Ян Мортимер - Елизаветинская Англия: Гид путешественника во времени
Что бы вы ни делали, ни в коем случае не присоединяйтесь ни к каким протестантским сектам из континентальной Европы. В частности, к радикальным реформаторам, называющим себя анабаптистами — они отказываются признавать светскую власть и крестить младенцев, за что их преследуют. Католиков в Англии не сжигают как еретиков, а вот анабаптистов сжигают. В 1575 году близ Олдгейта в Лондоне находят небольшую общину голландских анабаптистов. Их отдают под суд. Пятеро отрекаются от своей веры, 15 высылают обратно в Нидерланды, пятерых приговаривают к смерти. Ради двоих из них власти даже снова разводят религиозные костры: их сжигают заживо «в великом ужасе, с воплями и криками».
Ради любви Божией.
IV. Характер
Оскар Уайльд однажды пошутил, что «старики во все верят, взрослые во всем сомневаются, а молодые всё знают». Примените эту фразу к елизаветинской Англии, и поймете, почему у англичан такой самоуверенный и несносный характер. Именно юношеская самонадеянность придает елизаветинскому обществу высокомерия и целеустремленности. Сделайте человека, которому не исполнилось и 30, командиром корабля и дайте ему шанс разбогатеть, и, несмотря на все трудности навигации и смертельные опасности, подстерегающие его в тысяче миль от ближайшей земли, он совершит кругосветное плавание. Дайте похожему человеку задание сохранить общественный порядок и констеблей в подчинение, и увидите, как безжалостно он расправится с подрывными элементами в обществе. Чтобы контролировать таких самодовольных молодых мужчин, зрелым людям приходится демонстрировать не меньшую самоуверенность — и силу воли, не меньшую, чем у самой королевы.
Это, конечно, сильное упрощение. Елизаветинский народ целеустремлен, но при этом не стесняется задавать вопросы. Именно вопросы, которые англичане времен Елизаветы задают о своем месте в мире, отличают их от средневековых пращуров. Все, с самой верхушки общества и вплоть до полуграмотных крестьян, пересматривают свои идеи о Боге, мире и самих себе. В средневековом мировоззрении самое важное в жизни любого человека — не он сам, а Бог; большинство средневековых автобиографий — размышления о воле Божьей и грешной жизни автора, а не хвастливое перечисление личных достижений. В елизаветинской Англии люди все же начинают больше внимания уделять себе, равно как и приписывать именно себе заслуги за все, чего удалось достичь. Бог же становится скорее посредником, а не архитектором успехов и неудач человека.
Одно из самых ярких проявлений того, как растущий индивидуализм пропитывает жизни обычных людей, — это личные записки. В 1500 году личных дневников практически не существует; люди составляют хроники, где пишут о крупных событиях, представляя их выражениями воли Божьей. Но к 1558 году старая традиция хроник и летописей уступает место новому литературному жанру. Хороший пример — «хроника» Генри Мейкина. Генри переехал в Лондон из Лестершира в начале XVI века со своим братом Кристофером, надеясь заработать состояние так, как было принято раньше. Поработав подмастерьями, они становятся членами Компании портных. Дела у них идут неплохо. Генри учится читать и становится клерком прихода Литтл-Тринити. Именно тогда он и начинает писать «хронику». Он считает, что всего лишь продолжает древнюю традицию летописей, в которых лондонцы описывают значительные события в жизни города; но поскольку он и сам глубоко вовлечен в жизнь города, на самом деле он записывает все, что происходит вокруг него день за днем. Он рассказывает о процессиях, которые видит, о казнях людей, которых провозят мимо него к Тайберну, о смертях своих друзей и клиентов. Генри, сам того не осознавая, начинает вести дневник. Несмотря на то что он практически не упоминает по имени ни себя, ни свою семью, его «хроника» — именно о его жизни. По совпадению, в те же годы, когда Генри пишет один из первых в истории дневников, тем же занимается и Эдуард VI. Он всего лишь мальчик, но тем не менее пишет хронику событий, происходящих вокруг; а поскольку он король, личный интерес вызывает буквально все. К концу правления Елизаветы многие люди пишут дневники и автобиографии, став родоначальниками жанра, который жив и по сей день.
Еще одна черта характера, которая вас поразит, — безграничная храбрость. Посмотрев на океанское судно, стоящее на якоре в Лондоне, Плимуте или Бристоле — длиной всего 100 футов от носа до кормы, — трудно поверить, что кто-то вообще решается отправиться на них в плавание. Но люди именно так и поступают — отлично зная, что волны высотой в 9–12 м могут запросто перевернуть корабль и разнести его на куски. Десятки тысяч мальчиков и юношей отправляются в морские походы с Фробишером, Дрейком и Рэли. Да и сами капитаны-первопроходцы не менее храбры. Посмотрите, например, на сэра Ричарда Гренвилла, капитана «Ревенджа». В 1591 году, после того как его корабль весь день сражался с целым испанским флотом, на палубе лежало 40 погибших, пороха не осталось, в борту зияли дыры, а вода в трюме поднялась на шесть футов. Вы, наверное, подумали, что он сдался после этого? Нет, сэр Ричард поклялся сражаться до смерти.
Насилие и жестокостьНасилие широко распространено по всему королевству. «Все англичане предвзято относятся к переменам, враждебны к иностранцам и не слишком дружат между собой, — пишет венецианец Мишель Сориано в 1559 году, после чего добавляет: — Они пытаются осуществить все, что придет в голову, словно все, что они вообразили, может быть легко исполнено; соответственно, в этой стране происходит больше восстаний, чем во всем остальном мире, вместе взятом». Голландский купец и дипломат Эмануэль ван Метерен соглашается с ним, говоря, что англичане «смелы, храбры, воюют с пылкостью и жестокостью, страстно идут в атаки и практически не боятся смерти». Действительно ли Англия более враждебна к иностранцам, чем другие страны, — вопрос дискуссионный, но жестокость вас просто поразит. Лишь к XVIII веку английское общество станет более-менее законопослушным.
В верхах общества лорды реже, чем в прошлом, берутся за оружие и сражаются. Несмотря на то что они командуют армиями, они стали благороднее и «благовоспитаннее». Они даже на дуэлях редко дерутся. В низах общества, впрочем, убийства, изнасилования и ограбления распространены не меньше, чем двести лет назад. В пивных часто случаются драки, в пылу которых кто-то обязательно выхватывает нож и закалывает обидчика. Убийство в порядке самозащиты разрешено по закону 1532 года, но участники драки намного чаще просто убегают, чтобы не иметь никакого дела с правосудием. Снова и снова вы будете видеть, как вспыльчивость приводит к убийствам: жестокие драки кажутся более частыми, чем логичные споры. Встретятся вам и убийства по расчету. Чтобы избежать позора, когда служанка назовет его отцом незаконнорожденного ребенка, мужчина готов даже на убийство беременной девушки. Портной из Мальдона, например, убил девушку, которую до этого обрюхатил, нанеся ей множество ударов в живот в попытках вызвать выкидыш; его за это повесили. Услышите вы и редкие, но правдивые рассказы о том, как голодающие бродяги врывались в дома и проламывали черепа хозяевам топорами, после чего начинали искать еду. Встречаются даже ничем не спровоцированные, хладнокровные убийства. Лондонский маляр пожелал заполучить 8 фунтов и 12 шиллингов у некоей вдовы из Баркинга и убедил одну из служанок украсть эти деньги; когда она принесла ему деньги, он сломал девушке шею.
Некоторые проявления невероятной жестокости, которые мы обычно ассоциируем со Средневековьем, на самом деле намного чаще встречались именно при Елизавете. Средневековые английские короли гордились тем, что не применяли пыток, кроме как в исключительных обстоятельствах. Как мы убедились в предыдущей главе, при Елизавете все изменилось: пытки не только считаются неизбежным злом, но и официально поставлены на службу государству. Пытают не только мужчин, но и женщин. Когда Маргарет Уорд помогает католическому священнику сбежать из тюрьмы в 1588 году, ее восемь дней держат в кандалах, затем долго пытают подвешиванием на руках, после чего отвозят в Тайберн и казнят. В отличие от своих средневековых предков, люди времен Елизаветы калечат и вешают бродяг и сжигают еретиков (как мы видели на примере анабаптистов). Можно спорить, более или менее варварский это вид наказания, чем повешение, потрошение и четвертование, но и то и другое говорит о том, что елизаветинские англичане не отличаются мягкостью нравов.
Иногда встречаются и официальные помилования, но очень редко. Некоторых женщин, приговоренных к смерти за колдовство, отпускают на свободу шерифы, не желая убивать их за такие сомнительные преступления. Чаще встречается такое явление: когда детей до 14 лет уличают в воровстве, их приговаривают к повешению, но затем милуют и заменяют приговор поркой. Стоит, наверное, еще заметить, что отменили самый жестокий метод казни — сварение в кипятке, которым наказывали за отравление. Тем не менее не стоит забывать, что этот вид казни был введен совсем недавно Генрихом VIII. В его правление так казнили по крайней мере двоих; последней жертвой стала молодая женщина по имени Маргарет Деви, которую сварили заживо в 1542 году за отравление своего нанимателя.
