Михаил Гершензон - Избранное. Тройственный образ совершенства
Вот я поднимаю взор от земной поверхности, и вижу: как город в воздухе, как висячие сады Семирамиды, стоит недвижим иной мир, весь в прозрачном тумане розовой зари, – тот же земной мир, но волшебно преображенный. Как нет в природе прямой линии и точного круга, но человек нашел в своей душе их образы и вынес их наружу; как нет в природе гармонического аккорда, но человек расслышал его возможность среди природных звуков и осуществил его, так человеческая мечта познала в видимом мире мир невидимый, и пророки, поэты, художники описали нам этот невидимый, но подлинно-сущий мир. Послушайте простейшую песенку; в ней природные звуки чудно преображены: это естественные звуки невидимого мира. Пропорциональность, воздушность, изящество архитектурных линий так же реальны, как камень и металл, из которых построено здание, но откуда они? Их нет в природе. Реальный образ, воспроизведенный поэтом, всякому знакомое чувство, выраженное в сонете, музыка слов и созвучие рифм, – это не здешний дневной свет, не здешние черты, не природные звуки: это свет и перспектива, очертания и мелодии другой природы, не нашей.
Ключ веры{134}
I[3]
Кто хочет понять человека и себя самого, должен бросить лот в самую глубокую идею, какую создал человеческий ум, – в идею Бога. Она поразительна в целом, как предвосхищение после дней, единой мирообъемлющей истины, еще и теперь смутно брезжущей пред нами; трудно понять, какой опыт открывал полудиким людям тайну вещей, казалось бы, вовсе недоступных чувственному познанию. Но еще несравненно загадочнее самой идеи – те образные представления о божестве, в которых она воплощалась. Откуда почерпнул еврейский народ свое подробное и точное знание о творце и владыке вселенной, изложенное в Библии? Бог обрисован здесь чертами столь смелыми и вместе простыми, что по сравнению с ним любой образ, созданный воображением даже гениального художника, кажется искусственным и скудным. Биография еврейского Бога – несомненно самая полная, самая ясная и точная биография всякого Бога; я хочу рассказать, как в образе ветхозаветного Иагве{135} жил, страдал и совершал свое мировое дело всеобщий Бог человечества.
II
Что с первого взгляда поражает в ветхозаветном Боге, это противоречивость его существа и явления. Он реальнее всего сущего, ибо он источник и причина всякого бытия и всякого действия, совершающегося в мире. Он живет и действует как личность. Но, в отличие от всех других существ, он совершенно недоступен восприятию внешних чувств; он абсолютно реален и, однако, абсолютно умопостигаем. Его нельзя видеть; кто пытается увидеть его, того он поражает смертью (Исх. XIX 21, 24; XXX 20){136}. Моисей только слышит его голос из тернового куста (Исх. III 4, 5). Он окутан мглою; книга Исхода рассказывает: «Народ стоял вдали, а Моисей вступил во мрак, где Бог» (Исх. XX 21), и Соломон, молясь при освящении Храма, говорит: «Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле» (3 Цар. VIII 12–11; Паралип. VI 1). Иов знает:
«Вот Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется, и не замечу Его» (Иов IX 11). Моисей завещает народу: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня» (Второз. IV 15). Поэтому всякое подобие его, которое попытался бы создать человек, будет ложью: «Не сотвори себе кумира»{137}. У него нет даже имени – его можно называть только описательными именами, как Владыка или Сущий{138}. Он подлинно есть и, однако, не занимает никакого места в пространстве; он ярко и определенно индивидуален, но у него нет фигуры и лица. Итак, кто же он?
Твердо установлено одно, что Бог по своей природе – огонь. Ветхий Завет изображает различные состояния Бога как различные виды огня. Моисею Бог является в пламени, объявшем терновый куст; это был как бы эфирный огонь: куст горел, но не сгорал (Исх. III 2){139}. И все-таки он – подлинный огонь, тот самый, которым горят дрова на земле. Распаленный гневом, он извергает пламя, дым и горящие уголья. Книга Чисел (XI 1) рассказывает: воспламенился гнев Божий на Израиля, и возгорелся у них огонь Господень и начал истреблять край стана{140}; но Моисей помолился Богу, и огонь утих. В 17-м псалме читаем: «Разгневался Бог; поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поедающий; горящие уголья сыпались от Него»{141}. Он пышет жаром окрест себя; Дебора поет: «Горы таяли от лица Господа» (Суд. V 5), и эти слова повторяются в Библии много раз – в псалмах, у Исайи, у Михи{142}: горы тают от лица Господа, как воск от плавящего огня, как от кипятящего воду (Псал. 96, 5; Ис. LXIV 1–3; Мих. 1-4). Все эти речения – не метафоры; в них употреблены слова, которыми именуются обыденные физические явления: esch – огонь, и nomoss – плавить, таять. Бог по существу огонь и бытие его – горение; на Синае он является народу в огне: гора вся дымилась от того, что Бог сошел на нее в огне, и восходил от нее дым, как из печи (Исх. XIX 18). Когда Бог хочет засвидетельствовать пред людьми свое присутствие, он является в виде самопроизвольного огня. На вопрос Авраама: «Владыко Господи, по чему мне узнать, что я буду владеть ею <этой землею>?»{143} – Бог велит ему привести телицу, козла, овна и рассечь их; когда же солнце зашло и наступила тьма – «вот дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными» (Быт. XV 17). Моисей предупредил народ: сегодня вам явится Господь, – и вот как это произошло: сжегши часть жертвы, Аарон остальную часть оставил нетронутой на жертвеннике, потом вместе с Моисеем вошел в скинию собрания, и вышли, и благословили народ; в это мгновение вышел огонь из Господа и сжег на жертвеннике все сожжение и тук; и видел это весь народ (Лев. IX 23–24). Точно так же, когда Бог явился Гедеону и Гедеон усомнился, подлинно ли с ним говорит Господь, – Бог согласился сделать ему знамение. Гедеон принес мясо козленка и опресноков и положил принесенное на камень; тогда Ангел Господень, простерший конец жезла, который был в его руке, прикоснулся к мясу и опреснокам, и вышел огонь из камня и поел мясо и опресноки (Суд. VI 21). Илия сделал больше: соорудив жертвенник и выкопав ров вокруг него, он велел народу трижды лить воду на жертвенник и на жертву, пока ров не переполнился водою; затем он воззвал к Богу – и ниспал огонь Господень и пожрал всесожжение и дрова, и камни и прах, и поглотил воду, которая была во рве (3 Цар. XVIII 38). Тот же «огонь Господень» пожрал 250 мужей, поднявших мятеж против Моисея в пустыне (Числа XVI 35).
III
Итак, Бог Ветхого Завета – скорее стихия, чем существо: бесплотный, безликий, огнедышащий, огненный Бог. Таков он еще в видениях Иезекииля: «И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его вокруг; от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние вокруг него» (I 27 и VIII 2). Между тем ему как бы от природы присуща потенциальная форма воплощения, притом всегда одна и та же: когда обстоятельства требуют, он принимает вид ангела, неизменно в человеческом образе. Можно сказать, что в нем скрытно пребывает человеческий облик; он по сущности не имеет или по своей воле не хочет принимать другого плотского облачения, кроме наружности человеческой. Оттого и сказано: «Сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его»{144}. Ветхий Завет многократно повествует о явлении Бога людям в человеческом образе ангела. Особенно поучителен наивный рассказ Книги Бытия (гл. XVIII) о благовестии Аврааму, где Бог является в виде трех мужей и, однако, говорит как один – как Бог, и Авраам обращается к ним с речью то как к одному, к Богу, то как к троим. И в дальнейшем рассказе – о посещении Богом Лота – без различия чередуются: «те мужи» и «ангелы», а Лот говорит к ним как к одному – к Богу: «вот, раб твой обрел благоволение пред очами твоими» и т. д. (Быт. XIX). То же смешение в рассказе о признании Гедеона: тот, кто явился ему, именуется то ангелом Божьим, то Богом, и Гедеон называет его Господом (Суд. VI 11–23). Так и Агари является ангел в пустыне – и говорит к ней как Бог: «Умножая умножу потомство твое», и она знает, что с нею говорит Бог (Быт. XVI 7—13). Матери Самсона предстал ангел Божий, и она рассказывает о его явлении мужу так: «Человек Божий приходил ко мне, которого вид, как вид Ангела Божия, весьма почтенный» (Суд. XIII 6). Иисусу Навину Бог явился в виде человека с обнаженным мечом в руке, и человек этот назвал себя вождем воинства Господня, но дальнейшие строки показывают, что это был сам Бог (Иис. Нав. V. 13–15, Исх. III 5). Таков же и рассказ о явлении ангела Валааму и его ослице (Числа XXII 22–35).
И все же ангелы, являющиеся людям, – не весь Бог, а только эманация его{145}. Целиком Бог не воплощается в зримом образе. Разгневанный сотворением золотого тельца, Бог говорит Моисею: веди народ твой в землю обетованную, и ангел мой пойдет пред тобою, – «Сам же Я пойду среди вас; вы народ жестоковыйный; если Я пойду среди вас, то в одну минуту истреблю вас» (Исх. XXXIII 2,3,5); еще раньше сказано: «Вот Я посылаю пред тобою Ангела; блюди себя пред лицом его… ибо имя мое в нем» (Исх. XXIII 20–21). Когда посланный Богом ангел, поражая Израиль язвою, дошел до Иерусалима и простер руку свою на город, чтобы опустошить его, – Господь пожалел и сказал Ангелу: «Довольно, теперь опусти руку твою» (2 Цар. XXIV 16). И Лоту ангелы говорят: Господь послал нас истребить сей город (Быт. XIX 13). Ангелы – не Бог, но ипостась и образ его.
