювы и хвосты, усаженные острыми крючками. Эти звери выходят из какой угодно части тела и при этом разрывают и тащат за собою внутренности, грызут тело, царапаются, ревут. Это, по преимуществу, казнь сладострастников, в особенности тех, кто нарушил данный Богу обет целомудрия. Еще долина. Она застроена кузницами. Бесчисленные черти в виде кузнецов хватают души раскаленными щипцами, бросают их в жар, постоянно поддерживаемый раздувалом, и когда душа накалится до ковкости, берут ее из огня большими железными вилами и, наткнув таким образом двадцать, тридцать, сто душ, бросают эту пламенную массу на наковальни под молоты других чертей, которые стучат без перерыва. Когда молоты сплющат души в лепешку, ее перебрасывают другим кузнецам, не менее свирепым, которые перековывают их обратно в первобытный вид, чтобы потом повторить всю игру сначала. Сам Тундал подвергся этой муке, установленной для тех, кто беспечно накопляет грехи, не избывая их исповедью. Выдержав последнее мытарство, душа достигает жерла последней и самой глубокой адской пропасти, похожей на четырехугольную цистерну, из которой поднимается высочайший столб огня и дыма. Бесконечное множество душ и демонов крутятся в столбе этом наподобие искр, а потом опять падают в бездну. Здесь, в недосягаемой глубине провала, лежит Князь тьмы, растянутый цепями на громадной железной решетке. Вокруг него теснятся черти, разжигая и раздувая под решеткой с треском пылающий уголь. Князь тьмы — необычайной величины, черен, как вороново крыло; он машет во мраке тысячей рук, вооруженных железными когтями, и длиннейшим хвостом, усаженным преострыми стрелами. Корчится и тянется во мраке страшное чудовище и, бесясь от боли и злобы, вскидывает руки свои в воздух, напитанный душами, и все их, сколько ни схватит, выжимает в свою пересохшую пасть, подобно тому как жаждущий крестьянин делает это с кистью винограда. Потом он выдыхает их, но только что они полетели во все стороны, как новый вздох исполинской груди опять тянет их в нее. Это казнь атеистов, скептиков, сомневающихся в милосердии Божием, а также всех великих грешников, для которых прочие мучения были только подготовительною ступенью к этому — высшему и вечному.
