Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»
Указ был направлен на то, чтобы ни у кого не возникало сомнений в серьезности намерения властей «блюсти» гражданскую нравственность, особенно в условиях чрезвычайного времени, когда каждый человек на счету. Появление подобного документа можно было только приветствовать, но зерна «трезвого образа жизни» упали на взрывоопасную почву. Введение подобных распоряжений, регламентирующих жизнь миллионов граждан, мало кого могло оставить равнодушным. Этот аспект, судя по всему, разработчики указа вообще не учли, и потому оказались в проигрыше.
Начало «сухого закона» предвещало мало хорошего. Тол – пы, в основном запасных солдат, продолжали упражняться в атаках на винные магазины и кабаки – пострадало примерно 230 питейных заведений в 35 губернских и уездных городах. Резервисты останавливали транспорты со спиртом и заставляли сопровождающих продавать водку толпе под страхом разграбления. Начальник полиции Донской докладывал, что приказал стрелять по толпе, чтобы «отрезвить рабочих». Только пермский губернатор обратился к вышестоящим инстанциям с просьбой разрешить продажу алкоголя хотя бы два часа в день во избежание «кровавых столкновений». Конечно, причиной этого взрыва беспорядков была не только жажда призывников. На сборных пунктах не хватало припасов и мест для ночлега войск, а также призывники волновались о будущем своих семей. Пьянство рассматривалось как опаснейшая угроза мобилизации и стабильности в стране, водка была неотделима от традиционного ритуала проводов в армию, как и в других странах[236].
Ряд современных авторов считают, что запрет 1914 года по сути был мерой вынужденной и временной. Первоначально распоряжение о прекращении в России продажи алкоголя было дано лишь на время проведения мобилизации. Был учтен печальный опыт мобилизации 1905 года, когда запасные громили монополии и винные склады. Аналогичные временные запреты в той или иной форме были проведены практически во всех воюющих странах, однако Россия в этих антиалкогольных мероприятиях пошла, пожалуй, дальше многих. Правительство, очевидно, вспомнило заявление японских полководцев, что победу им обеспечил царствующий в России кабак.
Вряд ли русское правительство всерьез отнеслось к словам германского императора Вильгельма о массовом пьянстве и разврате в рядах русской армии и, уж тем более, к выводам японских полководцев о роли русских кабаков в качестве своеобразной «пятой колонны». Просто правительство стремилось учесть и ограничить всевозможные негативные факторы, в том числе и те, которые формировались национальными традициями[237].
Правительству нужно было, кроме того, смягчить недовольство производителей винной продукции из-за сокращения производства и прибылей. О левых доходах винокуры, естественно, умалчивали. Компенсация от правительства винокурам к сентябрю 1917 года составила 42 млн рублей[238]. Необходимо было наладить хранение произведенного спирта, его учет при плановом распределении в первую очередь – на нужды оборонной промышленности, медицинских учреждений и армии.
«Уже произведенная продукция оставалась в целости на складах и периодически сбывалась по особым разрешениям Министерства финансов. Тысяча с лишним заводов была перепрофилирована на изготовление денатурата и других изделий для нужд армии и промышленности»,[239] – так отмечают современные историки.
Итак, все вопросы, связанные с распределением этой твердой «жидкой валюты» – спирта – переходили к финансовому ведомству, на плечи которого легла трудная задача по распределению бюджетных средств в условиях глобального военного конфликта[240]. Чиновникам Минфина были поручены вопросы, далекие от их компетенции, как, например, производство денатурата. Более или менее четкие указания были спущены на места. Согласно «требованию губернатора» и распоряжению управляющего акцизными сборами по Костромской губернии, акцизному надзирателю 1-го округа следовало позаботиться о скорейшем вывозе вина из казенных лавок округа на винные склады с тем, чтобы операция эта была закончена к 1 октября. Перевозка вина должна была производиться с возможной осторожностью под охраной продавцов или контролеров при участии, в опасных случаях, и чинов полиции. В городских лавках надо было оставлять запасы вина и спирта, достаточные для удовлетворения спроса на технические и, в особенности, на лечебные нужды[241].
Однако так и осталось неясным, кто и по какой методе определял «спрос» спирта (потребность в нем, как показало время, возрастала не то что с каждым месяцем, а с каждым днем). Отдельный уездный исправник самостоятельно определял размеры «стратегических резервов». Не везло тем, на чьей территории не было хотя бы плохоньких мощностей по производству спирта, но зато в большом выигрыше оказывались «спиртопроизводящие» уезды и губернии. Причем исправники создавали и теневые резервы, доходы от реализации которых шли, как правило, в их карманы и карманы их приближенных[242].
Последствием передачи спиртного вопроса финансовому ведомству стало и распоряжение об «исключительном праве продажи спиртного для ресторанов первого разряда и аристократических клубов». Здесь, скорее всего, возобладало стремление не задеть тот круг лиц, к которому принадлежали правительственные чины, – ведь «перворазрядные рестораны и аристократические клубы» были сконцентрированы в столице (даже в Москве подобного рода заведения можно было пересчитать, что называется, «по пальцам»). Учитывались и другие факторы: узкий круг лиц – завсегдатаев ресторанов и клубов, падение платежеспособности населения, сокращение объемов продаваемого спиртного, рост цен и другое.
«Пить или не пить?»В августе 1914 года правительство после долгих дебатов и размышлений пошло на разрешение продавать виноградное вино (не более 16 градусов), а в октябре – и пиво. Этим пытались ограничить потребление крепких и недоброкачественных спиртных напитков. Уже в конце осени – начале зимы 1914 года показатели объемов производства этих напитков поползли вверх, но через полгода кривая продаж «ушла» вниз. Причины падения популярности этих напитков крылись и в росте цен, и в падении качества, и в стремлении народа к более крепкому и, одновременно, более дешевому питью.
Особым распоряжением торговля спиртным допускалась и в районах боевых действий[243]. Исходили из простого соображения: надо подавить страх солдата перед атакой и возможной смертью, повысить ему уровень адреналина в крови. Но государственная машина оказалась тихоходной, лакуны заполняли предприимчивые частные торговцы, торговавшие, благодаря полученным (за взятку) разрешениям или из-под полы. Цены, как правило, устанавливались произвольно, барышами делились с военным и гражданским начальством. Неповоротливая чиновничья машина оказывалась очень расторопной, если вставал вопрос о «живых» деньгах, тем более получаемых с такой быстротой и легкостью, с какой создавались «пьяные» деньги. Администрация не прилагала никаких усилий к получению прибыли – прибыль сама текла к ней, причем в карман, а не в казну, что не могло не радовать падких на левые доходы чиновников.
«Борьба» государства с алкоголем продолжалась с переменным успехом[244]. Согласно положению Совета министров от 10 октября 1914 года, «волостным, гминным, станичным, сельским, хуторским, аульным или заменяющим их сходам и сборам, а в городах и посадах – городским или заменяющим их учреждениям» разрешалось «возбуждать, установленным порядком, выраженные в законно состоявшихся постановлениях и приговорах, ходатайства о воспрещении в состоящих в их ведении местностях, а также на расстоянии ста саженей от границ означенных местностей, продажи крепких напитков»[245].
Первыми на инициативу откликнулись Петроградская и Московская городские думы, добившись полного прекращения продажи «всяких спиртных напитков до окончания призыва новобранцев». К концу февраля 1915 года правом ходатайства о запрещении виноторговли использовались лишь 98 губернских и уездных земств и 346 городов, что составляло по России 22 % и 50 % соответственно[246].
Значит, почти 80 % всех земств и половина всех российских городских центров (через своих выборных) придерживалась иной позиции – разрешить продажу спиртного. Это не могло не печалить просвещенные слои общества, делавших выводы о неискоренимости дурных российских привычек и их пагубном влиянии на судьбы страны в столь тяжелое время. Гневные письма с подобного рода умозаключениями шли в либерально настроенную печать, и та откликалась подобными же сентенциями. Во многих городах сложилось настоящее противостояние исполнительной и представительной властей, которые обвиняли друг друга во всех грехах – от растления общества до предательства Родины. Успокаивало одно – до прямых физических столкновений дело не доходило.
