Григорий Базлов - Русские гусли. История и мифология
Отметим, что значение таких слов, как «чародейство» и «колдовство», в древности имело несколько иной смысл и не воспринималось негативно. К «чародеям» и «колдунам» относились кузнецы и лекари, философы и астрономы. Значение слов в современном языке сильно изменилось. Так, наше современное русское слово «врач» у сербов теперь означает «колдун», от слова «вращать», «оборачивать» (то же значение, что и у корня «коло» в слове «колдун»). Теперь, чтобы позвать в Сербии к себе медицинского работника и быть правильно понятым, нужно использовать слово «лекарь».
Было время, когда православное духовенство относилось отрицательно к любой инструментальной музыке и увеселениям, видя в этом либо языческие пережитки, либо католическую ересь. Известно письмо Митрополита Иосафа к Ивану Грозному: «Бога ради, государь, вели скоморохов извести, кое бы ихъ не было в твоем царстве!». Адам Олеарий, посещавший Россию в 1633–1639 годах в книге «Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию» так показал виденное им в Москве: «Они не терпят в своих церквах ни органов, ни других музыкальных инструментов… Однако вне церквей, в домах, в особенности во время пиршеств, они охотно пользуются музыкой. Так как, однако, ею злоупотребляли в кабаках и в шинках, а также на открытых улицах для всякого разврата и пения постыдных песен, то нынешний патриарх два года тому назад, прежде всего, велел разбить все инструменты кабацких музыкантов, какие оказались на улицах. Затем запретил русским вообще инструментальную музыку, велел забрать инструменты в домах, и однажды пять телег, полных ими, были отправлены за Москву реку и там сожжены». В 1649 году царь Алексей Михайлович отправил грамоту тобольскому воеводе.
«Тобольску и въ иных Сибирских городах и в уездах, мирские всяких чинов люди, и жены их, и дети, в воскресенье и в Господские дни и великих Святых, во время святого пения к церквам божеимъ неходятхъ, и умножилось въ людяхъ во всякихъ пьянство и всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоромошество со всякими бесовскими играми…» Далее Алексей Михайлович требует от воеводы: «где объявятся домбры, и сурны, и гудки, и гусли, и хзари, и всякие гудебные сосуды, и тебе бъ то все велеть выимать, и изломавъ те бесовския игры велеть жечь. А которые люди от того ото всего богомерзкого дела не отстанут, ты бъ техъ людей велелъ бить батоги…».
Впрочем, справедливости ради, нельзя считать эти указы и действия борьбой Церкви с гусельной традицией и с русской инструментальной музыкой. Очевидно, что это попытки государства победить умножившееся тогда в народе пьянство, глумление и «мятежное действо». А как мы знаем из истории, наше государство эту борьбу и сегодня устраивает чрезвычайно неуклюжими и трагикомичными средствами.
Отношение к гуслям и к тем инструментам, которые при переводе на церковно-славянский язык называли гуслями, как в дохристианской — славянской — традиции, так и в библейской — ветхозаветной, насколько можно судить из текстов Библии, было положительным. Знаменитые пророки, например Елисей, прибегали к услугам музыканта, чтобы исполниться Божьего Духа перед речением пророчеств (см. 4 Цар. 3, 15). Царь Давид не только пел духовные стихи под аккомпанемент гуслей, но своей игрой на них даже изгонял из Саула злого духа (1 Цар. 16, 23). Такую же доброжелательную традицию отношения к гуслям и гусельной игре мы находим и в Новом Завете. В Откровении Иоанна Богослова гусли появляются исключительно как атрибут праведников и Небесных Сил: «…Двадцать четыре старца пали перед Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых". "И поют песнь новую" (V: 8–9).
Воскресенский собор. (1652–1678). Город Тутаев (Романов — Борисоглебск)
Фимиам (др. — греч. θυμίαμα, от θυμιάω — жгу, курю; аналогично церковному — ладан (левона)) — ароматическая смола, благовоние; вещества, сжигаемые при богослужениях. Благовония символизируют молитвы святых к Богу, а гусли традиционно понимаются, как звучное песнопение их душ. Как и в средневековой православной символике гусли здесь обозначают человеческую душу, возносящую к Творцу, Новую Песнь Нового Завета.
В «Откровении» Спаситель показывает святому Иоанну видение:
«1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.
2 И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.
3 Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли». (Откр. 14, 2)
Очевидно, что четыре животных — это символическое наименование апостолов-евангелистов, старцы, вероятнее всего, — патриархи и пророки, а 144000 искупленных от земли, возможно, спасенные ветхозаветные праведники. Небесная же музыка сравнивается со звуком гуслей, из чего можно сделать вывод, что гусли считались инструментом благим, возвышенным.
Несмотря на то, что довольно долго в средневековой Руси отношение Церкви к гуслям было сдержанным, вероятно потому, что они воспринимались как атрибут языческого искусства и мировоззрения, всё же наступил Ренессанс гусельной культуры, и в среде духовенства гусли стали не только приемлемым инструментом, но и сделались любимым.
Духовное сословие восприняло гусли, но с поправкой на особенность своего служения. В «Поучении Зарубчего чернеца Георгия» монах Зарубского монастыря ополчался против языческих «созваний» (собрания по особому зову) и «веселья блудского» с участием скрипачей, флейтистов и скоморохов, однако, гусли он выделяет среди прочих народных инструментов и говорит о них так:
«А крестьяньскы суть гусли, прекрасная доброгласная псалтыря; еюже присно должьни есмы веселитися»151.
То есть он не только называет гусли христианским инструментом, противопоставляя их всем остальным, но и настойчиво предписывает использовать их для веселья. Традиция игры на гуслях, преимущественно на шлемовидных, получила широкое распространение в среде духовенства. Но вероятно, что и крыловидные (10-струнные) гусли некоторое время использовались в церковной жизни, не случайно в средневековой христианской символике было широко употребимо сравнение десяти гусельных струн с десятью Божьими заповедями. В славянском переводе псалмов Давида, относящемся к XI веку, гусли перечисляются наряду с библейской псалтирью как инструмент, угодный Богу, способный выражать духовные переживания верующих:
«Исповедаитеся господу в гуслях, во псалтыри десятиструнные пойте ему»152 (псалом 32, стих 2).
Примечательно, что, несмотря на то что на Руси гуслями называли многие «гуслеобразные» инструменты, в том числе и псалтирь, при переводе псалмов на церковно-славянский язык переводчик решил в перечне приемлемых для славления Бога инструментов разделить псалтирь (род цитр) и гусли, полагая, что это разные инструменты. Что легло в основу этого разделения? Количество струн, устройство корпуса?..
«Хвалите Его (Бога) на псалтири и гуслях…» (Пс. 150, 3–4).
Греческое слово «псалтирь» означает музыкальный инструмент с 10–12 струнами, а слово «псалом» (букв.: «бряцание») — духовная песнь, которая исполнялась в сопровождении игры на псалтири. То есть конструктивные различия псалтири и гуслей древние переводчики понимали, но их мифологический, духовный контекст был общим. С принятием христианства ряд мистических и мифопоэтических характеристик псалтири как инструмента духовного и богоугодного был перенесен на русские гусли, вероятно, в первую очередь на подобные псалтири «поповские гусли».
В средневековой духовной литературе понятие «псалтирь» — гусли и «Псалтирь» — книга, содержащая духовные стихи, часто поэтически и содержательно отождествляются. «Псалом» в буквальном переводе с греческого — «бряцание по струнам», духовный стих. То есть музыкальная игра на гуслях обозначалась тем же словом, что и пение священного текста, инструмент назывался как и священная книга. Возникало некоторое смысловое тождество, позволившее гусли уподоблять священной книге и переносить на инструмент и игру круг образов и понятий, связанных с Псалтирем — книгой и псалмами — духовными стихами.
Святой Василий Великий, говоря о Псалтири, писал в «Беседе на первый псалом», что: «…Здесь есть совершенное богословие, есть пророчество о пришествии Христовом во плоти, есть угрожение Судом Божиим. Здесь внушается надежда Воскресения и страх мучений. Здесь обещается слава, открываются тайны. Все есть в книге псалмов, как в великой и всеобщей сокровищнице (выделено мною — Г.Б.)». Псалтырь воспринимался как краткое изложение библейской мудрости. И часть этого отношения к священному тексту, переносилась на «псалтирь» — гусли. Посредством образа инструмента и гусельной игры описывали различные духовные состояния и духовные аскетические практики.
