С. Муратов - ДИАЛОГ: ТЕЛЕВИЗИОННОЕ ОБЩЕНИЕ В КАДРЕ И ЗА КАДРОМ
«Детям нужно показывать только лучшее,- решительно настаивает в кадре один из преподавателей.- Наш долг - пробуждать в них благородные чувства и идеалы. А о плохом они и сами узнают». «Но это же педагогическое суеверие! - возмущается пожилая учительница.-Нет такого возраста, чтобы ребенок был слишком мал для правды».
Ироничное кинонаблюдение венгерского режиссера («Каков мир?») касается, конечно, не только школьного воспитания. Каким предстает на телевизионном экране мир? В какой мере отражает он драматизм и конфликты реальной жизни? И не слишком ли часто напоминает он нам прелестные картинки из хрестоматии, где солнце всегда в зените, а люди не отбрасывают теней?
На местную студию телевидения пришло письмо. Двадцатилетняя девушка с возмущением рассказывала о продавце газетного киоска, который постоянно грубит своим покупателям и предлагает дефицитные журналы лишь по знакомству. Письмо заканчивалось словами: «Прошу рассмотреть мое заявление и принять меры!»
Вероятно, автору этого обращения телестудия рисуется чем-то вроде исправительно-карающего учреждения, а сам характер ее отношений с аудиторией - подобием улицы с односторонним движением. Позиция зрителя сводится здесь к позиции наблюдателя, которого лишь информируют о достигнутых результатах.
В последние годы создатели телерубрик научились вести репортажи из зала суда и организовывать телевизионные патрули с участием дорожной автоинспекции. В программах различных студий как грибы после дождя возникли телевизионные «ежи» и «необъективные объективы», «горчичники» и «сатирические прицелы».
По следам выступлений принимаются конкретные меры. Продавца киоска переводят на другую работу, недобросовестного водителя снимают с рейса. Но при этом порой складывается странная ситуация: число машин, задержанных с «левым» грузом, отчего-то не уменьшается, а работа продавца в соседнем киоске оставляет, что называется, желать лучшего…
Оказывается, одной, даже самой страстной и бескомпромиссной, непримиримости к беспорядкам и неурядицам еще далеко не достаточно. «Меры приняты… все осталось как было»,- говорят в этих случаях. Сатирические выступления, в которых констатация недостатков не поднимается до их анализа, а смелость факта ценится больше, чем смелость мысли, обнаруживают сегодня весьма ограниченный радиус действия. При всем обличительном пафосе в адрес отдельных лиц и учреждений, виновных в создавшейся ситуации, телеплакат (типа «Не проходите мимо!») не объясняет, почему так могло случиться. Он знает лишь критику следствий, а не причин.
Можно предпринять немало заманчивых путешествий, чтобы показать телезрителю, как прекрасны реки нашей страны. Можно увлекательно рассказать ему, как удивительны люди, живущие на берегах этих рек. Мы получим серию телеочерков - географических, лирических или портретных. Но при всех их достоинствах домашний экран будет все еще оставаться в долгу у общества, если не поставить вопрос иначе: что сделать, чтобы реки, которыми мы гордимся, пребывали и впредь прекрасными? Как добиться, чтобы не скудели у нас на глазах их бесчисленные притоки, не изводился химическими отходами рыбный промысел, а грохочущими моторками - тишина?
Такой ракурс темы вызовет и иную меру зрительской сопричастности. Документалисты апеллируют тут не к высокому чувству прекрасного и даже не к потребности в «роскоши человеческого общения», но в первую очередь - к нашему гражданскому сомышлению.
Академик Л. Ландау любил называть себя узким специалистом. «Меня интересуют только неисследованные явления природы»,- уверял знаменитый физик. Но разве не может считать себя «узким специалистом» и публицист-проблемник, сугубая сфера интересов которого - еще не разрешенные вопросы нашей повседневной реальности?
Уже само выявление тревожащего противоречия, которое должно быть устранено, предотвращает расхождение между тем, что зритель видиг в реальной жизни, и тем, что оказывается в объективе камеры.
Когда- то Аристотель заметил, что государство не должно насчитывать более десяти тысяч граждан. Потому что иначе, собравшись вместе, они не смогут обсуждать государственные дела: находящийся в задних рядах не услышит оратора, не получит возможности обратиться с трибуны ко всем своим соотечественникам и не будет считать себя гражданином.
В наши дни телевидение наряду с газетой и радио стало ежедневным резонатором жизни общества, той трибуной, которая в состоянии предоставить право каждому из нас принять участие в публичном обсуждении государственных дел.
Каковы же конкретные формы и жанры вещания, посредством которых телевидение реализует эти свои возможности?
В замечательной статье Л. Якубинского «О диалогической речи», опубликованной в 1923 году, автор приводит доводы лингвистов, считающих монолог языковой формой в значительной мере искусственной и вторичной.
Известно существование этнических групп, вообще не знающих монолога, в то время как диалогические формы универсальны Наши речевые реакции почти рефлекторны - вопрос непроизвольно рождает ответ. Умению выслушать собеседника зачастую приходится обучать, тогда как готовность в любую минуту прервать говорящего науки не требует. Чтобы удержать внимание, монологу необходима специфическая архитектоника. Само его появление исторически связано с определенными церемониалами (слушают того, кто имеет власть и авторитет). В наше время к числу таких ритуализированных форм монологического общения можно отнести, например, публичные лекции или привычные всем собрания во главе с председателем, который «предоставляет слово» Но никакое собрание, как известно, не проходит без реплик с мест. Стремление к реплицированию обнаруживается в оживленном шушуканье (если оно касается речи оратора), в обмене сиюминутными мнениями - шепотом или в записках,- в «заметках на полях» Официальная форма проявления этой внутренней репликации - прения68.
Жанры, равнозначные прениям, обретают все большую популярность на страницах газет и еженедельников. Многочисленные рубрики позволяют высказать свое мнение десяткам тысяч читателей. Больше того, они вовлекают в орбиту спора, вызывают на разговор.
Но если в газете уже сама возможность публикации почты обещает читателю право голоса, то письмо на телестудию угасает в своем адресате Оно - показатель запросов аудитории, предложение темы, выражение мнения, заявка на участие в передаче, но никак не форма обращения зрителя к зрителям. Такое обращение осуществимо лишь в устной беседе, в живом диалоге. Прямой и непосредственный контакт человека с другими людьми, составляющий первичную, изначальную жизнь слова, - чтобы стать телевизионным, требует экранного воплощения.
Генеалогия многих телерубрик, построенных на разговорном взаимодействии, восходит к передаче, хорошо известной зрителям вот уже более двадцати лет - с 6 апреля 1961 года.
В этот день в эфире впервые загорелся «Голубой огонек». Героем экрана стал собеседник. Не исполнитель, знакомый по многим концертам, не выступающий, замкнутый в кадре и произносящий свой монолог на камеру, но полноправный участник живой беседы. «Огонек» занялся в ту самую пору, когда газеты пестрели новыми рубриками, не утихали споры в Политехническом, срочно изобретались названия молодежных кафе, появившихся на свет одновременно со своим близнецом в эфире и в силу той же общественной потребности. Процесс этот не мог не затронуть домашних экранов, преломившись в характере телегероя (буквально за несколько месяцев до «Огонька» в эфире дебютируют «КВН» и «Эстафета новостей»). Можно ли было тогда представить более располагающее для живого общения место действия, чем кафе, куда зритель наведывался еженедельно?
Но потом, как известно, «Огонек» начал явно терять свои драгоценные качества. Приглашенного в студию собеседника вытесняли, как было и прежде, артисты, исполнители. Живое общение приносилось в жертву концертному номеру. Усилия, которые затрачивались создателями передачи (а усилия эти были воистину героические), меньше всего имели точкой своего приложения сохранение обстановки беседы.
Правда, к тому времени стало уже яснее, что родословную телевидения можно отыскивать не только в заповедных сферах искусства, но и в исконно бытовавших формах общения - на деревенских посиделках, в домашнем кругу, в многолюдных вече на городских площадях. Не оттого ли и сам принцип собеседования в студии, родившийся невзначай за кофейным столиком, очень скоро был подхвачен в других передачах и рубриках?
Собеседник шагнул за пределы кафе. В эфире то и дело открывались «театральные гостиные», созывались «круглые столы» литераторов, возникали молодежные телеклубы, объединявшие филателистов, поклонников джаза и энтузиастов-кинолюбителей. На экран ворвалось живое дыхание спора. «Я не согласен со всеми выступавшими здесь до меня!» - восклицали ораторы. Быть может, в таких заявлениях и присутствовал максимализм, но уж явно не было той предрешенности, которая заставляет вспомнить о резолюциях, написанных еще до начала собрания.
