С.-Х. Нунуев - Чеченцы

Всюду от дыма и пламени тьма
И залиты камни кровью,
И нищие наши пылают дома,
Что строили мы с любовью.

Сегодня на улицах наших прямых
Людские снуют вереницы,
И негде стоять, оттого что на них
Так много людей суетится.

Недавно в дома пришедшие к нам
Наши любимые жены
Называют по именам
Нашу родню смущенно.

Вы слышите: плач над селеньем стоит,
Люди плачут на свежих могилах,
И плачут малые дети навзрыд,
Ища матерей своих милых.

И женщины в этот нерадостный час
В наши угрюмые лица
Глядят и тех выбирают из нас,
Кем смогут потом гордиться.

Ужели заклятых наших врагов
Мы нынче осилить не сможем?
Ужели проклятых наших врагов
Сегодня не уничтожим!

Ужели мы сабли не обагрим
Вражеской кровью алой?
В сердца их бесчестные не вонзим
Хенапинских наших кинжалов?

Взберитесь скорей на Черкесский хребет,
Взгляните скорей на дороги,
Там пыль не дымится ль, не виден ли след,
Не видно ли там подмоги?

Сейчас долгожданной подмоги мы ждем,
Ее мы дождемся и вместе
Пойдем напролом, испугаем огнем
Врагов, у которых нет чести.

А тот, кто боится за шкуру свою,
Пусть в этом признается честно.
Тому ж, кто готов отличиться, в бою
Найдется достойное место.

Спасем, защитим мы народ свой и род.
Селенья родимого края
Нас сколько б ни пало, победа нас ждет.
По седлам, герои! Поскачем вперед,
Коней через стены бросая.

Мы родились той ночью,
Когда щенилась волчица,
А имя нам дали утром,
Под барса рев заревой,
А выросли мы на камне,
Где ветер в сердце стучится,
Где снег нависает смертью
Над бедною головой.

Но поля там ты не встретишь,
Не будешь овец пасти ты,
Мы дрались с врагами жестоко,
Нас не одолели князья,
Как ястреба перья, уступы
Рыжеют, кровью покрыты,
Мы камни на них уронили,
Но честь уронить нам нельзя.

И мы никогда не сдадимся,
Накинем ветер, как бурку,
Постелью возьмем мы камни,
Подушками — корни сосны,
Проклятье князьям и рабам их,
Собакам лохматым и бурым,
Их кровью заставим мочиться,
Когда доживем до весны.

Костры мы поставим в пещерах,
И наших шашек концами
Усилим огонь их, и пулями
Пробитые башлыки
Накинем на сыновей мы,
Пускай они за отцами
С князьями схватятся в битве,
Когда умрут старики.

А наши любимые скажут:
«Мы ждали с набега так долго,
Я ждала — и вот я целую,
Я ждала, не смела устать,
Я даже тогда целовала б,
Когда бы уста, как у волка,
В крови его были б враждебной,
Но я б целовала в уста.
Я дам ему рог с аракою,
Айрану и турьего мяса,
Я косы отрежу, чтоб косы
Пошли на его тетиву,
Сама наточу ему шашку,
Когда он уснет, утомяся.
А если он ранен и стонет,
И кровью он моет траву —
Спою ему песню и песней
Заставлю рану закрыться,
Напомнив о том, что весь род его
 Вольный и боевой,
О том, что родился он ночью,
Когда щенилась волчица,
Что имя сыскали утром,
Под барса рев заревой».

Утро ты сладкое, жизнь дорогая!
Сможешь ли, сердце, насытиться до края!
Ах, перестань трепетать, мое сердце!
В счастье высокой идешь ты горою,
Словно ребенок, ты нежно со мною.
В горе — сиротка ты на пепелище,
Словно медведь, в дикой ярости рыщешь,
Злобным становишься ты, мое сердце!
Отца я оставил в ауле, где жил…
Забудет отец, когда свалится камень могильный.
И мать я оставил в ауле, где жил…
Забыть ей, лишь прах мой травою покроется пыльной
Сестру я оставил моложе себя…
Забудет сестра, когда встретит юнца удалого.
Я брата оставил, а жить он не мог без меня!
Ему не забыть. Он в могиле б хотел быть со мною.
Ах, если б, родная, я часа рожденья не ведал!
Ах, если бы мир меня сладостной жизни не предав
Не зная вины, я томлюсь в этой мрачной Сибири!
Звенят кандалы на ногах, я навеки в безрадостной шири.
Вы умирайте, вечерние зори!
Всем вы, как девушки с лаской во взоре,
Схожи с волками голодными вы в моем горе.
Горы — как медь от вершин до подножий,
Многим всего они в мире дороже.
Только лишь с другом беседа была бы мне кладом!
Как серебро, эти снежные ложа,
Многим всего они в мире дороже.
Все бы я отдал за то, чтобы с братом быть рядом!
Вечером небо с червонцами схоже,
Многим всего они в мире дороже.
Все бы я отдал, чтоб с милою встретиться взглядом!

Если бы вдруг я
Горе излил,
Если б на луг я
Слезу обронил,
Знаю, печаль моя землю сожгла бы
И на равнине трава не росла бы.

Если бы в песне
Я горе излил,
В реку бы если
Слезу обронил,
То от соленой слезы и от горя
Сразу река превратилась бы в море.

Там, где скитаюсь я,
Нету еды,
Там, где скрываюсь я,
Нету воды.
Я пробавляюсь дубовой листвою,
Пью-напиваюсь росою скупою.

Сплю я в далеких
Звериных углах.
Глина под боком,
Пенек в головах.
Я по ночам засыпаю в тревоге,
Сплю и завидую зверю в берлоге.

Я, о проклятье,
Совсем одинок.
Милые братья,
От вас я далек.
Голод и холод в далеком краю
Отняли начисто силу мою.

Под горою укроет могила меня,
И забудет жена, что любила меня.

Насыпь черную травы покроют весной,
И меня позабудет отец мой родной.

И сестра моя станет, наплакавшись всласть,
Жить, как будто без брата на свет родилась.

Только старший мой брат — настоящий джигит
Будет помнить о брате, пока не отмстит.
И покуда не ляжет со мной под горой,
Обо мне не забудет и брат мой второй.

Пусть у отца и у матери сын не родится,
Если он чести и мужества не сохранит.
Пусть у отца и у матери сын не родится,
Если достоин не будет он тех, кто его породит.
Если родится такой, пусть недолго живет.
Если родится, так пусть до полудня умрет.
Боже, дай счастья тому, кто намерен сражаться,
А не тому, кто, чуть что, убегает в кусты.
Боже, не дай нам с родимой землею расстаться,
Не увидав, как сбываются мечты.
Даже дурнушка, что чести своей не теряет,
Лучше, чем юноша, если он честь забывает.

Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой,
Но не ты ли была моей верной рабой?

Земля черная, ты ли покроешь меня,
Не тебя ли топтал я ногами коня?

Холодна ты смерть, о смерть храбреца,
Но я был властелином твоим до конца.

Как гусь кричит перед весной,
На Тереке жируя,
Ты споришь с матерью родной,
Боясь, что ненаглядный твой
Возьмет себе другую.
Не будет жизни с ним вдвоем
Благополучно-сладкой.
Ты затоскуешь о другом,
И в теле молодом твоем
Забьется лихорадка.

Ты ищешь, кто богат скотом,
Имеет много меди.
Ты не подумала о том,
Что сердце перепела в нем
И смелостью он беден.

Пожаром истребится медь,
А скот чума повалит.
И мужество перетерпеть,
Унынием не заболеть —
Отыщет он едва ли.

Тончайшие носить шелка
И с трусом спать — что толку?
Ты лучше сокола ласкай:
С ним жизнь и в шалаше сладка,
С ним ситец лучше шелка.

«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво:
Из-под снега травка проросла красиво.
Влезь-ка, мать, на крышу, глянь-ка на восток:
Из-под льда ущелья вешний вон цветок».

«Не пробиться травке из-под груды снежной,
Изо льда ущелья цвет не виден нежный,
Никакого дива: влюблена-то ты,
Так тебе на снеге чудятся цветы».