Надежда Пестрякова - Литературные вечера. 7-11 классы
Инсаров :
– А теперь… А теперь я должен удалиться. Прощайте.
Елена :
– Ну, прощайте, Дмитрий Никанорович. Но по крайней мере, так как мы встретились, дайте же мне теперь вашу руку. (Инсаров протянул было руку.)
Инсаров :
– Нет, и этого не могу. (Он снова отвернулся.)
Елена :
– Не можете?
Инсаров :
– Не могу. Прощайте. (Собрался уходить.)
Елена :
– Погодите еще немножко. Вы как будто боитесь меня. А я храбрее вас. Я могу вам сказать… хотите?.. отчего вы меня здесь застали? Знаете ли, куда я шла? (Инсаров с изумлением посмотрел на нее.) Я шла к вам.
Инсаров :
– Ко мне? (Елена закрыла лицо.)
Елена :
– Вы хотели заставить меня сказать, что я вас люблю, вот… я сказала. (Прошептала она.)
Инсаров :
– Елена! (Она открыла лицо, взглянула на него и упала к нему на грудь. Он крепко обнял ее и молчал. Им не нужно было говорить, это была тишина блаженства. У него на глазах наворачивались слезы от умиления и благодарности.)
Елена :
– О мой друг! О мой брат! (Твердила она.)
Инсаров :
– Так ты пойдешь за мною всюду? (Спрашивал он.)
Елена :
– Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.
Инсаров :
– И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?
Елена :
– Я себя не обманываю; я это знаю.
Инсаров :
– Ты знаешь, что я беден, почти нищий?
Елена :
– Знаю.
Инсаров :
– Что я не русский, что мне не суждено жить в России, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
Елена :
– Знаю, знаю.
Инсаров :
– Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне… что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?
Елена :
– Знаю, все знаю… Я тебя люблю.
Инсаров :
– Что ты должна будешь отстать от всех твоих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать… (Она положила ему руку на губы.)
Елена :
– Я люблю тебя, мой милый.
(Он начал целовать ее руку. Она смотрела с детскою радостью, вдруг покраснела и спрятала лицо на его груди. Он ласково приподнял ее голову и пристально посмотрел ей в глаза.)
Инсаров :
– Так здравствуй же, моя жена перед людьми и перед богом!
Ведущий (читает стихотворение Ф. Тютчева):
Я очи знал, – о, эти очи!
Как я любил их – знает бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленный
В тени ресниц ее густой,
Как наслажденье, утомленный
И, как страданье, роковой.
И в эти чудные мгновенья
Ни разу мне не довелось
С ним повстречаться без волненья
И любоваться им без слез.
(Одинцова и Базаров сидели на скамье.)
Одинцова :
– Евгений Васильевич (Одинцова протянула руку), извините меня, но я позвала вас сюда не с тем, чтобы рассуждать об учебниках. Мне хотелось возобновить наш вчерашний разговор. Вы ушли так внезапно… Вам не будет скучно?
Базаров :
– Я к вашим услугам, Анна Сергеевна. Но о чем бишь беседовали мы вчера с вами?
(Одинцова бросила косвенный взгляд на Базарова.)
Одинцова :
– Мы говорили с вами, кажется, о счастии. Я вам рассказывала о самой себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими людьми, отчего все это кажется скорее намеком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастием, т. е таким, которым мы сами обладаем? Отчего это? Или вы, может быть, ничего подобного не ощущаете? Знаете, я бы очень желала знать, о чем вы думаете?
Базаров :
– Как? Я вас не понимаю.
Одинцова :
– Послушайте, я давно хотела объясниться с Вами. Вам нечего говорить, – вам это самим известно, – что вы человек из числа обыкновенных; вы еще молоды – вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите? Какая будущность ожидает вас? Я хочу сказать – какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? Словом, кто вы, что вы?
Базаров :
– Вы меня удивляете, Анна Сергеевна. Вам известно, что я занимаюсь естественными науками, а кто я…
Одинцова :
– Да, кто вы?
Базаров :
– Я уже докладывал вам, что я будущий уездный лекарь.
(Анна Сергеевна сделала нетерпеливое движение.)
Одинцова :
– Зачем вы это говорите? Вы этому сами не верите. Аркадий мог бы мне отвечать так, а не вы.
Базаров :
– Да чем же Аркадий…
Одинцова :
– Перестаньте! Возможно ли, чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью, и не сами ли вы всегда утверждаете, что для вас медицина не существует. Вы – с вашим самолюбием – уездный лекарь! Вы мне отвечаете так, чтобы отделаться от меня, потому что вы не имеете никакого доверия ко мне. А знаете ли, Евгений Васильич, что я умела бы понять вас: я сама была бедна и самолюбива, как вы; я прошла, может быть, через такие же испытания, как и вы.
Базаров :
– Все это прекрасно, Анна Сергеевна, но вы меня извините… Я вообще не привык высказываться, и между вами и мною такое расстояние…
Одинцова :
– Какое расстояние? Вы опять мне скажете, что я аристократка? Полноте? Евгений Васильич; я вам, кажется, доказала…
Базаров :
– Да и, кроме того, что за охота говорить и думать о будущем, которое большею частью не от нас зависит? Выйдет случай что-нибудь сделать – прекрасно, а не выйдет – по крайней мере тем будешь доволен, что заранее напрасно не болтал.
Одинцова :
– Вы называете дружескую беседу болтовней… Или, может быть, вы меня, как женщину, не считаете достойною вашего доверия? Ведь вы нас всех презираете.
Базаров :
– Вас я не презираю, Анна Сергеевна, и вы это знаете.
Одинцова :
– Нет, я ничего не знаю… Но положим: я понимаю ваше нежелание говорить о будущей вашей деятельности; но то, что в вас теперь происходит…
Базаров :
– Происходит! – точно я государство какое или общество! Во всяком случае, это вовсе не любопытно; и притом разве человек всегда может громко сказать все, что в нем «происходит»?
Одинцова :
– А я не вижу, почему нельзя высказать все, что имеешь на душе.
Базаров :
– Вы можете?
Одинцова :
– Могу. (Сказала она после небольшого колебания. Базаров наклонил голову.)
Базаров :
– Вы счастливее меня. (Она вопросительно посмотрела на него.)
Одинцова :
– Как хотите, а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность исчезнет наконец?
Базаров :
– А вы заметили во мне сдержанность… как вы еще выразились… напряженность?
Одинцова :
– Да. (Базаров встал и отошел.)
Базаров :
– И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит?
Одинцова :
– Да. (Повторила она с непонятным ей самой испугом.)
Базаров :
– И вы не рассердитесь?
Одинцова :
– Нет.
Базаров :
– Нет? (Базаров стоял к ней спиной.) Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились.
(Одинцова протянула вперед обе руки. Базаров задыхался: это страсть в нем билась, сильная, тяжелая, похожая на злобу. Одинцовой – и страшно, и жалко его.)
Одинцова :
– Евгений Васильич. (В ее голосе зазвенела невольная нежность. Он быстро обернулся, бросил на нее пожирающий взор, схватил обе ее руки, привлек к себе на грудь. Она не сразу освободилась из его объятий, но через мгновение стояла уже далеко и глядела оттуда на Базарова. Он рванулся к ней…)
Базаров :
– Вы меня не поняли… (Прошептала она с торопливым испугом. Базаров закусил губы и ушел.)
(Звучит романс на стихи А. Фета «Я тебе ничего не скажу». Музыка П. И. Чайковского)
Я тебе ничего не скажу,
Я тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… Я дрожу,
