Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
И это тоже что-то напоминало.
Так что же?
Терпение, дорогой читатель! Терпение!
Подсказка вас поджидает уже через несколько абзацев.
А пока вернемся в середину 1920-х…
Еда — копейки, да рубль за входИзначально проход в ресторан не был таким строгим, как и на литературные вечера, где выступали и Есенин, и Маяковский, и даже ненадолго заехавший из Италии в Москву М. Горький. Попасть туда можно было только по специальным приглашениям или рекомендации литераторов — членов образовавшегося вокруг «Дома» сообщества. Последние, в также их гости, собственно, и составляли основной контингент посетителей ресторана. Двух наиболее известных я уже упомянул. Чьи-то имена еще выплывут. А за более широким списком вообще-то советую обратиться к написанной в те годы двумя большими литературными насмешниками — А. Архангельским и М. Пустыниным пародийной драме «Онегин в Москве». Вот для затравки несколько строчек из нее:
…Там тень витала Керекеша
И Розенталя борода.
Там философствовал Олеша —
Остряк, негласный тамада.
Там, без пяти минут Белинский,
И Гроссман-Рощин взад-вперед
Шагал, приветствуя народ.
Всего там было, и помногу,
Сверх нормы там имели корм
Большие доки малых форм
Их имена известны… Богу,
Там некогда жевал и я,
Но вредна рыба для меня…
Из всех перечисленных в пародии персонажей в нашем повествовании особого упоминания заслуживает самый первый — внушительного роста, представительный, с огромной до пояса бородой конусом. У него, собственно, и кличка была — Борода. В основном именно под ней знали этого легендарного человека в наиболее продвинутых — равно как в творческих, так и ресторанных — кругах Москвы середины 1920-х — начала 1960-х годов.
Итак — Яков Данилович Розенталь. Родился в 1893 году в Москве. Окончил реальное училище. В Первую мировую войну служил офицером-интендантом, заслужив в армии славу человека, который кровь из носа — но солдат накормит. После развала империи некоторое время работал в Киеве. А в 1921 году — еще порознь, но в одно время с Булгаковым — вновь вернулся в Москву. С 1925 года по 1931 год жизнь сложилась так, что Якову Даниловичу пришлось попеременно быть директором ресторана «Дома Герцена» и налаживать писательское питание в бывшем олсуфьевском барском особняке на Поварской, 50 (в этом похожем на старинный замок здании Центрального Дома литераторов и поныне работает ресторан, в основание которого Розенталь, можно сказать, закладывал первые камни). На обоих объектах сразу же выявился главный талант этого незаурядного человека — умение страстно, до самозабвения организовать ресторанное дело.
Сеанс разоблачения черной магии Я.Д. РозентальБулгаков в «Доме Герцена» выделил Розенталя сразу. И не только благодаря тому, как тот поставил дело, обеспечив обслуживание по высшему разряду и организовав питание, которое по качеству провизии да еще за довольно смешные деньги било тогда любой другой московский ресторан. Яков Данилович останавливал на себе глаз одной только своей фактурной внешностью — черноглазый красавец во фраке с кинжальной бородой цвета воронова крыла.
И опять же сводчатые потолки, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами. И столики под ними — с лампами, накрытыми шалью…
А вот откройте для интереса главу «Было дело в Грибоедове» в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», над первой редакцией которого писатель начал работу в 1928 году. Тут-то все и обнаружится. Кое-какие узнаваемые черты писательского ресторана на Бульварном кольце, в который Булгаков перенес владения придуманного им Массолита. А главное — точно выписанные характер и портрет главного в «Доме Герцена» ресторанного распорядителя.
Словом, почти полное соответствие нашей действительности.
Спешите увидеть «в питье и едении»…Пока Булгаков в своем недоступном никому более творческом процессе набрасывал первые строки своего бессмертного романа, Якова Даниловича потащили в суд. Ему инкриминировали, что подведомственный ему ресторан превратился в «гнездо разврата».
В писательской среде, где по давней традиции сплетни распространялись мгновенно, даже пополз слушок, что Розенталь якобы «кому-то поставлял девочек». Последнее, как довольно быстро выяснилось, оказалось полной чушью, подлой выдумкой завистливых клеветников. Что же касается «падения нравов», то в «Доме Герцена» вину за это можно было предъявить кому угодно, но только не Якову Даниловичу. В отличие от литературных мероприятий вход на территорию его ответственности, как уже было отмечено, режимным не был. Поэтому в популярнейший в городе ресторан прямо с бульвара лезли все, кому не лень, — лишь бы, как засвидетельствовал в своем стихотворении 1928 года «Дом Герцена» Владимир Маяковский, «увидать в питье и едении автора произведения». Словом, обвинение рассыпалось, и дело тихо спустили на тормозах. Вход в ресторан все равно оставили свободным. Соответственно «очень уж свободным» оказалось и поведение определенной части граждан, перевоспитывать которых было совершенно безнадежно. Они катастрофически не умели себя ни вести, ни пить. И, разными способами проникнув в обход очереди в «Дом Герцена», всячески портили «праздники еды», которые Яков Данилович устраивал исключительно в расчете на приличных посетителей.
«Оргию заказывали?»По поводу нравов в том же посвященном писательскому ресторану стихотворении 1928 года Владимир Маяковский даже изобразил одну такую парочку. Подсмотренная им в реальности сцена выглядела так:
Ус обвис намокшей веткой,
Желтое, как йод,
пиво
на шальвары в клетку
сонный русский льет…
Шепчет дева,
губки крася, юбок выставя ажур:
«Ну, поедем…
Что ты, Вася!
Вот те крест —
Не заражу…»
Уехал в брюках клетчатых.
«Где вы те-пе-рь…»
Кто лечит их?
Более поздней поры воспоминание другого, тоже находящегося в зените писательской славы литератора — Юрия Олеши не столь остро, сколько пронзительно грустно. Признанный мастер слова, автор уже завоевавших невероятный читательский успех «Трех толстяков» и романа «Зависть», Олеша начал пить. И в этом никто из окружавших его знакомых — в том числе и Яков Данилович — остановить его не могли. Писатель чуть ли не ежедневно наведывался в «царство Розенталя» и… Впрочем, вот его собственное свидетельство: «Прихожу в Дом Герцена часа в четыре, — пишет он в своей «Книге прощаний». — Деньги у меня водятся. Подхожу к буфету. Мне нравятся стаканчики, именуемые лафитниками. Такая посудинка особенно аппетитно наполняется водкой. Два рубля стоит. На буфете закуска. Кильки, сардинки, мисочка с картофельным салатом, маринованные грибы. Выпиваю стаканчик. Крякаю, даже как-то рукой взмахиваю. Съедаю гриб величиной с избу. Волшебно зелен лук. Отхожу.
Сажусь к столу.
Заказываю эскалоп.
Собирается компания.
Мне стаканчика достаточно.
Я взбодрен…»
Кругом сидит публика, у которой «вещания» Олеши имеют несомненный успех. Поэтому они смеются, когда он произносит на самом деле довольно трагичную фразу: «Литература окончилась в 1931 году».
Полуподвал Клуба театральных работников в Старопименовском
На самом деле литература в 1931 году в общем-то не кончилась. Но под прессом набирающей силу сталинщины как-то потускнела и стала прогибаться. Стремительно покатился вниз, а затем и вовсе закрылся писательский ресторан на Тверском бульваре. Почти для всех неотвратимость его скорого конца стала очевидной еще до решения передать помещения «Дома Герцена» Литературному институту. Потому что все в том же 1931 году Розенталь оставил свой пост. И вместе с ним из этого заведения ушла «живая его душа»…
Веселый погребок имени «Тружеников сцены»Местом новой службы уже ставшего писательским и актерским любимцем Якова Даниловича стал ресторан Клуба театральных работников. Располагалось это заведение в подвале одного из четырех жилых корпусов по адресу Старопименовский переулок, участок 7. В 1927 году весь этот весьма живописный комплекс был сооружен для членов кооператива «Труженик искусства». А те подвал в строении 3 почти сразу же сдали организаторам так называемого Кружка друзей культуры и искусства. Фактически хозяйственными делами в кружке ведали некие юркие деловые люди, благодаря которым служители различных муз скоро обнаружили, что они всего лишь прикрытие. А под их маркой в подвале на самом деле функционировало «полукабаре» с буфетом и тайными карточными играми на деньги. К концу 1929 года, когда от нэпа остались одни воспоминания, кружок, как его уродливое порождение, прихлопнули. А помещение вместе со всем имуществом и мебелью передали новой общественной организации — Клубу театральных работников. Расположение оказалось исключительно удобным, благо часть наиболее знаменитых мастеров сцены проживала буквально в шаговой доступности.
