Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности
К примеру, о вещах, которые находились вне индивидуального контроля, патриархальный человек попросту не думал. Газета, а затем ТВ стали настойчиво навязывать ему информацию об этих вещах. Окончательное разрушение патриархальной семьи произошло с помощью массированной политики ТВ-вовлечения человека в макромир. ТВ расширило вовлеченность в мир, который для человека всегда оставался невнятным и который, собственно, не нужен и опасен, ввиду того что его трудно вписать в структуру обывательской жизни.
ТВ позиционирует себя в качестве объективного источника информации, как место, где торжествует плюрализм идей и мнений, оно предоставляет слово всем: сектантам, клирикам, рокерам, генетикам, историкам. Каждый персонаж несет свою истину и активно ее отстаивает. Полифония взглядов очевидна и похвальна, Кэмерон Э. осматривает проблему: «Это они, конечно, для того, чтобы хоть немного развлечь слушателей. Этнические группы, живущие во взаимной ненависти и скованные разной исторической правдой, исключающие друг друга верования, отрасли промышленности и движения, каждый день сводящие на нет работу других, а также развлекательные программы, косо смотрящие друг на друга, – все это собрано бок о бок и награждено одним скопом, причем каждая награда ставит под сомнение правомерность другой. Ну, например, ремесло лесоруба объявляется достойным награды, но и дело защиты деревьев – тоже. Но разве правомерность одного не отменяет автоматически правомерность другого?»
Близкого, не несравненно меньшего по масштабам эффекта некогда добивалась и литература. Жизненный и, что более важно, культурный опыт писателя и верного ему обывателя, воспитанного культурой, был гарантом убедительности книги. При этом доверие художественной литературе граничило с парадоксом. Прочитал обыватель Пушкина – прав Пушкин, Чехова – Чехов. Но достаточно было мнению Пушкина, Чехова столкнуться с жизнью, тотчас обнаруживалось, что в реальности красивые ценностные идеи писателей не получают явных привилегий, даже, напротив, уничтожаются полифонией куда более значимых идей, которые в литературе напрочь отсутствуют или же существуют в пределах неких традиционных формул. Этот парадокс решался наивным испытанным способом. Ценностные ориентиры Пушкина или Чехова, материализованные в виде звонких цитат, прописывались в сборничках «В мире мудрых мыслей» и предлагались жизни в качестве идеального образца и воления.
Апологеты книги скоропалительно обзывают телевидение рынком вторичных ценных бумаг, идей и слов. Обидчивая поспешность оценки очевидна. ТВ-слово информационно, всегда готово к употреблению, в нем тотально явлены смыслы и значения, в которых отсутствует замешательство, свойственное книге.
Танцуют все: А. Роб-Грийе, А. Рене, неистовый Виссарион
Содержание ТВ-информации и ТВ-картинки, рекламные заставки, перебивки планов, многожанровость и многотемье создают новый тип хронотопа, вносят коррективы в привычное обывательское представление о времени и о себе во времени.
А. Роб-Грийе размышляя о феномене времени в фильме Алена Рене «Прошлым летом в Мариенбаде», предпринимает литературоведческий анализ текста, тождественный опыту прочтения книги: «…мир, в котором разворачивается действие всего фильма, характерным образом принадлежит вечному настоящему, которое делает невозможным любое обращение к памяти. Это мир без прошлого, который в каждый момент является самодостаточным и постепенно исчезает. Этот мужчина и эта женщина начинают существовать, только когда они первый раз появляются на экране; до этого их просто нет; и когда сеанс завершается, они вновь перестают существовать. Их существование длится столько же, сколько длится фильм. Помимо тех образов, которые мы видим, слов, которые мы слышим, никакой реальности здесь быть не может».
Размышления писателя о фильме могут быть успешно перенесены на процедуру восприятия книги. Как бы ни хотелось отечественному читателю, воспитанному в одном из обихоженных гнезд классического литературоведения, восходящего к Белинскому, хвалебно утверждать по известной модели, что каждое произведение великого писателя есть своего рода «энциклопедия русской жизни», подобное заявление чудовищно некорректно. Онегин и Татьяна, Каренина и Вронский начинают существовать в тот момент, когда о них заходит речь в книге. Сколько бы писатель не убеждал нас в наличии некоего глобального контекста, даже эскизно явленного в книге, внимание читателя сосредоточено на подглядывании за частным человеческим опытом. Именно он, а не прочая реальность, делает книгу интересной читателю-обывателю.
В этом смысле ТВ рождает бесконечное множество контекстов, оно подобно библиотеке сюжетов, которая с настойчивостью заявляет принадлежность к современности зрителя. Эта современность понимаема и принимаема почти всей ТВ-аудиторией.
Телевизионная картинка предлагает образы мира без обязательства зрительского присутствия на месте событий, но с обязательством стать свидетелем этих событий. В этом заключается несомненный демократизм ТВ.
А вот книга элитарна. Чтобы хоть чуть вникнуть в фабулу воспитания Онегина, читателю недостаточно банально зафиксировать информацию, ему нужно в детстве гулять с гувернером по Летнему саду или досконально изучить пушкинскую эпоху. Конечно же речь идет об истинном любителе и поклоннике словесности. Относительно ТВ процедура восприятия предельно упрощена: визуальный ряд дает точное представление о контексте происходящего и не требует от зрителя отменной культурной квалификации.
Книга всегда соотнесена с определенным уникальным социальным и мыслительным контекстом. Потребность в этом контексте у ТВ ослаблена или сведена к минимуму. Зрителю, безусловно, приятно увидеть на экране некое место, которое он когда-то посещал, но сотни и тысячи иных мест, предлагаемых его вниманию за один только вечер, не подразумевают воспоминания, рефлексии либо срочного обретения новых знаний. Книга же апеллирует исключительно к субъективному опыту и связана с требованием хоть отчасти быть равным автору в той или иной своей психологической ипостаси или жизненной квалификации.
Это касается не только общения с психологическим миром героев классики, но и «производственными» темами. Война, сбор урожая, строительство и прочее, описанное в книге, предлагается читателю в качестве популярно-философских этюдов, которые создают эффект объективности и расширяют общие представления человека, не вовлеченного в сам процесс названных деятельностей, о многообразном мире.
Книга предлагала художественный компендиум писательского знания о мире. ТВ поставляет информацию о многообразии людской деятельности, но информация лишь часть услуги, активно приправленная аналитикой, художественностью, эмоциональностью. В этом смысле масштаб интереса к реальности у ТВ не меньше, а даже больше, чем у книги.
На единицу зрительского внимания ТВ предлагает более концентрированный, в сравнении с книгой, образ реальности, убеждая в жизненной важности того или иного события для каждого зрителя.
Скирдовщик Константин Левин – философский образ, несущий идеологическую, моральную и прочие нагрузки, смысл которых грандиознее самой высокой бытийной компетенции читателя. А вот телесюжет силосования в Костромской области предлагается телезрителю в качестве частного события, от осуществления которого зависит некая добротная – или не очень – составляющая жизни этого самого телезрителя: заготовка кормов, цены на молоко и мясо, скромность пенсии.
При этом следует обратить внимание на оборотную сторону тождества читательского-зрительского опыта тем или иным носителям культурной информации. Книга – это костюмированное историческое где-то и философско-идеологическое когда-то , но речь в ней идет только о субъективно авторском и воображаемо читательском содержании мира.
Реальность, предлагаемая ТВ, является как внешней, так и сугубо интимной. Эта реальность дискретна (быстрая смена лаконичных по объему сюжетов), ее пространственные параметры нарушены («а теперь к катастрофе в Африке…»), не соблюдается календарный порядок («…от событий сегодняшнего дня перейдем к истории. Сто лет назад…»), но совокупный сюжет ТВ создает в сознании телезрителя иллюзию целостности. Что очевидно абсурдно.
К. Хани и Дж. Манцолэти отмечают, что ТВ как средство массовой коммуникации использует в основном зрительные образы и словесные описания, поэтому влияние ТВ «больше сказывается на нашем познании, а не на поведении. Оно овладевает нашим вниманием, заставляя фокусировать свой взгляд на потоке постоянно меняющихся образов. Телевидение заставляет людей усваивать важную информацию, хотя они об этом даже не подозревают. Являясь пассивными наблюдателями происходящего на телеэкране, мы приглушаем свои критические и оценочные способности, и именно в этом состоянии относительной пассивности мы наиболее подвержены влиянию телевидения. Телевидение дает нам информацию о таких сферах человеческой жизни, о которых до этого у нас не было почти никакого представления. Но сведения, полученные с телеэкрана, зачастую оказываются неверными. То, что телевидение показывает нам в качестве „действительности“, очень часто не имеет ничего общего с реальным положением вещей, и все усвоенные таким образом знания оказываются ложными».
