Жан-Поль Креспель - Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883
Говоря об импрессионистских кафе, следует упомянуть также заведение «У папаши Латюиля», в котором Мане в 1879 году написал одно из своих чудесных полотен. Кабачок «У папаши Латюиля» находился на авеню Клиши, неподалеку от кафе «Гербуа». Бои, происходившие на заставе Клиши в 1814 году, особенно его прославили. Летом посетители заведения часто обедали под высокими деревьями прямо на улице. В последний раз большое собрание импрессионистов в этом кабачке прошло в 1885 году, когда Леон (Коэлла) Леноф и Антонен Пруст устроили здесь большой банкет по поводу юбилейной ретроспективы работ Мане в Школе изящных искусств. Кроме Ренуара, Моне, Дега и Кайботта здесь собрались все сливки художественного мира; пришли приятели Мане, литераторы Малларме и Золя, завсегдатаи Больших бульваров, с которыми тот был дружен до своих последних дней. На банкете присутствовало и несколько признанных помпьеристов, в частности Ролл, Альбер Бенар, Джон Леви-Браун и Жерве (последнего, однако, нельзя отнести ни к одному из лагерей). Это свидетельствовало о том, что в то время от импрессионистов перестали шарахаться как от зачумленных.
Помпъеристы в гостях у новаторовОбзор парижских кафе нельзя было бы считать полным, если бы мы не упомянули кафе, завсегдатаем которых стал Дега: «Ларошфуко» на одноименной улице и «Эрмитаж» на бульваре Клиши. Тридцатью годами позже именно здесь Гийом Аполлинер прочитал своим друзьям «Алкоголи», здесь же состоялся окончательный разрыв между Пикассо и Фернандой Оливье, его подругой «розового периода». Но это уже совсем другая история…
Здесь Дега встречал художников, общение с которыми доставляло ему тем большее удовольствие, что они не принадлежали к единому лагерю и в то же время не были представителями неприемлемого для Дега круга жюри Салона и Института. Об Институте он говорил, что его следовало бы слить с министерством социального обеспечения. Не преувеличивая, можно назвать Жаньо, Эллё, Бракваля, Сарджента, Болдини, Дзандоменеги и Стивенса независимыми художниками. Жерве — в «Творчестве» он выступает под именем Фажроля — был, конечно, из институтских, но с ним, как и с Бонна, импрессионисты прошли долгий совместный путь. Многое прощалось Жерве в память о днях юности. В любом случае перечисленные художники держались в сторонке от истинных помпьеристов, таких как Жером или Кориан, и если тем случалось забрести в кафе, когда там бывал Дега, последнему представлялся прекрасный шанс нанести ощутимый удар по их самодовольству.
В «Ларошфуко» Дега встречался с Поставом Моро, чей особняк находился неподалеку, и Пюви де Шаванном, жившим на площади Пигаль. И если к Гюставу Моро Дега придирался, говоря, что он и Христа изобразит с цепочкой для часов, то от Пюви де Шаванна был просто в восторге. Дега утверждал, что никто другой не сумеет так правильно определить место каждого персонажа в композиции. «Попробуйте хоть на один штрих, на один миллиметр сместить какую-нибудь фигуру, это совершенно немыслимо». Подобное преклонение перед автором «Священной рощи»[82] в какой-то мере можно объяснить их общим аристократическим происхождением и принадлежностью к одному кругу. Следует заметить, что Пюви де Шаванном восхищались большинство крупных художников того времени, а некоторые из них, например Гоген и Сёра, многое у него охотно заимствовали.
Если бы наше сочинение не завершалось смертью Мане, следовало бы рассказать еще и о бистро матушки Батай на улице Аббатис, где часто бывал Тулуз-Лотрек, что можно считать сертификатом качества. Карлик был большим гурманом — можно было бы составить превосходную поваренную книгу, собрав его рецепты. Достоин упоминания и «Тамбурин», содержавшийся итальянкой Ла Сегатори, в прошлом натурщицей; в ее заведении в 1888 году выставлял свои картины Ван Гог… Однако эти уголки принадлежат совсем другому времени, которое, хотя и напоминало эпоху импрессионистов, уже не было ею в полной мере.
Ренуар на МонмартреРенуар обосновался на Монмартре сразу после Коммуны и жил здесь до самой смерти, хотя обычно проводил в Париже всего несколько месяцев в году, так как летом останавливался в Эссуа, а зимой — на Лазурном Берегу. Прожив долгое время на улице Сен-Жорж, после свадьбы он переехал на аллею Туманов на вершине холма, потом на улицу Коленкур, на бульвар Клиши и в конце — на улицу Ларошфуко.
Первое знакомство Ренуара с Монмартром состоялось в сентябре 1875 года, когда он задумал картину «Бал в «Мулен де ла Галетт»». Намереваясь писать с натуры, он пришел сюда вместе с Франк-Лами, чтобы найти подходящее для работы место. После долгих поисков на улочках предместья помещения под мастерскую друзья с облегчением вздохнули, когда заметили на стене старинного здания на улице Корто табличку с объявлением о сдаче внаем меблированных комнат. Отворив тяжелые ворота, они попали в запущенный сад с буйно разросшимся колючим кустарником, крапивой, кустами сирени и жасмина. В глубине двора виднелся ряд вишневых и абрикосовых деревьев. Этот маленький старинный особнячок на улице Корто, 12, в прошлом принадлежал театральному актеру Розимону из труппы театра «Бургундский отель», исполнителю ролей, сыгранных в свое время Мольером. Удивительное совпадение — ему тоже суждено было умереть на сцене во время представления комедии «Мнимый больной».
Совершенно очарованный увиденным, Ренуар за 100 франков в месяц снял квартиру в служебном помещении, а также бывшую конюшню, где разместил свое «снаряжение». В конечном счете в квартире он так и не жил, предпочитая каждый вечер возвращаться на улицу Сен-Жорж, где его навещали друзья. Конечно же на обратном пути он часто останавливался в «Новых Афинах», бурливших тогда проектами новых выставок импрессионистов.
Монмартрские девственницыСвое гигантское полотно Ренуар написал совсем не в конюшне-мастерской на улице Корто, а в саду «Мулен де ла Галетт». Каждое утро с помощью Франк-Лами и Жоржа Ривьера он тащил холст, который при порывах ветра грозил превратиться в воздушного змея, в кафе на улице Жирардон, где его уже поджидали натурщицы. Чаще всего это были его близкие друзья и девушки из квартала. «Мне посчастливилось, — рассказывал он Воллару, — разыскать в «Мулен» девушек, которые были счастливы уже тем, что позировали. К примеру, те две, что стоят на переднем плане. Одна из них, назначая встречи в мастерской, посылала записки на бумаге с золотым обрезом, и я частенько встречал ее в квартале, когда она разносила молоко.
Однажды я узнал, что ей принадлежит небольшая квартирка, снятая и обставленная для нее каким-то завсегдатаем Гранд-опера, однако мать поставила ей условие: не бросать ремесла молочницы.
Поначалу я опасался, что ревнивые возлюбленные завербованных мною в «Мулен де ла Галетт» запретят своим подругам приходить в мастерскую позировать, но они оказались славными малыми, а некоторые даже согласились позировать сами. Все же вовсе не следует думать, что эти девушки отдавались кому угодно. Среди выброшенных на улицу девчонок попадались настоящие недотроги, неприступные и добродетельные. Припоминаю одну малышку, мой любимый типаж, она внезапно остановилась, словно зачарованная, у витрины ювелира на улице де л а Пе. Со мной был Дедон (владелец сети магазинов «Олд Ингланд», коллекционировавший работы импрессионистов, в частности картины Ренуара) и один из его друзей, барон Ротшильд. Последний сказал: «Я хочу осуществить мечту этой малышки». Он приблизился к ней и спросил: «Мадемуазель, не желаете ли иметь это кольцо?» Девушка завопила так, что появился полицейский, который увел всех в полицейский участок. После того как она рассказала о происшествии, комиссар полиции, несколько раз извинившись за неловкость своего подручного, подарил нашей инженю кусок превосходного мыла. Уходя, мы слышали обрывки фраз: «Эдакая дурочка… Как можно, ведь если бы господин барон…»».
В «Мулен дела Галетт»В те времена «Мулен де ла Галетт» был не чем иным, как настоящим сельским кабаком, получившим свое название от подававшихся здесь к столу галет. Субботними вечерами — в будние дни кафе не работало — сюда устремлялись обучавшиеся какому-нибудь ремеслу девушки и юноши, работавшие продавцами, к ним присоединялись колоритные хулиганы из северных кварталов Парижа. Просторное сооружение, снесенное всего несколько лет назад, состояло из навеса и сарая, пристроенных к двум старым ветряным мельницам «Блют фин» и «Раде» (последнюю перенесли сюда из другого квартала), завершившим свою головокружительную карьеру на поприще перемалывания корней ириса для парфюмерных компаний. За вход в «Мулен» платили по 25 сантимов, билет нужен был только мужчинам, их подружки проходили бесплатно, одиноких женщин не пускали вовсе. Все посетительницы некоторое время спустя были вынуждены приходить только в шляпах, женщин с непокрытой головой принимали за проституток! Мужчины не снимали шляп даже во время танцев.
