Джудит Левин - Вредно для несовершеннолетних
Вред также существует на континууме, и исходить он может из разных источников. Как мы видели в предыдущей главе, секс несовершеннолетних, с кем бы он ни происходил, часто травмирует их не сам по себе, а в результате того, что взрослые сходят с ума по его поводу. Что же касается «проблем сексуального поведения», травма от «лечения» может быть гораздо тяжелее, чем сама «болезнь».
Героическое вмешательство
Летом 1994 года, когда психолог Филип Каушалл начал осуществлять надзор над семейными визитами Даймондов, он был шокирован тем, что дети находились в патронатной семье. Он признавал наличие проблем между матерью и детьми, но не видел никаких оснований для их разлучения. В сентябре он стал рекомендовать властям вернуть детей домой.
Примерно в то время Джесси начала посещать «Daughters & Sons United» — группу поддержки жертв, в которой, как она рассказала, ее учили про «хорошую вину и плохую вину», последнюю она поняла как «когда ты на кого–то наябедничала, и тебе стыдно». «Она выходила с этих собраний сердитая и взвинченная, — вспоминает Дайэн. — И каждый раз начинала «я на тебя донесу, мама», когда у нее случались вспышки гнева».
Терапию обоих детей продолжал проводить Каушалл, но то, что происходило в его уютном кабинете, уставленном игрушками, не соответствовало требованию, предъявленному Тони, чтобы он проходил «лечение для сексуальных преступников». В октябре 1995 года, почти через два года после «преступления», суд поместил его в группу для «сексуально реактивных детей» (SRC) - под надзор социального работника Дэвида Макуэртера, автора оригинальных и важных исследований гомосексуальных пар, который впоследствии стал «царем» графства Сан–Диего по лечению несовершеннолетних правонарушителей. Каушалл поощрял детей сотрудничать; он надеялся, что это был последний обруч, через который должна была прыгнуть семья, чтобы наконец воссоединиться. Однако Макуэртер, который называл работу группы SRC «мягкой конфронтацией», написал Каушаллу, извещая его о том, что Тони «дисруптивен» (т.е. подрывает, срывает работу с ним — прим. перев.). Тони не хотел называть себя преступником, что является первым требуемым шагом к «выздоровлению», да еще и давал понять, что другим детям делать этого тоже не следует. Каушаллу и Дайэн было ясно, что Тони считал обвинение неправильным и несправедливым. «Мам, — сказал он как–то Дайэн, — там один мальчик сидит за mooning!»
Про себя Каушалл считал подход Макуэртера, скорее всего, изначально неспособным привести к успеху. «Терапия может быть необходима, — сказал мне Каушалл, чье вмешательство в дело семьи, весьма вероятно, предотвратило отдачу детей на усыновление. — Но если вы лечите кого–то от того, что конкретно называете «сексуальным преступлением», вы подрываете лечение автоматически, потому что закрепляете в сознании пациента мысль, что он сексуальный преступник, то есть формируете в нем ровно то сознание, которого в нем быть не должно».
Тем не менее доктор Каушалл считал, что Тони еще повезло отделаться «мягкой конфронтацией», потому что, как бы ни старались адвокаты добиваться помещения своих юных клиентов в программы лечения вместо более суровых мест заключения несовершеннолетних преступников, различия между наказанием и лечением становятся все менее очевидны. Значительная часть того, что проходит под вывеской «лечения от сексуальных преступлений» (например все возрастающее число программ «эмоционального роста» и других программ модификации поведения, предназначенных для детей и подростков с проблемами поведения или склонностью к насилию), оспаривается как сомнительная терапия и даже как насилие, злоупотребление само по себе. Более того, в отличие от несовершеннолетних, чью судьбу решают уголовные суды, дети и подростки, попавшие в систему «лечения», полностью лишены тех правовых гарантий, которые имеют взрослые, даже совершившие самые чудовищные преступления.
Когда я прибыла в расположенное в Сан–Диего заведение Макуэртера, предоставляющее «Программу и службы сексуального лечения и образования» (STEPS), режим в нем был, конечно, не самый худший. Но он был типичным для того рода «терапии», которой подвергают нынче детей и подростков, обвиняющихся в сексуальных преступлениях: буквально пропитанным консервативными сексуальными ценностями, бихевиористским в своих подходах и использующим в работе персонала классические манипуляции по методу «хороший полицейский — плохой полицейский». Его заявленные намерения звучали, как пропаганда прав детей: способствовать самоуважению и сопереживанию, согласию и равенству. Но его практика не имела ничего общего с согласием, а права как детей, так и их родителей в ней почти полностью игнорировались. Как только ребенок прикасался к пенису или ягодицам своего ближнего, он автоматически становился неспособен к моральному суждению; вопрос, насколько то, что он сделал, было на самом деле аморально, обсуждению не подлежал. Ни о какой презумпции невиновности не могло быть и речи: пока пациент утверждал, что невиновен, он считался «в несознанке» (психотерапевтический эквивалент «неуважения к суду») и мог быть исключен из программы, что означало невозможность вернуться в семью.
Либо и того хуже: «лечение», в отличие от тюремного срока, могло продолжаться сколько угодно лет, в течение которых как он сам, так и его друзья были полностью лишены права на неприкосновенность личной жизни. Всё, что он говорил, могло быть доложено властям, а во многих программах он был обязан еще и регулярно предоставлять список всех, с кем занимался сексом.
«Встать, Эктор! — рявкнула помощник директора STEPS Дайэн Барнетт, ведя меня в свой кабинет мимо двух мексиканских мальчиков лет четырнадцати, согнувшихся в коридоре. — Эти мальчики наказаны. Им удавалось незаметно проскальзывать, манипулировать или мухлевать, — сказала она. — Они хороши, — улыбнулась и сделала эффектную паузу. — Но мы лучше».
При поступлении в STEPS мальчики и их родители подписывали контракт на пятнадцати страницах, по существу, отказываясь от своей свободы мысли и действий на срок до трех лет и более. Контракт, в частности, гласил:
«Я понимаю, что от меня требуется вести ежедневный письменный учет в журнале … моих девиантных сексуальных фантазий либо иных конкретных мыслей, относящихся к моему сексуально агрессивному поведению. В течение двух первых месяцев моего пребывания в STEPS я составлю и предоставлю персоналу мою автобиографию в письменном виде, которая будет включать в себя описание: (a) моих прошлых сексуальных преступлений, фантазий и состояния сознания во время преступлений; (b) любых сексуальных и/или физических противоправных действий, которым я когда–либо подвергался; (c) истории моего сексуального поведения помимо прямых преступлений; (d) того, как я скрывал мою проблему и избегал поимки. Автобиография будет не короче шести страниц.»
Используя когнитивно–поведенческий подход, общий для многих тюремных программ лечения сексуальных преступников, программы, подобные STEPS, пытаются изменить действия мальчиков путем обучения их новому мышлению. Как объяснила Барнетт, в STEPS мальчикам давали указание записывать «цикл» всех мыслей, чувств и ощущений, которые у них были непосредственно перед, во время и после сексуального «преступления». Затем разрабатывались «резервные планы» — мыслительные процессы, свободные от «ошибок мышления», с тем чтобы использовать их для избегания повторных «преступлений». Когда он начинал мечтать о сексе с ребенком младше него, например, мальчик мог представлять себя самого за решеткой. От мальчиков требовали подробно докладывать о каждом акте мастурбации, признаваясь во всех фантазиях, которые еще оставались в их раздетом донага воображении. Восемь часов в день, пять дней в неделю, с примерно двухчасовым перерывом на школьные занятия они находились под постоянным наблюдением, зарабатывая очки за хорошее поведение и теряя их, например, за произнесение слова «отъебись». Прикосновения, будь то агрессивные или нежные, были запрещены персоналу и мальчикам, потому что, как сказала Барнетт, «эти мальчики не знают своих границ».
Даже вне здания STEPS следила за ними. Мальчикам не позволяли контактировать с их «жертвами» без разрешения программы и даже оставаться наедине с кем бы то ни было, считающимся в «возрасте жертвы». Их заставляли проходить внезапные тестирования на наркотики, запрещали пребывать в одиночестве, а также они были обязаны сообщать каждой своей потенциальной пассии «законного возраста», что являются сексуальными преступниками. «Я всегда буду запирать дверь туалета, пользуясь туалетом, если в здании, в котором находится туалет, присутствует еще кто–либо», — гласил контракт.
«Как только они развили в себе достаточную эмпатию, — поведала мне Барнетт, — мы начинаем смотреть на искупление», которое представляет собой процесс, состоящий из двадцати шагов, первый из которых — Разоблачение преступления, последний — Обретение умения простить себя, а в середине располагаются Предотвращение самоубийства и Нахождение смысла жизни.
