Пьер Антонетти - Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте
(Ад, XXIV, 82–84, 94–96)
Несчастные обращаются в пепел, чтобы тут же возродиться и вновь подвергаться вечной пытке. Все другие жители Флоренции превратились в монстров, полулюдей-полузмей, жалящих друг друга, переходящих из человеческого облика в змеиный. Данте недвусмысленно дает понять, что Флоренция кишит ворами.
С неменьшим презрением поэт относится к сводникам, уготовив для них иные наказания. Их в одной компании с совратителями карает рогатый бес, стегая плетью по спине так, что те от боли вздымают пятки (Ад, XVIII, 34–39). В реальной жизни сводники подвергались не менее суровым наказаниям: например, сожжению на костре тех, кто насильно склонил женщину к проституции. Однако чаще всего сводник отделывался денежным штрафом, на костер его отправляли лишь в случае рецидива.
В отношении древнейшей на свете профессии Флоренция демонстрировала такое же лицемерие, как и другие города Средневековья. Правда, флорентийские порядки по своей суровости были далеки от законов Верчелли, предписывавших изгонять всех проституток, а оставшихся вопреки запрету подвергать голыми публичной порке в присутствии подеста, а затем изгонять из города.[84] Во Флоренции ограничивались поселением проституток в пригородах, на почтительном расстоянии от храмов, монастырей и главных ворот. Они жили в борделях под постоянным надзором полиции, следившей за тем, чтобы никого не принимали без ее ведома. За занятия проституцией внутри города предусматривались наказания: битье плетью, при повторении проступка на правую щеку ставили каленым железом клеймо. Позднее, около 1325 года, ввиду неистребимости зла, начали, забыв про стыд, взимать налог, построив коммунальный бордель в квартале, удаленном от центра (у речки Муньоне, рядом с воротами Порта аль Прато). Надо полагать, промысел приносил немалый доход, если верить женоненавистнику Боккаччо, утверждавшему, что даже зажиточные бюргерши занимались проституцией в борделях! Однако не следует принимать за чистую монету колкости Боккаччо, уже старого человека, когда он писал «Корбаччо, или Лабиринт любви», в котором и содержится процитированная нами клевета на флорентиек. Примечательно, что Данте, обыкновенно столь суровый, даже мстительный в отношении сводников, не сказал ни слова осуждения по адресу их компаньонок; единственная упомянутая им проститутка, Фаида, угодила в ад за чрезмерную лесть (Ад, XVIII, 130–135).
Зато содомитам Данте уделил внимание, показав их бегущими под огненным дождем (Ад, XV, XVI).[85] Содомия, осуждавшаяся с предельной суровостью Церковью как наиболее тяжкое преступление и смертный грех (тем более что ее проповедовали многие еретические секты),[86] каралась сожжением на костре с конфискацией имущества обвиненного и разрушением дома, в котором совершилось сие преступление. И тем не менее во Флоренции содомия получила столь широкое распространение, что, например, в Германии педерастов называли «флорентийцами».[87] Эту постыдную репутацию своих соотечественников Данте принимал всерьез: среди содомитов почти сплошь флорентийцы. Его современник, проповедник Джордано, в 1305 году обличал с кафедры собора Санта-Мария Новелла: «Флоренция превратилась в Содом». За сие прегрешение во Флоренции предусматривались исключительно суровые наказания: активный партнер подлежал кастрации, пассивного штрафовали и публично пороли, своднику отрубали руку или ногу, даже если это были родители, относительно которых имелись доказательства, что они склоняли своего ребенка к совершению насилия над естеством. Однако едва ли эти суровые законы исполнялись: слишком велика была свобода нравов в вопросах половых отношений.
То же самое относится к женщинам. Лесбийская любовь получила широкое распространение. Трансвестизм у мужчин и женщин наказывался публичной поркой. Тщетно — иначе не пришлось бы вновь и вновь оглашать столь грозные постановления.
Глава четвертая
Праздники и игры
Стало общим местом утверждение, что мы утратили чувство праздника. Если учесть количество и важность праздников в Средние века, разница между той эпохой и нашим временем станет понятна. Тесные отношения с соседями, прочность семейных и клановых уз, искренность и непосредственность религиозных верований, городской патриотизм, привязанность к родным местам, частота и тяжесть бедствий, посланных природой (недород, эпидемии) и вызванных людьми (внутренние и внешние войны), краткость жизни, обостренное чувство мимолетной молодости, неосознанная потребность в компенсации стеснений и ограничений, налагавшихся семейной, общественной и политической жизнью, — все это побуждало человека Средних веков с радостью отдаваться празднику, религиозному или светскому. Добавьте к этому материальный достаток граждан и процветание города, желание блеснуть перед другими, догнать и перегнать соседей по приходу или кварталу (соперничество, о котором современный человек имеет весьма слабое представление) — и поймете, что в таком развитом городском обществе, каким была Флоренция времен Данте, «одиночества просто не существовало».
И сам Данте, столь сурово критиковавший в «Божественной комедии» нравы сограждан, в полной мере вкусил плодов праздника в годы своей молодости, когда составлял компанию молодым людям, собиравшимся воспеть «прекрасных дам без сердца», равно как и тех, что были далеко не бессердечны; эта молодежь преследовала своими ухаживаниями замужних женщин даже в церкви, составляла веселый кортеж государей, посещавших город, участвовала в поединках, турнирах и лошадиных бегах. Короче говоря, мрачный пророк, переполненный горечью и желчью, неумолимый судья, непреклонный цензор, предстающий перед нами в «Божественной комедии», в весеннюю пору своей жизни был не последним среди золотой молодежи Флоренции (правда, он больше блистал своим талантом, нежели богатством).
Религиозные праздники
День святого Иоанна Крестителя
Религиозных праздников во Флоренции было немало. Самые любимые — День святой Репараты, отмечавшийся 8 октября, и День святого Варнавы, 11 июня. Наиболее многочисленными (около ста) оставались праздники святых покровителей приходских церквей, а также святых покровителей религиозных орденов.
И все же ни один праздник не мог сравниться по пышности и размаху с Днем святого Иоанна Крестителя, хотя, как остроумно заметил Давидсон, «проповедник в пустыне, аскетический предтеча Христа едва ли мог дать повод для подобного расточительства, проявления столь необузданной гордыни» (Davidsohn. VII, 562). Но, как известно, праздник святого Иоанна, получивший широкое распространение по всему средневековому Западу, заместил собой языческое празднование летнего солнцестояния. Отсюда его двойственный — религиозный и мирской — характер. Религиозный аспект, неизменно сохранявший свое значение, проявлялся в различных церемониях. Наиболее величественной была большая процессия представителей гражданских властей (приоров, капитана народа, консулов ремесленных корпораций, каждый из которых нес большую свечу весом не менее фунта) и церковных иерархов. Беря начало у кафедрального собора, она шла через весь город. Во главе колонны шествовали трубачи и флейтисты в сопровождении шутов в праздничных одеяниях — весьма примечательная деталь, свидетельствовавшая о взаимопроникновении светского и сакрального. Процессия двигалась под развернутыми знаменами ремесленных цехов, братств, сестьер, приходов и коммуны, под непрерывный звон всех колоколов города, топот и ржание лошадей, украшенных дорогими попонами. На всем пути ее следования не смолкали рукоплескания зрителей, высовывавшихся из окон (из которых свисали роскошные ковры, извлеченные из сундуков специально ради этого случая), торговцев и ремесленников, гордо стоявших перед своими лавками и мастерскими, выставив напоказ свои изделия и товары. Над торжественной процессией развевались гирлянды и флажки, живописные полотна, протянутые поперек улицы от дома к дому. В конце концов процессия прибывала на центральную площадь, между храмом Санта Репарата (кафедральный собор времен Данте, которому не довелось увидеть новый собор, Санта-Мария дель Фьоре) и Баптистерием; над площадью на высоте двенадцати метров натягивали голубой, богато украшенный матерчатый балдахин. Пройдя перед штандартами коммуны и цехов, входили в Баптистерий Святого Иоанна на торжественную мессу, в которой участвовали все певчие города.
Почтив столь достойным образом своего святого покровителя, флорентийцы могли вволю предаваться мирскому празднованию. Живописны были скачки на «бородатых» лошадях, наградой за победу в которых служил парчовый штандарт (palio) темно-красного цвета, украшенный лилией из позолоченного серебра и красным крестом на белом поле (герб города), установленный на повозке, запряженной двумя лошадьми под попонами; в повозке находились трубачи коммуны и красивые дамы, коим и предстояло вручить награду победителю. В произведении Данте содержится намек на эти скачки (Рай, XVI, 42). Зрелище весьма колоритное, в военное время проходившее в открытом поле или, в качестве вызова, у стен осажденного города (например, в 1289 году у Ареццо, после победы, одержанной в сражении на Кампальдино, в котором участвовал и Данте). Поэт сообщает нам, что всадники проносились мимо окон его дома, проехав по многим улицам города.
