Павел Берков - История советского библиофильства
Более подробные отчеты о первых аукционах РОДК сохранились на страницах журнала «Среди коллекционеров» за 1921 г.; написаны они таким крупным специалистом дела, как Д. С. Айзенштадт (дальнейшие отчеты писал Н. В. Власов). Один из таких отчетов мы приведем полностью, так как из него видно, каковы были библиофильские вкусы и цены в самом начале 20-х годов: «1-го апреля (1921 г.) в очередную пятницу был устроен специальный аукцион, посвященный изданиям по театру. Аукцион этот, являющийся первым для России аукционом такого содержания, привлек свыше 40 посетителей, но среди них было заметно отсутствие многих видных московских собирателей-театралов.
Вниманию собравшихся предложили 90 №№, среди которых немало было интересного и редкого.
„Горе от ума“ было представлено на аукционе, кажется, всеми изданиями. Первое издание 1833 года в плохом виде прошло за 7 т. р., второе издание 1839 года в старом переплете, но без сохранения литографированной обложки прошло за 7500 р., а издание 1866 года с рисунками Соколова за 15 т. р. „Борис Годунов“ Пушкина в первом издании был оценен в 20 т. р.
Вполне сохранный со всеми гравюрами экземпляр „Русской Талии“ прошел за 62 т. р., а редкий „Танцовальный словарь“ 1790 года — за 43 т. Хотя эти цены были самыми высокими дня, однако их нельзя считать достаточными, если иметь в виду исключительную редкость изданий. Вообще редкости антикварного характера приобретались не так охотно, как новые, хорошо изданные книги по театру. Так, например, „Букет“ 1829 г. достиг всего 12 т., а редчайшая известная „Лизанька“ (актриса Сандунова) с портретом за 20 т. „Несколько слов о г-же Медведевой“ была приобретена за 5500 руб., что нельзя не признать низкой ценой, даже если принять во внимание, что репутация этой брошюрки как исключительной редкости (по Геннади и Остроглазову) в последнее время была поколеблена.
Из роскошных изданий, фигурировавших на аукционе, отмечаем: „Шаляпина“ — 30 т., „Царя Иудейского“ К. Р. в большом издании в переплете — 40 т., „Мастера балета“ — 37 т., „Тальони“ Соловьева (2 экз.) — 17 т. и 20 т., изящную книжечку „Карсавиной — Бродячая собака“ 20 т., „М. Н. Ермолова“ изд. Бахрушина (2 экз.) — 33 т. и 31 т., причем курьезно, что вполне сохранный экземпляр из числа номерованных на японской бумаге был куплен дешевле, чем обыкновенный.
„Современный балет“ Светлова не нашел себе достаточно щедрого покупателя и за 40 т. остался за владельцем. Такая цена покажется особенно странной, если сопоставить, что „Нагота на сцене“ — сборник под редакцией Евреинова прошел за 26 т. р., а первая часть „Комедиа дель Арте“ Миклашевского за 32 т.» (35).
Приведенный нами отчет любопытен и конкретными сведениями о проходивших на аукционе книгах, и данными о ценах, и некоторыми наблюдениями над изменчивыми вкусами библиофилов. Однако цены в этом и других отчетах приведены в денежных знаках 1921 г., покупательная способность которых быстро менялась, почему перевести их на наши современные деньги неспециалисту не представляется возможным. Так, в октябре и ноябре 1921 г. цены на аукционах РОДК уже исчислялись десятками и сотнями тысяч рублей — «Книга маркизы» Сомова — 145 т., герценовский «Колокол» (1857, 1858 и 1859 гг.) — 100 т., изданная в 100 экз. тоненькая книга А. О. Круглого «Похоронные карточки» — 31 т. (экземпляр на простой бумаге) и 63 т. (экземпляр на лучшей бумаге) (118).
По-видимому, в первый год своего существования РОДК отличался особенным пристрастием к аукционам: они устраивались ежемесячно.
«Аукционы общества, — писал А. А. Сидоров в отчете за первый год деятельности РОДК — могут дать следующие цифры. На первом из них книг было всего 71, высшая цена 48 000 (за „Портреты А. В. Морозова“). На втором — 61 книга и высшая цена — 60 000 р. На третьем — 82 книги, высшая цена — 51 000. На четвертом — 94 книги, высшая цена — 62 000, на пятом — 91 книга, высшая цена — 45 000, на шестом — 111 книг, высшая цена 80 000 р. Скачок цен вверх можно наблюдать со второй половины лета. На аукционе 1 июля (седьмом книжном) было 68 книг, высшая цена 100 000 р., на восьмом — 94 книги, высшая цена — 185 000 р. („Опись дворцового серебра“ Фелькерзама, 2 тома), на девятом — 81 книга, высшая цена 170 000, на десятом — 98 книг, высшая цена 150 000, на одиннадцатом, последнем, 4 ноября 1921 г. книг было 74, высшая цена 90 000 („Эротопегния“). Всего на аукционах прошло 925 книг и 806 Ex-libris'oв. Особое жюри в лице правления общества следило за известным уровнем достоинства и интереса представляемых на аукцион книг» (119).
В последующие годы такого обилия аукционов в РОДК не наблюдается. Например, в 1923 г. их было всего 2, в 1925 — 1, с 1926 г. вместо аукционов в РОДК устраивался «обмен книг».
Выше мы неоднократно упоминали фамилии ряда активных членов Общества. История РОДК не может обойтись без характеристик хотя бы нескольких, наиболее выдающихся деятелей этого объединения. Мы уже указывали, что состав правления, избранного на учредительном заседании РОДК, почти без изменений сохранился до конца его существования; мы в первую очередь обратимся к характеристике главных членов правления Общества.
В. Я. Адарюков (1863–1932) родился в Курске в помещичьей семье. По окончании реального училища, а затем военного Константиновского училища в Петербурге, он некоторое время находился на военной службе, которую окончательно оставил в 1896 г. и перешел на службу в московское отделение удельного ведомства. Встреча с непосредственным начальником, знаменитым библиофилом Д. В. Ульянинским определила библиофильские интересы Адарюкова. С 1901 г. он служил по тому же ведомству в Петербурге, но с 1909 г. оставил эту службу и перешел на работу в Эрмитаж по отделению гравюр и рисунков.
Эта служба сблизила его с Кружком любителей русских изящных изданий, членом которого он вскоре затем стал. Однако в состав руководящей группы Кружка Адарюков не вошел. В Петербургский период своей жизни он опубликовал ряд библиографических и искусствоведческих работ, в том числе «Добавления и исправления к Подробному словарю русских гравированных портретов Д. А. Ровинского» (1910), «Очерк по истории литографии в России» (1912), «Словарь русских литографированных портретов», т. I (совместно с Н. А. Обольяниновым, 1916). Большая часть материала, вошедшего в эти работы Адарюкова, была описана по принадлежавшим ему экземплярам. Выше уже упоминалось о его деятельности в Петрограде в 1918–1920 гг. как организатора Общества друзей книги и ряда мероприятий по пропаганде собирания и изучения экслибрисов.
Переехав в Москву, Адарюков как известнейший специалист по эстампам был приглашен на работу в Румянцевский музей (затем Музей изящных искусств). В то же время он вел большую научную, научно-педагогическую и научно-организационную работу в различных художественных и искусствоведческих учреждениях Москвы. Не оскудевает и его научно-литературная деятельность в этот период. Из приблизительно 200 печатных трудов Адарюкова в московские годы им было опубликовано около 120, среди которых исследования «Книга гражданской печати в XVIII веке» (1924) и «Гравюра и литография в книге XIX века» (1925), книги «Библиография русских шрифтов» (1924), «Русский книжный знак» (1921; изд. 2-е, 1922), ряд журнальных монографий о старых и советских русских графиках и пр.
В печатной литературе о В. Я. Адарюкове много говорится о его кипучей, разносторонней деятельности как искусствоведа, библиофила, экслибрисиста, но не встречается ни одного описания его внешности и характеристик его личности. Тем с большим интересом мы отнеслись к коротенькой, но выразительной портретной зарисовке Адарюкова, находящейся в «Воспоминаниях» С. Г. Кара-Мурзы. Встреча мемуариста с В. Я. Адарюковым состоялась в сентябре 1921 г. «Он оказался, — писал С. Г. Кара-Мурза, — еще довольно бодрым мужчиной лет 60 с лихо закрученными кверху усами, брови его также были закручены вверх, параллельно усам, что делало его немного похожим на Мефистофеля. Правда, он уже начинал как будто сутулиться, и голова его склонялась немного на правый бок».
Не менее ярка характеристика, данная С. Г. Кара-Мурзой Адарюкову как личности: «В. Я. Адарюков, бывший помещик… бывший варшавский гусар, искусствовед, библиограф и музейный деятель, был типичным петербуржцем… С первого же дня нашего знакомства у нас с Владимиром Яковлевичем установились самые теплые, дружественные отношения, ничем не омраченные до самой его смерти… Некоторыми чертами своей личной жизни и обстоятельствами биографии Адарюков импонировал мне. Прежде всего — он был в родстве с Марией Башкирцевой, имя, которое для меня полно особого очарования еще с тех пор, как я впервые прочел ее чудесный Дневник и особенно переписку с Мопассаном, а позднее любовался ее пейзажами в Люксембургском музее в Париже.
Затем — как офицер Гродненского гусарского полка Владимир Яковлевич был не только знаком, но даже несколько увивался за знаменитой польской актрисой Марией Висновской, впоследствии убитой корнетом Бартеневым. Личность Висновской, о которой впоследствии писал Бунин в рассказе „Дело корнета Елагина“, давно меня интересовала, — и поэтому в моих глазах какой-то романтический отблеск падал на Адарюкова от Марии Висновской».
