Гораполлон - Иероглифика
У Артемидора (II, 13) змея вообще не кусала хвост. Она теряла кожу, омолаживалась и среди прочих интерпретаций служила символом времени. Нам не известно, какой манускрипт Гораполлона читал Фикино. В 1940 году во Флоренции имелось четыре текста, сохранившихся с XV века. Самый старший из них якобы был привезен с острова Андрос в 1419 году. Мы не будем гадать о причине расхождений, возникших в тексте Фикино, но отметим, что он знал о содержании книг Гораполлона и был наслышан об иллюстративном соответствии иероглифов с тезисами Плотина.
Первое издание «Иероглифики» датируется 1505 годом. Оно было напечатано вместе со сказками Эзопа.
На протяжении следующей сотни лет появилось около тридцати изданий, переводов и перепечаток этого труда, не говоря уже о текстах с комментариями, начало которым положил Валериано (1556). Каталог Bibliotheque Nationale насчитывает пять изданий XVII века. В 1835 году Конрад Лимане выпустил в Амстердаме издание с критической статьей, и вслед за этим через четыре года последовал английский перевод, выполненный Кори. К тому времени открытия Шампольона пробудили новый интерес к Египту, а признание французского ученого, что, по крайней мере, тринадцать иероглифов Гораполлона оказались правильными, вызвало новый интерес к нашему автору[12].
Какими бы ни были ошибки Гораполлона, ученые XVI века не осознавали их. Его считали непререкаемым авторитетом, и сомнения появились только в XVII веке.
Один из издателей текста, итальянский ученый Сбордон, цитирует трех авторов XVII века, которые первыми усомнились в знании Гораполлона и даже в его существовании[13]. Причины для таких сомнений были очевидными. В 1618 году Никола Кауссен отметил в комментарии, что текст «Иероглифики» содержит латинские слова. К тому же ему показалось странным, что манускрипт «Иероглифики» был найден только в XV веке. В диапазоне от V до XV века о Гораполлоне не упоминал ни один греческий автор – за исключением Сьюдаса[14].
Сьюдас в своей книге интерпретировал иероглифы, основанные на игре слов – причем эти каламбуры были понятны только на греческом языке. К примеру, в I, 17 солнце названо Гором, потому что правит часами (Hours); а в II, 100 название «верблюд» восходит к термину %ацрloj то есть, xammhpsoj (согнутый) и %ацятю (бедро).
В I, 2 мы встречаем каламбур о ghsaj который означает одновременно и «старость» и «сброшенную кожу змеи»[15].
В II, 108 объяснение слова «pinnophylax» приводится по греческому смыслу. Некоторые из этих курьезов были указаны Де Поувом в издании 1727 года, включавшем в себя заметки таких ученых, как Мерцер, Гошель и Кауссен. Читатель должен иметь в виду, что в тексте, который приводится ниже, упоминаются, по крайней мере, три неегипетских животных: бобр (II, 65), слон (II, 84, 85, 86 и 88) и медведица (II, 83). После контактов с греками и римлянами египтяне могли узнать об этих животных, но вряд ли они стали бы вводить их в перечень священных символов. И, наконец, имеется несколько ссылок на чисто греческие или греко-римские традиции – например в II, 46 имеется ссылка на лавровый лист и оракул; в II, 117 – на флейту Пана; в II, 116 – на лиру. И что интересно, все эти странности собраны в книге II.
Хотя такие комментарии однозначно указывают на греческое авторство текста, мы должны признать, что автор знал кое-что о Египте. Выше уже отмечалось признание Шампольона о правильности тринадцати символов[16].
Кроме того, в тексте обнаружено десять египетских слов, из которых восемь оказались правильными.
В книге I имеется группа иероглифов, описывающих различные атрибуты египетской религиозной и государственной жизни: священная надпись, магистрат, пасторфорус, составитель гороскопов. Эта группа символов соответствует религиозным процедурам, изложенным Клементом Александрийским, а его описание пока признано относительно точным[17]. Следует признать, что большинство современных исследователей Гораполлона (к примеру, Сбордон, бельгийцы Вергот и ван де Волл) указывают на точность многих иероглифов. Их доказательства не затрагивают книгу II, но вывод сделан верный: вряд ли какой-либо ученый XV века мог бы обладать подобной информацией – тем более что до XIX века знание иероглифов в Западной Европе черпали в основном из манускрипта Гораполлона.
По нашему мнению (и мы заявляем право первооткрывателей по этому вопросу), рассматриваемый труд имеет составное авторство. Книга I и книга II написаны, по крайней мере, двумя людьми. Первая содержит все египетские слова и правильные символы. Она следует четкому плану и описывает «вечность», «Вселенную», «год», «месяц», «времена года» и «богов» – то есть рассматривает космологические, метеорологические и психологические темы. Вторая книга имеет дело с различными ситуациями человеческой жизни: болезнями и здоровьем, удачами и неудачами. Однако это спорное замечание. Автор намеренно мог разместить глобальные темы в первой книге, а во второй перейти к человеческим проблемам. Однако как объяснить, что книга II повторяет тот же материал, который содержался в книге I? Например, пассаж II, 58 является повторением I, 55. В II, 78 бык назван символом умеренности, и это заявление ничем не отличается от пассажа в I, 46.
Более того, мы можем отметить явные противоречия.
Так, в I, 7 душу символизирует ястреб, а в II, 1 она описывается звездой.
В I, 13 судьба обозначается звездой, а в II, 29 она изображается семью буквами, окруженными двумя пальцами.
Смысл василиска в II, 61 противоречит I, 1.
В II, 91, олень пленяется музыкой флейты; в II, 54 та же слабость отмечается у горлицы.
Такие противоречия кажутся несерьезными – мы все подвержены ошибкам. К тому же, когда символ имеет двусмысленный характер, его значения часто подаются под одними и теми же заголовками. Но только одно из указанных противоречий отмечается в книге II, остальные наблюдаются между пассажами обеих книг. Возможно, лучшее доказательство двойного авторства приводится во введении Филиппа ко второй книге: «И к тому, что было написано другими… я чувствую нужду добавить…» Это выглядит так, словно он добавил какой-то материал, не написанный Гораполлоном. Следовательно, мы можем допустить, что каждая книга имела своего автора. Скорее всего, составителем второй книги был грек или житель Александрии, который мыслил и говорил по-гречески.
Если человек не является египтологом, то его основной интерес к иероглифам заключается в символическом смысле представленных образов. Подобный материал был общим для Запада и Востока. Его можно найти в таких фундаментальных работах, как «О природе животных» Элиана (III век), или в различных бестиариях и гексамерах. Аристотелевская «Физиогномоника» (см. пятую главу) утверждает, что психологический характер животных определяется по их физическому виду. De mirabilibtts ausctdtationibus ссылается на сказочные истории о животных – истории, которые имеют в основе фольклор более древних веков. Псевдофилонский De animalibus рассказывает легенды о сыновней почтительности аистов и о монархическом устройстве пчелиного роя[18], а споры о превосходстве животных над людьми ведут нас к самому «Alcmaeon»[19]. В этих ранних трактатах животные не рассматривались в качестве символов, но именно они создали базис для животного символизма. Следует также отметить «Gryllus» Плутарха, переделанный в XV веке в трактат «Круг Гелли»; благодаря его влиянию на Ренессанс люди считали, что животные не только лучше их, но и гораздо счастливее[20]. Не следует забывать и баснописцев. У Бабрия и Федры мы не найдем ни одного намека на иероглифы, но символизация моральных черт образами некоторых животных являлась основной характеристикой басен.
Вероятно, самой очевидной параллелью поучительных историй «Иероглифики» были сюжеты бестиариев[21] и гексамер. «Нехаетегоп» св. Василия и «Нехаетего» св.
Амвросия придали традиции должный престиж и сделали животных популярными символами достоинств и пороков.
(Точные параллели будут указаны ниже в соответствующих частях этой книги.) Трактат V века «Physiologus», приписываемый св. Амвросию, перечисляет черты льва, пеликана, феникса, бобра, гиены и вороны, большинство из которых уже было изложены тремя веками раньше в «Элиане»[22]. Трактат «Physiologus» Псевдо-Епифания (не старше V века) показывает, что к тому времени большая часть материала уже кристаллизовалась в пословицы и суеверия. Та часть работы Гораполлона, которая имеет греческие корни, восходит к «Элиану» и «физиологической» традиции. У него мало общего с достоверными зоологическими описаниями Аристотеля и – что достаточно любопытно – с Плинием.
Однако не следует рассматривать «Иероглифику» как коллекцию историй и небылиц, в которой главную роль играют животные. Это действительно геральдическая книга, похожая на труды Альсиати. Как верно заметил Фикино, каждый ее иероглиф выражает абстрактную мысль в визуальной форме. Образ стервятника, согласно Гораполлону (1,11) означает среди прочего «брак»; лев (I, 17) – «энергичность».
