РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция
Алонсо де Кабальера оказался одним из тех немногих за всю историю инквизиции людей, которым удалось бросить ей вызов и успешно противостоять страшной силе жреческого суда.
Он был человеком высокоодаренным, сыном состоятельного еврея-дворянина по имени Бонафос, принявшего крещение и взявшего при крещении, как было принято, имя Кабальера. Вице-канцлера арестовали не только по обвинению в укрывательстве беглецов, но также по подозрению в вероотступничестве и возвращении к иудейскому вероисповеданию.
Полагаясь на свое высокое положение и уважение, которое проявлял по отношению к нему сам король, Кабальера продемонстрировал неустрашимое самообладание. Он отказался признать власть суда Торквемады и обратился с апелляцией к самому папе, предъявив серьезные претензии к действиям инквизиторов.
Эта апелляция была составлена таким образом, а положение самого жалобщика было столь высоким, что 28 августа 1488 года Иннокентий VIII издал бреве, запрещающее инквизиторам дальнейшие преследования вице-канцлера, и известил, что забирает рассмотрение этого дела себе. Но к тому времени самонадеянность Торквемады настолько возросла, что папские бреве уже не пугали Великого инквизитора. По его указанию доминиканцы Сарагосы ответили, что содержащиеся в жалобе Кабальеры утверждения ложны. Но папа оказался настойчив и заставил Святую палату подчиниться своей воле и высшей власти. 20 октября того же года материалы дела были направлены в Ватикан. После ознакомления с ними Его Святейшество даровал прощение Кабальере и восстановил его честь, сохранив за ним посты главного судьи и начальника эрмандада в Арагоне.
Об этом пишет Льоренте и сообщает также, что лично внимательно прочитал протоколы около тридцати процессов, связанных с делом Арбуеса, и что обнародования любого из них было бы достаточно, чтобы возбудить ненависть к инквизиции, если таковую еще не питают в какой-нибудь из цивилизованных стран.
Однако два случая, указывает Льоренте, вызывают наибольший интерес и представляются чрезвычайно важными, ибо показывают, сколь деспотичным был дух инквизиции и сколь далеко распространилась ее власть.
Хуан Педро Санчес, лидер заговора, бежал в Тулузу, что послужило основанием для признания его виновным и сожжения его манекена за неимением его самого.
В то время в Тулузе находился студент по имени Антонио Августин – представитель знаменитого арагонского рода, которому суждено было добиться высоких званий и почестей. В порыве фанатизма и при поддержке еще нескольких испанцев, оказавшихся в Тулузе, он попросил разрешения на арест Санчеса. Антонио написал письмо инквизиторам Сарагосы, отправив его своему брату Педро, чтобы тот передал но назначению.
Однако Педро сначала обсудил письмо с Гильерме Санчесом, братом беглеца, и тремя друзьями. Все они воспротивились намерению Августина, решили не передавать письмо и написали ему, советуя отказаться от своего замысла и оставить беглеца в покое.
Августин внял этому посланию и в ответе сообщил брату, что подчиняется его совету. Едва Педро получил это послание, он передал письма инквизиторам, хотя остается неясным, чем был вызван этот поступок. Возможно, он побоялся навлечь на себя обвинение в перехвате послания, направленного инквизиторам. Но последовавшие события, как мы увидим, доказали неблагоразумность такого шага.
Ознакомившись с письмами, Святая палата решила, что Хуан Педро Санчес находится под арестом в Тулузе, и приказала доставить его в Сарагосу. Суд Тулузы ответил, что преступник на свободе и что место его пребывания неизвестно.
Инквизиторы взялись за дело с обычной для них неумолимой основательностью. В их распоряжении находилась прекраснейшая полицейская система, какую только видел свет. Огромная гражданская армия была завербована Святой палатой в качестве членов особого подразделения ордена Святого Доминика – так называемого третьего (или третичного) ордена. То было мирское братство, членство в котором давало определенные преимущества (в частности, освобождение от налогов (другим преимуществом был бенефиций (лат. -beneficium- «благодеяние», т.е. материальное вознаграждение духовному лицу – прим. пер.), запрещающий гражданскому суду возбуждать против членов этого братства какие бы то ни было дела), и потому, естественно, количество членов приходилось ограничивать – столь значительным было число желающих завербоваться.
Изначально то был покаянный орден, но очень скоро он приобрел известность милиции Христа, а членов его считали приверженцами Святой палаты – фактически представителями ордена Святого Доминика. Они одевались в чёрное и носили белые кресты Святого Доминика на камзолах и плащах. Через некоторое время их объединили в рамках братства Святого Петра-мученика. Инквизиторы редко покидали стены монастырей без эскортов, состоявших из этих вооруженных мирских братьев.
В состав милиции Христа входили люди всех профессий, социальных слоев и сословий. Они сформировали тайную полицию инквизиции, служили ее глазами и ушами повсюду и во всех слоях общества.
С помощью этих агентов инквизиторам не составило особого труда собрать сведения относительно Хуана Педро Санчеса, и вскоре все пять сообщников были арестованы и держали ответ по серьезному обвинению – вмешательству в дела Святой палаты.
Их выставили на публичное обозрение во время аутодафе 6 мая 1487 года вследствие подозрения – кстати, легкого – в приверженности иудаизму и приговорили к стоянию на виду у народа в кандалах и в санбенито во время мессы, за чем последовало запрещение занимать высокие посты или приходы, работать по привилегированным профессиям.
Они легко отделались лишь потому, что против них было выдвинуто легкое подозрение в приверженности иудаизму. На этом примере мы убеждаемся в том, что не составляло труда оказаться под подозрением – достаточно быть братом человека, признанного виновным в вероотступничестве и возвращении к иудаизму.
Другой пример более ужасен. Он касается декрета Торквемады в отношении детей еретиков и являет в полной мере его потрясающую бесчеловечность.
Другим бежавшим в Тулузу из страха перед обвинением в соучастии в убийстве Арбуеса был Гаспар де Санта-Крус. Там он и умер – уже после того, как в Сарагосе его осудили за неявку в суд и приговорили к сожжению. Но до инквизиторов дошли сведения, что в бегстве ему помог сын. И невзирая на тяжкое наказание бесчестием, автоматически постигавшим сына всякого еретика, невзирая на уже обрушившееся на него лишение права наследования, они схватили сына и предъявили ему обвинение в противодействии Святой палате.
Облаченный в желтое санбенито, этот юноша, исполнивший в отношении отца священный долг, налагаемый природой и гуманностью, был призван к ответу на аутодафе за соучастие в организации побега отца.
Ему присудили следующее наказание: он должен отправиться в Тулузу, выкопать останки отца и публично сжечь их, после чего возвратиться в Сарагосу с отчетом о произведенной церемонии. Тогда юноше будет даровано прощение…
Де Санта-Крус подчинился этому варварскому приказу, ибо то был единственный шанс сохранить свободу и, возможно, жизнь. Его отказ истолковали бы как нежелание примириться с церковью, а сие являлось величайшим грехом и свидетельствовало о том, что грешника следует отнести к числу упорствующих еретиков. Если же он попытается совершить побег, его осудят за невыполнение постановления суда и отправят на костер, как только схватят.
После смерти Педро Арбуеса де Эпила стали почитать как святого и мученика – такое мнение о нем среди верующих старательно распространяли члены его ордена.
И, как обычно бывает в подобных случаях, в обстоятельствах самой его смерти обнаружились многочисленные свидетельства святости инквизитора. Трасмиера сообщает, что колокола сами собой зазвонили, когда де Эпила умер, что говорит, по его мнению, об особой важности колоколов, вопреки утверждениям Лютера и других об их бесполезности.
Как мы узнаем из того же источника, кровь инквизитора, растекшаяся по каменным плитам церкви, кипела и пенилась всю ночь, и в течение двадцати дней после убийства платок, приложенный к этим камням, пропитывался кровью. Все были свидетелями этих чудес, указывает Трасмиера. Но на этом чудеса не кончаются: Мосен Бланко, например, утверждает, что после смерти инквизитора к нему являлся призрак последнего, о чем упоминает Трасмиера в своей «Vida y Muerta del Venerable Inquisidor Pedro Arbues» («Жизнь и смерть почтенного инквизитора Педро Арбуеса»).
Шпага, которой убили инквизитора, сохранилась в кафедральном соборе Сарагосы в качестве реликвии, освященной окропившей ее кровью.
Похоронили его в той же церкви, и на месте гибели Изабелла установила прекрасный монумент. Надпись на нем гласит: «Счастливая Сарагоса! Радуйся, что здесь погребен славнейший из мучеников».
