Александр Николюкин - Литературоведческий журнал №30
Summary. The author analyses Fet creative activity in the context of changing «literary opinions» of the time and discusses the principles of his new collected works edition.
В «Энциклопедическом словаре» Брокгауза–Ефрона (1899) имя «ФЕТ» было определено: «известный русский поэт-лирик». В «Краткой литературной энциклопедии» (1972) он представал как «русский поэт». В предназначенном для школьников словаре «Русские писатели XI – начала ХХ века» (1995) место Фета было обозначено так: «поэт, переводчик». В недавнем словаре для тех же школьников «Русские писатели: XIX век» (2007) это имя наполняется дополнительным деятельным содержанием: «поэт, прозаик, публицист, переводчик».
Подобное посмертное «приращение» энциклопедических номинаций применительно к конкретному деятелю культуры – случай сам по себе уникальный. И дело тут не только в том, что в последнее время усилилось изучение наследия Фета, а издание его произведений перешло в новую стадию. Допустим, в последнем словаре имя «ТЮТЧЕВ» по-прежнему определяется просто «поэт», хотя вышло полное собрание его сочинений, содержащее не только стихи, но и замечательные философско-политические статьи, хотя опубликован его незавершенный философский трактат «Россия и Запад». Тютчев от этого не перестал осознаваться как «просто поэт». А Фет – перестал.
Между тем русское массовое сознание определило Фета даже в «поэты-лирики» далеко не сразу. Во всяком случае – не при жизни. В бурные 1860-е годы он напрочь испортил свою литературную репутацию: интересоваться его творчеством стало «дурным тоном». В журналах на его стихи существовало «гонение», двухтомное издание его стихов и переводов (выпущенное в 1863 г. отнюдь не «запредельным» тиражом) залежалось в книжных лавках на 30 лет – до конца его жизни! А когда «академики» надумали дать Фету Пушкинскую премию, то она была дана (на всякий случай) не за его лирические стихи, а за переводы Горация (нечто «несомненное», хотя и не столь значительное, и совсем не культурообразующее)!
В качестве «поэта-лирика» Фет был осознан уже в эпоху «символистов», хотя он сам всегда выделял эту сферу собственной деятельности в качестве главной. В стихотворении, написанном по поводу переселения в курское имение Воробьевка, так было определено значение этого рода деятельности Фета:
Поэт! Легко сказать: поэт!
Еще лирический к тому же!
Вот мой преемник и сосед,
Каких не выдумаешь хуже.
Поэт – это своеобразное явление культуры, и очень непростое.
Люди, которые пишут и печатают стихи, подразделяются на два «разряда»: поэты и непоэты. В этом разделении нет ничего обидного: стихи «непоэтов» тоже иногда оказываются нелишними для национального чувства. Но собственно поэтов в любой национальной литературе оказывается немного.
Это вроде бы кажется противоестественным: большинство образованных людей, достигнув определенного возраста, пробуют писать стихи. Внешне это оказывается нетрудным ремеслом: небольшое число стихотворных размеров, рифмы, которые «вооружают» поэтическую «мысль», и т.д.
Из тех миллионов, которые пробуют писать стихи, тысячи – стремятся их напечатать: проверить свой поэтический талант на читателе. Многие из этих «тысяч» потом попадают в «цех задорный» – так его поименовал Пушкин – и делают поэтическое творчество основным делом своей жизни. Но от этого еще не становятся поэтами.
Так всегда было. Еще в «допушкинские» времена В.А. Жуковский решил дать русскому читателю представление о современной русской поэзии – и набрал из журналов увесистое «собрание», которое так и назвал: «Собрание русских стихотворений» (5 томов, 1810–1811 гг.). Современники сетовали на неправомерное расширение круга «поэтов» («и Шаликов, и Долгорукий»), но если исключить «непоэтов», «то нельзя собрать и одного тома». Да и непоэты тоже оказали свое влияние на развитие словесности.
Между тем в нашей памяти от всей «допушкинской» поэтической эпохи «сохранилось» лишь несколько поэтов: их можно пересчитать по пальцам одной руки. А если быть совсем «разборчивым», то из всего «поэтического» XIX столетия хочется запомнить не более двух десятков поэтических имен. А из ХХ – и того меньше.
Поэт – это не тот, кто пишет и публикует стихи. Это тот, кто привносит с собой неповторимое мироощущение, которое для убедительности представлено в форме стихотворного высказывания. С точки зрения «оценивающего» Фета (статья «О стихотворениях Ф. Тютчева», 1859), Тютчев – единственный и несомненный поэт, а гораздо более известный его современник Некрасов – столь же несомненный непоэт. При этом Тютчев, проживши 70 лет, оставил после себя только «книжку небольшую», не относился к своей поэтической деятельности сколько-нибудь серьезно и ни копейки на своих стихах не заработал. А Некрасов уже к 35 годам стал знаменитым, всей России известным стихотворцем, издателем передового журнала, лидером влиятельного литературного кружка, а потом составил состояние на переизданиях своих стихов, востребованных на читательском рынке. Следовательно, имел гораздо более «счастливую» литературную судьбу, чем Фет или Тютчев.
Но дело даже не в этом. Мировосприятие поэта ориентировано на встречу с Музой: «Пришла и села. Счастлив и тревожен, / Ласкательный твой повторяю стих…» Истинные шедевры, подсказанные Музой и не ангажированные временем, оказываются, как правило, непонятны широкому читателю. Поэтому поэты не умеют «зарабатывать» на своих стихах.
Можно наметить несколько показательных отличий поэта от непоэта. Например, поэт свободен от самоповторения. Каждый раз, когда к нему «приходит Муза», он оказывается первооткрывателем, стремится идти «по целине», создавая что-то совсем оригинальное и ни на что не похожее. У поэта нет раз навсегда закрепленной темы (вроде некрасовских «страданий народных»): он пытается «работать» независимо от привычных тематических сфер, каждый раз прокладывая «свою» тропку и демонстрируя свое миропонимание. Поэтому любой поэт строго индивидуален. Как отмечал А. Блок, «душевный строй истинного поэта выражается во всем, вплоть до знаков препинания».
Поэтому же, кстати, от истинного поэта остается гораздо больше таких стихотворений, которые воспринимаются как «плохие», и почти нет произведений, выполненных на «хорошем среднем уровне». У непоэта таковых большинство – поэт же предпочитает лучше написать откровенно «плохое» (не каждая новая тропка выводит на что-то действительно новое!), чем еще раз «повториться», а в противном случае зачем и Муза являлась?
«Горька судьба поэтов всех времен!» – восклицал еще Вильгельм Кюхельбекер.
Судьба настоящего поэта прямо не связана с собственно литературным движением эпохи: поэт, как правило, не в состоянии прожить только литературным трудом и вынужден реализовываться в иных – иногда совсем не «сопредельных» сферах. Державин был крупным чиновником и министром; Пушкин получал от правительства жалованье за писание исторических сочинений; Тютчев избрал карьеру дипломата и цензора; Фет стал помещиком-фермером…
Судьба поэта, как правило, бывает трагичной. И живут они очень часто недолго. Фет в этом отношении был знаменательным исключением. Благодаря своей сильной личности он сумел дожить почти до 72 лет – и не утратить своего таланта и не изменить изначально выбранной поэтической стезе.
Фет осознал то, что он поэт, еще в 19-летнем возрасте – и это осознание определило весь его жизненный и творческий путь. Свое бытийное credo он высказал в одном из позднейших писем: «Свободы ищет и добивается человек на всех поприщах: политическом, общественном, умственном, художественном: словом сказать, на всех. Слово свобода у всех на языке и, быть может, на сердце; а между тем, многие ли уяснили себе его значение? Свободу понимают, как возможность двигаться во всех направлениях. Но природа не пускает меня ни в небо, ни в землю, ни ко дну океана, ни сквозь стену. Для духовного движения есть свои океаны и стены. Интересно осмотреть остающееся в нашу пользу пространство, по которому мы действительно можем двигаться»1. Всю жизнь он «осматривал» это «пространство». В отличие от Тютчева, он не конструировал в поэтической форме никаких умозрительных систем. Он был как раз певцом «пространства свободы».
В известной формуле Фет так определял ведущие сферы собственной деятельности: «Солдат, коннозаводчик, поэт и переводчик». Помимо последних «энциклопедических» номинаций, на первом месте стоят две материальные, связанные между собой как раз показателем свободы.
Ведь солдат, служащий в военной службе и точно выполняющий устав (это «точное выполнение» всегда было неукоснительным правилом Фета на военной службе), оказывается гораздо свободнее от тех житейских случайностей, от которых «несвободен» гражданский чиновник, зависящий от множества мнений и житейских перемен. А коннозаводчик – это свободный руководитель фермерского хозяйства в его «пределе»: только от деятельности его самого зависит его материальное процветание! Столь же свободны и независимы от окружающих мнений должны быть «рифмующиеся» с ними данности духовного самоопределения литератора: поэт и переводчик.
