Стивен Иссерлис - Всякие диковины про Баха и Бетховена
Периодически Стравинский должен был разбирать почту. Он получал её столько, что ему даже пришлось заказать специальный огромный почтовый ящик. Очень много было писем от поклонников, просивших выслать автограф. Стравинский, пожалуй, мог ещё подумать об ответе, если к письму был приложен конверт с маркой и обратным адресом. Иногда он получал письма от людей, которых знал в далёком и туманном прошлом; такие письма чаще всего оставались без ответа — Стравинский жил в настоящем. Если же ему присылали газетные статьи или письма о его музыке, он прямо на полях делал пометки (обычно сердитые), а потом жирно подчёркивал собственные комментарии. Наконец, приходили и деловые письма насчёт предстоящих концертов. На них Стравинский, как правило, отвечал требованиями заплатить ему больше денег, предоставить больше времени для репетиций и проч.
Расправившись с корреспонденцией и решив что на сегодня хватит работать, Стравинский выпивал стакан слабого чая с хлебом и пирожными с джемом и раскладывал пасьянс — или два, если в первый раз пасьянс не сходился. После этого он взял бы нас с собой в поход по магазинам. Стравинский очень серьёзно относился к покупкам и любил прогуливаться туда-сюда по проходам супермаркета, восхищаясь аккуратно заставленными полками, но, прежде чем купить что-либо, обычно подозрительно интересовался: «Сколько это стоит?» Или же, если бы нам совсем не повезло, он потащил бы нас в кино, где громогласно комментировал бы весь фильм и всем мешал. Затем он повёл бы нас (если бы по-настоящему был к нам расположен) в какой-нибудь шикарный ресторан, где заказал бы лучшие блюда и напитки, гонял туда-сюда официантов и завёл бы искромётную беседу (иногда отвлекаясь, чтобы нарисовать на скатерти силуэт любой из женщин в ресторане, чьи формы привлекли бы его внимание). Стравинский живейшим образом описал бы нам свои сны. Он обычно хорошо их помнил и уверял, что решал большую часть музыкальных задач во сне. Потом Стравинский, возможно, затеял бы спор или начал говорить гадости о музыке других композиторов: «Кому это нужно?» (его любимое выражение). Однако если бы он пребывал в хорошем настроении — а Вера всегда старалась перевести разговор на приятные для него темы («Он очень мил, когда не думает о музыке», — считала она) — тогда с ним было бы по-настоящему весело и мы, вероятно, засиделись бы до поздней ночи, до тех пор, пока Стравинский не объявил бы во всеуслышание: «Я пьян!». Затем мы вернулись бы к ним домой, и если бы вы остались ночевать, то на кушетке, а не на кровати (перед вашим приездом Стравинские попросили бы письменно сообщить ваши габариты, дабы убедиться, что вы подойдёте для их знаменитой кушетки). Вы должны были бы поскорее выключить свет, не то появился бы Стравинский и отругал вас за то, что вы все ещё не спите — он кого угодно бы отчитал. Поэтому лучше всего ложитесь спать и набирайтесь сил, раз вам предстоит провести ещё один день в компании этого неугомонного яйцеголового насекомого.
МузыкаОписывать музыку Стравинского в некотором смысле гораздо сложнее, чем музыку других композиторов из этой книги. Хотя их стиль в течение жизни заметно развивался, их музыкальный язык в основном всё-таки оставался прежним и только становился всё более индивидуальным и неповторимым. У Стравинского же музыкальный стиль и язык изменялись совершенно, причём несколько раз. Несомненно, Стравинский оставался Стравинским: но представьте, что какой-нибудь писатель написал бы первые книги на русском языке, а потом перешёл бы на французский, потом на английский, потом на немецкий. Большинство ранних сочинений Стравинского написаны под явным впечатлением народных сказок и обычаев его родной России — в них много волшебства, первобытных ритуалов (Стравинский обожал ритуалы) и экзотических танцев. Потом, все больше ощущая себя отрезанным от России, он взял за образец музыку восемнадцатого столетия; некоторые его произведения звучат наполовину как старинная музыка и наполовину как Стравинский. (Он говорил: «Прошлое — это гнездо, в которое мне нравится откладывать яйца».) Наконец, когда после Второй мировой войны Стравинский снова посетил Европу, он почувствовал, что, по сравнению с тем, как пишут в Европе, его музыка старомодна. После этого он начал писать куда более «современную» музыку — полную диссонансов, где ноты, вместо того чтобы объединяться в прекрасные аккорды, бьются друг с другом не на жизнь, а на смерть.
Взгляды Стравинского на значение музыки также разительно отличались от взглядов других композиторов из этой книги. Например, Шуман считал, что всё происходящее в его жизни немедленно находит отражение в его музыке; Стравинский же полагал, что его жизнь не имеет никакого отношения к его музыке. «Музыка — это всего лишь музыка», — говорил он. Стравинский не то чтобы считал, что она ничего не выражает. Просто он полагал, что музыка выражает свои собственные эмоции, а не наши повседневные человеческие чувства. Даже кладя на музыку слова, он зачастую больше интересовался звучанием слов, а не их значением.
Стравинскому были интересны любые звуки, и старые, и новые. Ему нравилась изящная музыка восемнадцатого века, но он увлекался и джазом, сочинял регтаймы и польки. Стравинский приходил в восторг, обнаружив незнакомый ему народный музыкальный инструмент, и всё время стремился использовать новые сочетания оркестровых инструментов. (У Стравинского был поразительный слух: он мог распознать семь различных тонов в рёве пролетающего над головой самолёта.) Отчасти именно поэтому знакомство с музыкой Стравинского так увлекательно — он всегда пробовал что-то новое и неожиданное. Должен сказать, что некоторые его сочинения звучат, на мой взгляд, скорее как экспериментальные композиции, а не как великая музыка. (Может быть, я недостаточно хорошо их знаю или просто не способен понять, но таково моё мнение — в какой бы гнев пришёл Стравинский, прочти он эти строки! Он, несомненно, написал бы красными чернилами и жирно подчеркнул на полях: «Если он этого не понимает, зачем он об этом пишет?» — Извините, мистер, я просто высказываю своё мнение. — «Кому это нужно?»)
Однако, когда речь заходила о шедеврах, то, хотя Стравинский и заявлял, что его музыка не выражает человеческих эмоций, он ведь не говорил, что слушатели не должны их испытывать! Все эти оттенки, ритмы, неземные звуки — Стравинский может заставить вас смеяться, заставить вас плакать, заставить танцевать. Честно говоря, он может просто свести вас с ума! А это восхитительное чувство…
Что слушать. Я бы посоветовал начать с трёх великих балетов, принёсших Стравинскому славу: «Жар-птицы», «Петрушки» и «Весны священной». В «Жар-птице» — восхитительные, яркие краски и живые характеры. «Петрушка» полон жизни, волшебства и юмора; он о кукле, оживающей на ярмарке. Но величайшее из этих трёх произведений, по-моему, — «Весна священная». Когда она была впервые исполнена в Париже в 1913 году (как балет, хотя танцоры тут, в общем-то, и не нужны вовсе — одна музыка чего стоит), произошло нечто невероятное. Люди свистели и аплодировали, шикали и кричали «браво», орали и визжали, в зале начались потасовки — и в конце концов пришлось вызвать полицию. (Год спустя музыка была вновь исполнена на концерте в Париже и опять произошло нечто невероятное, но на этот раз вызванное стопроцентным энтузиазмом: в огромной толпе Стравинского подняли на плечи и с триумфом пронесли по улицам Парижа.) Неудивительно, что «Весна» так сводила людей с ума: вдохновлённая древней русской традицией встречать приход весны, она полна странных гипнотических звуков, неистовых топающих ритмов и примитивных страстей. Послушайте эту музыку — вы испытаете изумительные чувства. (Уолт Дисней в своём старом фильме «Фантазия» использовал отрывки из «Весны священной» как музыкальное сопровождение к битве динозавров. Стравинскому это ужасно не понравилось, но, я думаю, Дисней был отчасти прав.)
Стравинский сочинил много замечательной музыки: например, «Свадебка», написанная для хора, ударных и четырёх фортепиано, изображает своими немного странными, но чарующими звуками другой старинный русский обряд — крестьянскую свадьбу, а «Симфония псалмов» — это полногласная, чистосердечная хвалебная песнь «во славу Божию». Или послушайте «Байку про лису» для музыкального театра, в основе которой лежит русская народная сказка о хитроумной лисе. У Стравинского есть также несколько забавных коротких пьес, например «Регтайм» для одиннадцати инструментов и «Цирковая полька» для пятидесяти танцующих слонов! (Когда Стравинского попросили написать эту пьесу, между ним и заказчиком состоялся довольно интересный разговор: «Для кого?» — «Для слонов». — «Сколько их?» — «Много». — «Старые?» — «Молодые». — «Ну, раз молодые, тогда я согласен».) Если захотите послушать что-то из более поздних и более строгих произведений Стравинского, я настоятельно рекомендую его последнее крупное сочинение «Requiem Canticles» — «Заупокойные песнопения» (оно звучало на его собственных похоронах). Это странная, неземная и мрачно-прекрасная музыка. Если же вы хотите услышать что-то совсем необычное, то вот вам самое последнее произведение Стравинского — песня под названием «Совёнок и кошечка». Это чудесная музыка для детей — правда, для детей инопланетян! Тем не менее в ней есть изюминка.
