В. Анишкин - Быт и нравы царской России
Чудеса и суеверия
Очевидцы пишут, что после голода люди не стали лучше. Распутство, воровство, взяточничество достигли невероятных размеров. В людях исчезло сострадание. Видные представители дворянства и духовенство не только не показывали пример другим, но сами страдали теми же пороками. Годунова ненавидел народ. Государство разлагалось. Летопись повествует, что «… нередко восходили тогда два и три солнца вместе; столпы огненные, ночью пылая на тверди, в своих быстрых движениях представляли битву воинств и красным цветом озаряли землю; от бурь и вихрей падали колокольни и башни; женщины и животные производили на свет множество уродов; рыбы во глубине вод и дичь в лесах исчезли, или, употребляемые в пищу, не имели вкуса; алчные псы и волки, везде бегая станицами, пожирали людей и друг друга; орлы парили над Москвою; в улицах у самого дворца ловили руками лисиц черных; летом (в 1604 г.) в светлый полдень воссияла на небе комета, и мудрый старец, за несколько лет пред этим вызванный Борисом из Германии, объявил дьяку государственному, что царству угрожает великая опасность».
Просвещение
Будучи высокообразованным человеком, Борис Годунов думал о гражданском образовании и намеревался открыть школы и университеты, чтобы молодые россияне учились европейским языкам и наукам. В 1600 г. он послал в Германию немца Иоанна Крамера, поручив ему найти профессоров и докторов. В Европе за такое отношение к просвещению Годунова хвалили.
Против этой затеи Годунова категорически выступила церковь, доказывая царю, что Россия живет во благе от единства Закона и языка, а «разность языков может произвести и разность в мыслях, опасную для церкви», и вообще неблагоразумно отдавать образование юношества католикам и лютеранам. Под давлением церкви Годунов оставил мысль открывать университеты, но послал 18 молодых боярских людей в Лондон, в Любек и во Францию для обучения иностранным языкам. Понимая значение народного образования для государства, он не только приглашал к себе из Англии, Голландии, Германии лекарей, художников и ремесленников, но и принимал на службу иностранных чиновников.
Явление Лжедмитрия
Годунов всегда опасался князей и их слуг, которых он подозревал в заговоре против него. Опасность для него могли представлять и потомки Рюрика. Но опасность неожиданно пришла не из России, а из Литвы в виде новоявленного Дмитрия, а условиями для его появления стали всеобщая ненависть к Борису и разложение нравственных устоев в государстве.
Здесь необходимо сказать несколько слов о Лжедмитрии, так как его правление могло лишить нас православия и уничтожить независимость России, но еще раз позволило убедиться в великой нравственной силе русского народа, который в критический момент объединился и не позволил распоряжаться на своей земле иноземным захватчикам.
Принято считать, что Лжедмитрий — это Юрий или Григорий Отрепьев[158], сын боярина, которого зарезал в Москве пьяный литовец. Юрий отличался умом, знал грамоту, но имел небольшое состояние, постригся под именем Григория и принял сан инока по примеру деда, который давно монашествовал в Чудовском монастыре. Патриарх Иов посвятил его в дьяконы и взял к себе для книжного дела. Григорий часто ездил с Иовом во дворец, где он впервые познакомился с роскошью царского двора. Он слышал тайные разговоры об убитом царевиче Дмитрии и видел, каким уважением это имя пользуется в народе. Как бы в шутку Григорий стал говорить товарищам о том, что он будет «царем на Москве».
А дальше, как мы знаем, Григорий оказался в Литве, которая была известна своей ненавистью к России и гостеприимством к ее изменникам.
Письменное обязательство, которое дал Григорий Отрепьев Мнишеку, приближенному короля Сигизмунда, доказывает, что беглый дьякон под именем российского царя готовился предать Россию и отдать полякам значительную часть русских земель.
В ополчение к Лжедмитрию устремился всякий сброд: бродяги, голодные и нищие; оружие им нужно было не для борьбы, а для грабежа. Но в рать самозванца вступали и те дворяне, которые в свое время бежали в Литву. Однако многие из них, хотя и ненавидели Годунова, не хотели участвовать в этой неприглядной авантюре против своей родины. В рать вступили также мятежные донские казаки, не любившие Годунова, который казнил многих из них за разбои.
В России народ не знал, верить тому, что Дмитрий жив, или нет, но наиболее обиженные, а также бродяги, разбойники обрадовались, решив, что их время пришло.
Ополчение самозванца состояло всего из 1500 вооруженных воинов и массы бродяг, которые шли почти без оружия. Под Киевом они соединились с 2000 донских казаков.
Вступление самозванца на русскую землю было отмечено массовым предательством. Жители города Моравска связали своих воевод и встретили Лжедмитрия хлебом и солью. Их примеру последовал Чернигов, где сам воевода князь Татев из ненависти к Борису перешел на сторону Григория. В Чернигове хранилась большая казна, и самозванец разделил ее между своими воинами. Однако в Новгороде Самозванца приветствовали уже не хлебом-солью, а пушками. В этом городе оборону взял в свои руки Петр Федорович Басманов, который был еще верен Борису.
Басманов отразил атаки Лжедмитрия, показав другим воеводам пример храбрости и верности России. Предавали Россию те вельможи, которые никогда не имели ни чести, ни достоинства.
Весь юг Росси бунтовал, чиновников, которые тоже не были преданы Борису, повсеместно сдавали Лжедмитрию, который их тут же освобождал, и они шли служить ему.
Эти быстрые успехи, которым способствовало поголовное предательство, поразило Россию.
Народ не любил Бориса, жадно внимал рассказам о достоинствах Лжедмитрия и охотно принимал на веру нелепую мысль о чудесном спасении сына Ивана. Историк Н.М. Карамзин делает простое и вместе с тем точное заключение: «Так нелюбовь к правителю рождает нечувствительность и к государственной чести!».
Вся Россия находилась в ожидании судьбы, которая теперь была в руках двух людей: Бориса и Лжедмитрия.
Недалеко от города Севска, в Добрыничах, русское войско под предводительством Шуйского разбило Лжедмитрия, оказавшего отчаянное сопротивление, но силы были неравными: у Шуйского — 60 или 70 тысяч конных и пеших; у Лжедмитрия всего 15 000. Россияне вместе с немецкими наемниками гнали бегущих на пространстве восьми верст, убили около шести тысяч, взяли много пленных и истребили бы всех, если бы продолжили преследование. Опьяненные победой, победители упустили самозванца, и он бежал.
Воеводы Бориса вешали пленных, расстреливали крестьян за измену, и их безжалостность усиливала ненависть к царю и расположение к самозванцу. Эта жестокость, может быть, и спасла Григория. Множество людей снова потянулось к Лжедмитрию, который уже совсем было собирался уйти в Литву.
Попытка отравления Лжедмитрия и смерть Бориса
Недовольный вялыми военными действиями, Годунов хотел избавиться от Лжедмитрия другим способом. Он послал в Путивль трех иноков с грамотами от царя и патриарха с обещанием милости гражданам, если они выдадут самозванца. Монахов схватили и привели к Лжедмитрию. Их пытали: двое молчали, а третий заявил, что у них есть яд, которым они должны были отравить злодея. Яд нашли в сапоге у младшего из иноков и, как пишут, предали их народной мести.
В 53 года Годунов Бориса уже мучили болезни и особенно подагра. Силы подрывали и душевные терзания. 13 апреля утром он сидел с вельможами в Думе, принимал послов, обедал с ними в золотой палате. За столом он почувствовал себя плохо, изо рта, носа и ушей вдруг хлынула кровь, и врачи не могли ее остановить. Уже теряя память, Годунов успел благословить сына на российский престол, принять полагающееся монашество под именем Боголепа[159] и через два часа скончался.
Известны слухи о самоубийстве Годунова, будто бы он в отчаянии принял яд, но есть свидетельства очевидцев, которые в момент апоплексического удара находились рядом[160].
Глава 12. Трагическое царствование Федора Борисовича Годунова (1605)
Тень отца. ❖ Измена. ❖ Гибель Федора.
Тень отца
После смерти и торжественного погребения Бориса все, от патриарха и сановного дворянства до мещан и крестьян, присягнули царице Марии и ее детям, царю Федору и Ксении; дали клятву «… не изменять им, не умышлять на их жизнь и не хотеть на государство московское ни бывшего князя тверского, слепца Симеона, ни злодея, именующего себя Димитрием; не избегать царской службы и не бояться в ней ни трудов, ни смерти».
