Эрик Дэвис - Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху
Но будем честны. Если вы имели удовольствие загружать кристально чистые изображения марсианской поверхности по тонкому медному проводу в ваш домашний компьютер, вы, вероятно, осознаете, что в том, чтобы уклониться от тернистого пути ценностных суждений и семантической нечеткости, есть свои технические преимущества. Кроме того, информационная парадигма действительно дает много возможностей подумать о том, что мы имеем в виду, говоря о смысле. Начнем с того, что информация, по-видимому, имеет нечто общее с новостью, новизной. Для того чтобы снабдить меня настоящей информацией, вы должны поведать мне нечто новое. То есть информация требует, чтобы на стороне получателя присутствовала некоторая неопределенность. Если вы настолько предсказуемы, что ничего из того, что вы мне сообщаете, не является сюрпризом, тогда ничего из того, что вы говорите, не является информацией, даже если сам сигнал кристально чист. С другой стороны, для того чтобы я понял вас, вы должны быть хоть сколько-нибудь предсказуемыми — вот почему порции языкового кода, которые мы проговариваем или выписываем, избыточны, продублированы: это плотный сгусток повторяющихся сигналов и знакомых синтаксических правил, которые сами по себе мало что значат. Эта структурная избыточность защищает от слишком большой новизны, потому что такая большая степень свободы может привести нас к шизофреническому хаосу, винегрету из слов или к непреодолимым двойственностям и коннотациям в духе «Поминок по Финнегану».
Передать информацию — это не значит просто упаковать данные в конверт, а потом отправить их: информация — это нечто, что конструируется самим приемником. В этом смысле элемент «субъективности» неизбежно включается в любой коммуникационный цикл, потому что вопрос о том, сколько информации передано, зависит отчасти от того, как приемник (который может быть чисто механическим) сортирует потоки входящих сообщений. Для того чтобы объяснить роль, которую приемник играет в обработке информации, ученый и писатель Джереми Кэмпбелл использует пример трех студентов, слушающих лекцию профессора экономики. Только двое из них знают английский, и только один из них на самом деле студент-экономист. Для не говорящего по-английски, шумы, исходящие из уст профессора, настолько неопределенны и непредсказуемы, что никакой информации к нему не поступает. Благодаря одному только знанию языка оба говорящих по-английски студента воспринимают больше информации, но будущий менеджер инвестиционного фонда извлекает больше всех, потому что его предвидение экономических концепций и жаргона делает профессорские «дампы»[19] данных еще более предсказуемыми, хотя и все еще достаточно неожиданными, чтобы порождать новизну.
Сердцем информационной теории, таким образом, является вероятность, которая представляет собой меру возможности выбора одного специфического результата (артикля «the» или валета пик) из открытого поля возможных значений (английского языка или тасованной колоды карт). Вероятность играет огромную роль в предсказаниях, которые ученые имеют обыкновение делать по поводу существующего мира, но, даже если рассматривать их в качестве не лишенной смысла статистической науки, есть в них что-то от плутовства.[20] Вероятность обитает в зазоре между объективным и субъективным, случайностью и порядком, разумным знанием и тайными узорами мира — запутанной зоны, которую математик Джеймс Ньюман назвал «коварной западней». Четкие диаграммы теории информации начертаны на песках более зыбучих, чем кажется на первый взгляд.
Клод Шеннон открыл еще более устрашающую корзину со змеями, когда свел свою теорию к базовому уравнению и обнаружил, что его абстрактное техническое описание информации имеет точно такую же форму, как термодинамическое уравнение энтропии, которое физик Людвиг Больцман вывел в самом начале парового века. Как знает каждый поклонник творчества Томаса Пинчона, энтропия — это дурное путешествие, метафизический и экзистенциальный ребус, но, кроме того, неотменяемый закон космоса. В соответствии со знаменитым вторым законом Максвелла, поле битвы в итоге останется за энтропией: как бы ни была упорядочена и наполнена энергией закрытая система, ее энергия, консервируясь, неизбежно иссякнет, а ее форма распадется. Перемешайте несколько кубиков льда в горячей ванне, и вы увидите, как работает энтропия: кристальные решетки молекул замерзшей воды тают в сплошном случайном супе из Н2О. Хотя мы редко встречаемся с закрытыми системами в реальной жизни: дети, болота и Интернет — это, бесспорно, открытые системы. Второй закон термодинамики позволяет всем интересным вещам во Вселенной лишь недолго держаться на плаву до тех пор, пока их не втягивает в поток холодного аморфного моря все-успокаивающего беспорядка. Больше, чем какая-либо другая сила в физике, энтропия поражает сознание как некий темный и древний рок, воплощенный в законе природы.
На первый взгляд тот факт, что описание информации, предложенное Шенноном, совпадает с описанием столь значимых физических процессов, выглядит как синхрония, рожденная в космическом центре контроля за совпадениями. Настоящие причины этого замечательного точного сходства довольно сложны, но суть вертится вокруг вероятности. С одной стороны, мы можем сказать, что, чем более непредсказуемой является система, в которой возникает потенциальное сообщение, то есть чем больше у нее свойств случайного шума, тем больше энтропии в системе. В этом смысле она напоминает ванну с горячей водой после того, как кубики льда растаяли. С другой стороны, мы с тем же основанием можем сказать, что непредсказуемые системы в действительности богаты информацией, так как любое отдельное сообщение, которое мы получаем, с большой вероятностью будет для нас новостью. Эта двойственность объясняет тот факт, что, в то время как Шеннон описывал информацию как энтропию, король математики и крестный отец кибернетики Норберт Винер противопоставлял эти два термина, утверждая, что информация — это мера организации, паттерн, форма, связность, в то время как энтропия означает меру случайности и дезорганизации в системе.
Технически эта разница значит не слишком много (плюс или минус в уравнении), но по причинам, возможно, больше поэтическим, чем техническим, определение информации по Винеру победило. В массовом и технократическом воображении информация и ее технологии получили почти искупительный образ, ведь они сражались с шумом и ошибками — коммуникационными аналогами рассеяния и упадка. Эта героизация предложила пункт для информационного мифа, который сегодня овладел всеми проводами планеты: мнение, что коммуникационные системы, базы данных, программное обеспечение и сложная техническая организация сами по себе — аватары Добра, не подпускающие близко хаос и энтропию. В своей популярной книге 1954 года «Человеческое использование человеческих существ»[21] Винер непосредственно натравливает информацию на темные силы второго закона, силы, которые означают для него не просто физическую порчу и искаженные FM-сигна-лы, но саму бессмыслицу. «При помощи управления и связи мы всегда сражаемся с тенденцией природы к деградации организованного и разрушения осмысленного»70. В этом месте, да и во всей своей книге, Винер сбивается с пути бесстрастного научного подсчета битов и байтов и провокационно связывает поведение информационных систем со смыслом, ценностью и самой жизнью. Винер даже предполагает, что силы, создающие порядок и форму, в основе своей аналогичны тому, что некоторые люди называют Богом.
Эта информационная мистика получила дополнительный импульс от биологии в 1950-е, когда ученые обнаружили структуру двойной спирали ДНК и принялись за расшифровку генетического кода. Не успели вы сказать «сдвиг в парадигме», как ДНК стала рассматриваться в качестве информационной системы «передатчик — сообщение — приемник». Говоря точнее, ДНК была описана как разновидность алфавитного письма (эту культурологическую метафору бессмыслица, по-видимому, не затронула). ДНК состоит из четырех различных нуклеотидов, которые связаны между собой множеством комбинаций на протяжении всей нити двойной спирали. Расположение этих четырех «букв» (А,Г,Ц,Т) формирует «слова», называемые кодонами, которые соединяются в генетические инструкции для клетки. Скопировав известный набор инструкций, ДНК отгружает их транспортной РНК, которая доставляет их на «фабрики» клетки. Там код РНК копируется в линейную последовательность аминокислот, которые сворачиваются в трехмерные белки — строительные блоки жизни на этой планете, из которых состоит все известное нам живое.
Хотя ДНК, безусловно, играет громадную роль в развитии и жизненном процессе живого тела, на генетические процессы влияет также множество факторов среды и межклеточного взаимодействия, в которых мы понимаем еще очень мало. Но ДНК продолжает оставаться единственным капитаном в рубке творения. Такая зациклен-ность на «коде жизни», равно как и пышный прием, устроенный генной инженерии и идеологии «эгоистичного гена»,[22] демонстрирует, что общество все еще находится в рабстве у научного редукционизма и одержимо производством и контролем через посредство информации. Аура авторитета, окружающая ДНК, отражает религиозное наследие Запада, которое включает в себя фигуру космического деятеля, что творит мир посредством божественного языка. Обычно это слово устного языка, но иногда оно бывает и записанным — в Средние века это называлось «книгой природы». Некоторые мистические тексты иудаизма в своей жутковатой манере также предрекают появление ДНК. В древности Тора была записана на свитках без знаков пунктуации или пробелов между буквами (как в ДНК), и некоторые раввины утверждают, что этот артефакт, своего рода семиотическая машина, является косвенным указанием на космическую Тору, которая предшествовала той, что была дана людям на Синае. Эта первая Тора была живым текстом бесконечного могущества, составленным из букв тетраграмматона — YHVH, четырехбуквенного имени Бога. Этот план творения описывается и как беспорядочное нагромождение букв, которые в текстах называются «концентрированной, еще не раскрытой Торой». Когда Бог расставил эти буквы в слова, Тора «раскрылась» в разнообразных формах тварного мира. Тогда еще были возможны куда более приятные миры, чем наш, но дурное поведение Адама выбрало одну из фраз в Торе и, следовательно, тот мир, который мы получили. Но каббалисты смотрят вперед, в мессианский век, когда Бог возьмет на себя роль своего рода генного инженера и переставит буквы Торы так, чтобы в результате получился рай.
