Людмила Черная - Антропологический код древнерусской культуры
Страх был движущей силой древнерусского язычника в его труде, празднике, обыденной каждодневной жизни. И в то же время четко определенные принципы бытия, разработанная система мер защиты от нечистой силы и того света и т. п. делала человека той поры уверенней и спокойней. Люди периода Тела жили традицией как нормой, обеспечивающей сохранность здоровья, богатства, да и самой жизни. Традиционность народной русской культуры базируется на языческой первооснове, с ее верой в предков, старину, с ее статикой и всепоглощающим традиционализмом.
Для культуры периода «Тела» характерны также и другие черты внеличностного типа, а именно доминирование количества и равенства над качеством и неравенством. Ритуальная насыщенность культуры строилась на количественных показателях, поскольку нельзя было пропустить и не исполнить своевременно и по заданной схеме тот или иной обряд или ритуальное действие. Важно было успеть вовремя и соблюсти формальности, отнюдь не воспринимаемые как таковые. Количество заговоров, заклинаний, гаданий, причитаний, песен, сказок, былин, быличек и т. д. чрезвычайно велико, но при этом они сохраняют изначальную схему ритуала. В них не появляется нового качества, но возрастают количественные показатели и параметры. Фольклорные произведения обрастают различного рода введениями и концовками, деталями и подробностями, но суть ритуала и все, что с ней связано, остается без изменений. Принцип равенства касался в язычестве не только людей, но и всего в мире вообще, что вытекало из равного права на телесность как человека, так и зверя, птицы, всего растительного и животного мира, а также мира нематериального, чистой и нечистой силы, слова, взгляда и пр. Равенство всего сущего влияло и на представления о пространственно-временных границах, контактах этого и того света, тотемизме, оборотничестве и т. д. Исходное телесное равенство вылилось в закон всеединства мира. Это, конечно, не значит, что не было представлений о неравенстве, к примеру, тех же частей мирового Тела и человека, чистого и нечистого, верха и низа, левого и правого, мужского и женского и других оппозиций. Как мы видели, подобное неравенство было присуще взглядам язычников. Однако в данном случае речь должна идти о равенстве при потреблении культуры, в частности, результатов того или иного обряда. Иерархия и ограничения, свойственные требованиям к участникам ритуала, строились не на константе их неравенства между собой (хотя некоторые члены общины исключались из числа участников навсегда, а именно калеки, глухие, ведьмы, колдуны и т. д.), а на сиюминутных показателях, причем опять-таки телесных. Так, например, беременные женщины не допускались к выполнению ряда обрядов лишь во время вынашивания ребенка, девушки и старухи не были таковыми перманентно, следовательно, рано или поздно становились пригодными к выполнению соответствующего ритуала.
Не требует особых доказательств и отсутствие авторского самосознания в языческой культуре. Ритуал формировался и выкристаллизовывался в устной традиции, постепенно обретая адекватную религиозной задаче форму. Его создателями были десятки и сотни людей, не видевших иной цели в этом сотворчестве кроме обеспечения безопасности как коллективной, так и индивидуальной. Самосознание язычника было сугубо «телесным»: он не мыслил себя вне тела, своего ли или чужого (во сне, при обмирании, оборотничестве и т. п.). Его душа была для него таким же телом, только маленьким, едва видимым или совсем невидимым. В дохристианской Руси человек даже не выделял себя из своего рода, кровь которого циркулировала через предков и потомков по этому и тому свету. Так что говорить об авторском самосознании просто не приходится.
В целом культура периода «Тела» не реализовала заложенный в нее потенциал в дохристианский период и именно поэтому продолжала подспудно существовать в народной среде и в Средневековье, и в Новое время.
Глава III. Принятие христианства: переходный период
1. Мир как Творение
Переход от так называемой эпохи «Тела» к кардинально иной культуре, основанной на понимании человека как некой духовной субстанции, начался на Руси значительно позднее, чем у других христианских народов, но гораздо раньше, чем языческая культура естественным образом завершила свое развитие. Некий элемент внезапности и насилия над мировосприятием людей произошел по воле верховных властителей Руси и с учетом только их собственных внешне– и внутриполитических интересов. Народ не был готов к столь сложному преобразованию взгляда на мир и на себе подобных. Язычество было его родной стихией, впитываемой с молоком матери, воспитываемое каждодневным крестьянским трудом и образом жизни в окружении природы, в согласии с сельскохозяйственным календарем, а главное, с самим собой, со своими ощущениями и чувствами. Новое – сверхчувственное – отношение к миру и человеку в нем должно было бы формироваться чрезвычайно медленно, постепенно, на протяжении нескольких столетий, как это было с развитием христианского мировоззрения в Римской империи. На Руси же попытались изменить веру в одночасье, что и вызвало сопротивление уже при крещении (известная формулировка летописи о крещении Новгорода Великого «огнем и мечом»); ряд восстаний «волхвов», стихийных языческих бунтов в древнерусских городах, таких как Ростов, Суздаль и др., убийства христианских миссионеров и пр. Вслед за открытыми выступлениями против новой религии начался процесс постепенной адаптации старых представлений к новым требованиям, называемый в науке «двоеверием». Церковные праздники были приурочены к устоявшемуся земледельческому календарю, христианские святые наделялись функциями языческих богов, практически сливаясь с ними в единый образ, почти все элементы дохристианских обрядов и ритуалов сохранялись в народе столетиями, слегка видоизменяясь под воздействием церкви. На протяжении первых веков после принятия христианства в русском народе господствовало глубинное подспудное язычество, обряженное в христианские одежды, когда языческим по сути верованиям давались христианские имена. Но образованная верхушка древнерусского общества быстрее осваивала новое вероучение. Таким образом, принятие христианства в 988 г. далеко не сразу привело к новому решению проблемы человека. Он был вырван из Космоса, родной ему природы, общины и соотнесен с Абсолютом-Богом посредством заложенной в него особой субстанции – души. Церковь создавалась как особая «вертикаль духа», ведущая к Богу, Создателю и единственному Владыке мира.
Мир из телесного Космоса, самосозданного из Хаоса посредством формы, упорядочивающей сочетания четырех стихий, чистой и нечистой силы, этого и того света в границах всеобщего мирового Тела, превращается в прекрасное, но лишенное телесности и антропоморфности творение Бога. Мир как бы теряет вместе с телесностью и свою объемность, уплощается и вытягивается по вертикали, делясь на два оппозиционирующих полюса – небо и землю. Подземный слой языческого мировидения, наполненный нечистой силой и легко перетекающий в земной и небесный ареалы всеединого космического Тела, теперь примыкает к земле, сливаясь с ней воедино и противостоя небу и небожителям. Круг – идеальная и столь значимая форма в язычестве – стал символом Неба. Этот распад единого космического Тела на два противоположных полюса – небесный и земной, противостоящих друг другу и соединенных лишь посредством духа, вдунутого Богом в человека, был продиктован библейской книгой Бытия. Дуальность человека, созданного из земли («праха») и божественного духа, перешла и на картину мира. Все окружающее человека сразу же наполнилось новым смыслом, ничто не было само по себе, все соотносилось с Творцом, его волей и замыслом. Новая картина мира создавалась постепенно, корректируясь переводной христианской литературой, с одной стороны, и народными представлениями – с другой.
Переводные произведения типа «Шестоднева» Иоанна экзарха Болгарского предлагали толкования на библейскую книгу Бытия, описывающую картину божественного творения мира в течение шести дней. Из более чем ста Шестодневов разных авторов, ходивших по Европе, на Руси до конца XIV в. был известен только один – Иоаннов, вобравший в себя во многом «Шестодневы» Василия Великого и Севериана Гавальского, а также ряд отрывков из различных сочинений Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина и античных философов.[189] В нем все многообразие мира объяснялось сочетанием четырех стихий: воды, земли, воздуха и огня, а источником всех бесчисленных комбинаций подобных сочетаний, соответственно, Бог. Шарообразная Земля помещена в центр сферического свода неба, на разных кругах которого расположены Солнце, Луна и пять плавающих планет-звезд. Опираясь во многом на учения античных философов, автор «Шестоднева» вслед за Василием Великим подвергает постоянной христианской критике «еллинскую» премудрость и не устает удивляться «премудрости Божией», проявившейся в акте творения мира и человека.
