Густав Водичка - Родина дремлющих ангелов
Огромное количество успешных бизнесменов, однажды разорившись, не могут восстановить свое прежнее положение только потому, что боятся признать ранее достигнутую вершину уже ненужной для себя. Боязнь сдвинуться и совершить новый прорыв держит человека в оцепенении. Даже сохраняя завоеванное положение, он может постепенно впадать в уныние и терять интерес к жизни. Комфортное почивание на лаврах иногда страшнее, чем дорога к ним.
Каждый из нас хочет избежать неудач. Новая большая цель угрожает нам определенными потерями и дискомфортом. Желая обеспечить себе максимальную безопасность, мы прибегаем к анализу возможных негативных перспектив, то есть методично обслуживаем укоренившийся страх. Мысленно пройдя еще не возникшие круги ада, мы предпочитаем отказаться от намеченной цели. Известная фраза “Кто не рискует, тот не пьет шампанского” проходит мимо нашего сознания. Боясь рисковать, мы внушаем себе, что не любим шампанское.
Опустившийся гений — это запуганный оборванец с авоськой пустых бутылок. Если вам надоела эта авоська, вспомните Ван Гога: он впервые прикоснулся к мольберту в 33 года, не боялся быть смешным и не стеснялся резать себе уши по ночам. Реализуя свой гений на сто процентов, он стал примером детского созидающего упрямства.
В природе не бывает непризнанных гениев. Есть только гении, не признавшие себя. Когда киевскому алкоголику, бывшему слесарю, дали задание разработать хитроумную пресс-форму, он не знал, что эта задача неразрешима, что лучшие умы известного конструкторского бюро Западной Германии не могут решить этот вопрос. Спившийся слесарь решил проблему после первого стакана в течение пятнадцати минут. Он сделал это потому, что не знал “объективных” причин, по которым это невозможно сделать. Дети тоже не знают объективных причин. Этой глупости их научат взрослые…
Все люди на земле представляют собой скопище гениев, которым страшно забыть, что они — надуманные дураки.
Письмо Сервантеса
Смерть — это праздник красивых мужчин. Для всех остальных это медицинское заключение. Смерть — единственная несомненная перспектива, но большинство людей стараются о ней не думать. Граница между последним мгновением жизни и первым мгновением небытия пугает жестокостью таможенных правил. Желающих прорваться без очереди здесь довольно мало. Чтобы скоротать время, граждане, ожидающие своего часа, обмениваются различными товарами, услугами и мыслями. Главное — стоять подальше от границы. Все, кто продвигается к роковому шлагбауму неожиданно быстро, в ужасе трепещут и жалуются на судьбу. Каждому хочется пропустить ближнего вперед, тем более, что есть добровольцы. За достойную цену некоторые люди готовы приблизиться к границам смерти на критическое расстояние. Например, мужчины с рыцарской психологией.
С древнейших времен в человеческих сообществах проживают индивидуумы, торгующие только одним товаром, — собственной кровью.
Любовь к себе способна творить чудеса. Мелкому эгоисту нужна хорошая жизнь. Эгоисту с большой буквы нужна красивая смерть.
Рыцарь — понятие не социальное, а духовное. Наше представление о рыцарстве ограничено стереотипами истории средних веков. Времена меняются, но мужчины с рыцарским сознанием присутствуют всегда. Их можно легко узнать.
Независимо от места своего рождения и воспитания, они выделяются внешностью, манерами поведения и образом жизни. С виду это довольно хрупкие, утонченные люди, чьи физические данные не соответствуют общепринятым воинским стандартам. Только опытный глаз может разглядеть в этих существах особую бойцовую породу с необычным атлетическим телосложением. Это мужчины с выразительными, хорошо запоминающимися лицами, точнее сказать, ликами. Они выделяются из общей массы — навязчиво задумчивым, отрешенным взглядом. Это очень артистические натуры, способные принимать удивительно живописные позы. Комплекс превосходства и полноценности иногда заменяет им здравый смысл. Они всегда образованны, консервативны, несколько старомодны, имеют хороший вкус, избыточно сентиментальны, часто ленивы и нелогично брезгливы.
Всех мужчин с рыцарским сознанием объединяет общий диагноз — маниакальное стремление жертвовать собой. С раннего детства они увлекаются фантазиями на тему собственной гибели в торжественной героической обстановке. Они постоянно притягивают ситуацию, в которой могут пострадать. Это происходит даже на бытовом уровне. Можно подумать, что здесь есть нечто общее с мазохизмом, но мазохист любит страдание унизительного характера и старается соблюдать интимность. А рыцарь жаждет страданий величественных и публичных. Плаха и поле боя — его излюбленное место.
В средние века рыцарскую цепь нельзя было получить по праву наследования. Только личный подвиг с реальным риском для жизни указывал на принадлежность воина к особой породе. Рыцарская геральдика не позволяла окружающим забывать, что ее обладатель ищет красивой смерти. С таким человеком старались не связываться. Обычные люди возводили ему замок, давали оброк салом и курятиной, а в минуту военной опасности использовали его в качестве защитника.
Рыцарь качественно выполнял свою работу, непременно заботясь о том, чтобы его гибель была замечена всеми. В кровавой мясорубке он боялся затеряться среди банально умирающих граждан. Здесь, как всегда, выручала геральдика. Сколько было сложено баллад о трагически павших знаменах!
Рыцари умеют не только воевать, но и править. Покровительство их оружия неизбежно перерастало в политическую власть. Человеку, жаждущему яркой публичной смерти, очень хочется быть красивым владыкой, и это ему удается. Особенно в эпоху перемен и хаоса. Правитель с рыцарским сознанием быстро наводит порядок. Беря на себя всю ответственность и принимая рискованные решения, он добивается успеха.
Но как только война утратила вид ритуального зрелища, рыцари ушли в тень. Анонимная смерть в окопах их не устраивает. Рыцарь не намерен лежать в могиле неизвестного солдата, особенно когда общество не нуждается в услугах конкретных героев. Люди, способные сознательно жертвовать собой, потихоньку исчезли с политической арены, отчего мир сделался совершенно скучным. Красивая смерть перекочевала в сферу кинозрелищ. Теперь в реальной жизни жертвами становятся все, кто ни при чем. Поэзию рыцарской власти трусливые проходимцы превратили в циркулярную прозу. Свое высокое социальное положение они оплачивают только чужой кровью. Время от времени рыцарям удается найти себе применение, но большинство вынуждено прозябать, и это — печальный факт.
Общество лишилось социально активного идеализированного мужского сознания. Ведь рыцарская психология базируется на врожденном стремлении жертвовать собой во имя идеалов, заложенных в самом себе. Рыцарский сверхэгоизм — это своеобразное отражение божественного одиночества. Когда Бог сознательно принес себя в жертву на кресте ради собственного обновления, изменилось и все, созданное им.
Истинно творческий подход к жизни предполагает и творческое ее завершение. Рыцарь — существо религиозное. Даже не осознавая этого, он постоянно чувствует свое мистическое предназначение. Ему мало красоты земной. Он ищет красоты запредельной. Бросаясь в последнюю атаку, он сгорает в экстазе новых озарений. Красивая смерть — это победа над тем, что уже обветшало.
Духовный аристократизм рыцаря проявляется в его физической утонченности. Его внутренней силе не могут противостоять тупые мускулистые монстры. Откровенно устрашающий вид приобретают только слабые, безобидные “динозавры”. Неудивительно, что многие сохранившиеся доспехи рыцарей имеют детские размеры. В рыцарских портретах присутствует нечто женственно-хрупкое, но это только видимость. Не сгибаясь под мощными ударами, подобно хрупким, но прочным драгоценным камням, они разбиваются на множество блестящих осколков. Залюбовавшись такой смертью, человек способен прозреть.
Сегодня рыцари тихо бродят по улицам и терпеливо ждут своего часа. Они вынуждены долго жить в некрасиво умирающем мире. Им ведомо чувство бессмертия. Когда мертвые похоронят мертвых и чернь покинет рыцарские престолы, генералы вечных обновлений снова обретут свое.
Трагедия Маленького Принца
Дети — это ровесники Бога, бескорыстно стреляющие из рогатки.
Мы вынуждены любить детство издалека и мучиться безвозвратностью его ощущений. Стремительно и глупо проживая свою жизнь, мы удивляемся тому, как долго тянулись наши детские дни. Трудно понять, куда это все подевалось и зачем. Тайна детского времени ушла от нас вместе с молочными зубами, и нечем ее раскусить.
Встреча школьных друзей — поучительное, жуткое зрелище. Здесь невольно задаешься вопросом: за что и по какому праву любознательные, храбрые, умные мальчики превратились в трусливых, спившихся, плешивых дураков. Почему кокетливые, неутомимые фантазерки теперь смотрят куда-то в тарелку глазами пресыщенных свиноматок. А ведь прошло всего пятнадцать лет! Только в одном или двух еще можно заметить остатки озорной доблести и признак неувядающей жизни. Глядя на это, понимаешь, что все мы — умершие дети, и воскреснуть уже нельзя. Валяясь в прокисшем салате, трудно вспомнить тот безумный запах весны, которым упивался в детстве задолго до первой капели.
