Антон Нестеров - Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века
С одной стороны, все это выражало скорбь по Филипу Сидни, с которым Эссекса связывала дружба – столь тесная, что на смертном ложе Сидни просил друга женится на его вдове,[358] леди Френсиз Уолсингам, и стать отцом ребенку, которого она в тот момент носила в своем чреве. Через полгода Эссекс сочетался браком с вдовой поэта, но при этом продолжал жить в своем поместье, а леди Френсиз переехала жить к отцу. Однако в апреле 1590 г. тот скончался, и вышло наружу, что леди Френсиз беременна. Эссекс признал ребенка, объявив, что он и леди Френсиз связаны узами брака, вызвав тем настоящий гнев королевы.[359] Супругам было запрещено появляться при дворе, и для Эссекса турнир 1590 г. стал возможностью вымолить прощение у Елизаветы. То, как Эссекс обставил свое появление на турнире, должно было показать королеве: он скорбит и об ушедшем друге, и о своей опале. Вокруг Сидни к тому времени уже сложился настоящий культ: рыцарь, поэт, идеальный придворный – он стал образцом для подражания, и столь глубокая верность памяти друга не могла не тронуть сердца всех, кто помнил Сидни, на что Эссекс и рассчитывал. Вскоре он, в отличие от Френсиз Уолсингам, был прощен.
Импресса графа Эссекса на турнире 1590 г. (Henry Peacham. Minerva Britanna, or a Garden of heroical devices… London, 1612. P. 114)
Импресса графа Эссекса «И в конце концов, [я] побежден». (Henry Peacham. Minerva Britanna, or a Garden of heroical devices… London, 1612. P. 44)
Другой пример подобного «публичного объявления о намерениях» во время турнира – импресса графа Эссекса в период обострения его борьбы с Робертом Сесилом за политическое влияние в конце 1590-х. На турнире Эссекс появился со щитом-импрессой, где были изображены весы, на одной чаше которых стояла пушка, а на другой – лавровый венок и перо, причем последние перевешивали. Девизом импрессы было «Ettamenvincor» («И в конце концов, [я] побежден»).[360] В книге «Британская Минерва» Генри Пичама импрессу сопровождают следующие строки:
Пусть защищает королевство МАРС
Всей мощью и войска к границам шлет
Но мудрая ПАЛЛАДА направлять
Дела умеет лучше, и ведет
Нас к процветанию, что супостата
Удержит лучше пушек и булата.[361]
Эссекс, ратовавший за активное усмирение Ирландии, тем самым как бы признавал, что он отступается перед более взвешенным курсом Роберта Сесила, который занимал пост Государственного секретаря, т. е., по сути, Первого министра королевства.
Мы видим, что турниры в День восшествия на престол были больше, чем просто развлечением. Они давали возможность определенным образом регулировать отношения сюзерена и подданных, позволяя последним заявить о своей позиции, в том числе и по вопросам текущей политики, urbietorbi. На турниры приглашались иностранные послы и почетные гости, что превращало ристалища в своеобразное средство внутренней и внешней пропаганды. Так, Роберт Уайт, один из помощников Государственного секретаря Роберта Сесила, писал своему патрону: «Ее Величество весьма озабочены тем, чтобы в этом году на День восшествия на престол были устроены блестящие церемонии, турнир и сражение, которые бы произвели впечатление на русского посла» (1601).[362]
Неизвестный художник. Портрет сэра Джеймса Скюдамора. Ок. 1595–1600 гг. Коллекция Джона Э. С.Лукаса-Скюдамора
Вокруг турниров сложилась и определенная литературная традиция, в ее «высоком изводе» представленная «Аркадией» Сидни и «Королевой фей» Спенсера, но породившая вместе с тем и описательные поэмы, носящие характер «уложенных в размер» светских хроник: «Полигимнию» и «Английские празднества»[363] Роберта Пила и целый ряд других текстов.
Турниры в День восшествия на престол породили и свою иконографию: рыцарь, одетый в доспех, стоящий в пейзаже, часто – опирающийся на копье, при этом, как правило, мы видим его щит с начертанной на нем импрессой. Таковы портреты-миниатюры Роберта Деверо, графа Эссекса (ил. 35), и Джорджа Клиффорда (ил. 36), графа Камберленда, работы Николаса Хилльярда; портрет сэра Джеймса Скюдамора кисти неизвестного художника и ряд других произведений. Отметим, что в 1580-е г. мы встречаемся с рядом инноваций в английской миниатюре: появляются работы, на которых портретируемый изображен в рост, и миниатюры с девизами[364] – в обоих случаях, несомненно, присутствует влияние «турнирной иконографии».
На миниатюре Хилльярда (1590) мы видим графа Камберленда, когда он стал Королевским чемпионом, приняв обязанности, переданные ему сэром Генри Ли, который в 1590 г. вышел в отставку, чтобы покинуть двор и осесть в своем поместье Дитчли. Граф стоит, осененный кроной раскидистого дерева, на заднем плане виднеется пейзаж Уайтхолла. К его шляпе прикреплена перчатка королевы – символ Королевского чемпиона. Поверх доспеха на графе – небесно-голубое одеяние цвета лазури, которая в геральдике символизирует верность и безупречность. Рукава одеяния, как и шляпа, расшиты изображениями армиллярной сферы и оливковой ветви, означающих готовность сделать все, чтобы сохранить мир в мироздании. Об этом же говорит и импресса на щите: земля, над которой изображено Солнце, а под ней – Луна, девиз же гласит: «Hastaquando» («Доколе копье»), т. е. он готов преломлять копье во имя королевы, покуда светила не остановят свой бег (ил. 36).
Заметим, что астрономический символизм был в принципе характерен для импресс, с которыми рыцари выезжали на турниры в честь Дня восшествия на престол. Фрэнсис Амелия Йейтс связывает это с влиянием «Книги о рыцарском ордене» Раймонда Луллия, вышедшей в Англии в первой половине 80-х г. XVI в. в переводе Уильяма Кэкстона.[365] Луллий стремится вписать рыцарское служение в общий порядок бытия: как Бог управляет семью светилами, а те, в свою очередь, правят всем в дольнем мире, так Государь, подобно Богу, правит своими рыцарями. И елизаветинские рыцари (подобно рыцарям «Аркадии» Сидни или «Королевы фей» Спенсера) вращаются вокруг государыни, словно планеты.[366] Потому неудивительно, что, как свидетельствует Уильям Кэмден, Генри Ли на одном из турниров выезжал с импрессой, изображающей созвездие Короны (Ариадны), девизом же ее было «Caelumque solumque beavit» («Несет счастье небу и земле»);[367] импресса еще одного рыцаря изображала Солнце, освещающее своими лучами звезду, наполовину закрытую облаком, а девиз в данном случае гласил: «Tantum, qantum» («Постольку, поскольку»);[368] на импрессе другого были представлены созвездия Льва и Девы и надпись: «Hisegoproisidiis» («Ими я поддержан»);[369] и т. д. Это же дает ключ и к прочтению символики, украшавшей доспех Генри Ли, специально заказанный им к турниру 1590 г., на котором он сложил с себя обязанности Королевского чемпиона: на нагруднике с обеих сторон было выгравировано Солнце, к которому стремится Феникс.
Эскиз доспеха Генри Ли, в котором он выступал на турнире 1590 г.
То, что перед нами определенный иконографический тип портрета с четким кругом ассоциаций, подтверждается портретом Генри, принца Уэльского, созданным уже в эпоху короля Иакова I Робертом Пиком. В нем ясно дается отсылка к «турнирным» портретам елизаветинской эпохи и ее мифологии: мы видим принца на фоне лесного пейзажа с рыцарским замком на заднем плане; Генри вынимает из ножен меч, ногой опираясь на щит со значком принца Уэльского – тремя белыми перьями, скрепленными лентой с начертанным на ней девизом: «IchDien» («Я служу»). Движение принца, достающего меч, связывают с легендой об Экскалибуре, мече короля Артура, извлечь который из ножен (в других версиях – из камня) мог лишь тот, кому свыше назначено править Англией. Что касается немецкого девиза, то его происхождение соотносят с победой Черного Принца в битве при Креси (1346) над французской армией, на стороне которой сражался и король Иоанн I Люксембургский. Черный Принц глубоко уважал Иоанна как отважнейшего рыцаря и, когда нашел его тело на поле боя, снял с мертвого короля шлем, увенчанный белыми перьями, сделав его и девиз покойного короля геральдическим значком английских наследников престола. Этот жест был призван подчеркнуть, что победу английской армии при Креси принесли валлийские лучники, а немецкое «Ich Dien» («Я служу») созвучно валлийскому «Eich Dyn» («Твои люди»). Автор портрета, Роберт Пик, осознанно обыгрывает все составляющие «турнирного» портрета: статуарную готовность к бою, импрессу, пейзаж.
Роберт Пик. Принц Генри Стюарт. Ок. 1610 г. Турин, Палаццо Реаль
Особый интерес в «турнирной» иконографии представляет «Портрет капитана Томаса Ли» (1594), созданный по заказу сэра Генри Маркусом Гирартсом Младшим.[370] В 1590-е гг. Гирартс выполнил целую серию работ для галереи поместья Дитчли, в том числе и потрет кузена сэра Генри.[371] При этом он прилагает «открытия», сделанные миниатюристами, прежде всего Хилльярдом, к большому парадному полотну. Портрет Томаса Ли – первый в английской живописи большой портрет маслом, на котором модель представлена не в интерьере, а на открытом воздухе. Миниатюра рассматривается вблизи, и изображение не нуждается в рельефности, создаваемой тенями, поэтому работавшие с ней художники предпочитали использовать ровный рассеянный свет и охотно помещали модель под сень дерева, в саду и т. п. Это оправдывало себя еще и потому, что миниатюра писалась довольно быстро, следовательно, автор не слишком зависел от капризов погоды.
