Абрам Рейтблат - Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы
В статье было продемонстрировано немалое сходство в идеологических позициях и направлениях журналистской деятельности Пушкина и Булгарина. Конечно, можно описать и проанализировать также расхождения в их взглядах и степень, до которой каждый из них был готов к компромиссу с властью (что не раз уже делалось исследователями), но при этом важно не упускать из виду, что по взглядам и действиям они были не столь далеки друг от друга, как принято считать, а ожесточенные полемики, которые временами вспыхивали между ними, были порождены именно определенной близостью исходных позиций: ведь не секрет, что сильное противостояние возникает именно между представителями идейно близких течений (скажем, суннитами и шиитами, католиками и протестантами, большевиками и меньшевиками). Подобные схождения их позиций были, на наш взгляд, связаны и с неразвитостью и слабой дифференцированностью идейной сферы (при доминировании дворян) в тот период, и со слабостью общественных структур, когда государство почти полностью поставило под свой контроль не только политическую, но и общественную жизнь.
ОБРАЗ ЕВРЕЯ-СОВРЕМЕННИКА
В РУССКОЙ ДРАМАТУРГИИ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX ВЕКА141
Изображение евреев в русской драматургии второй половины XIX – начала XX в. уже не раз становилось предметом исследовательского внимания. Историками литературы и театра были охарактеризованы наиболее известные пьесы на эту тему и отразившиеся в них социальные проблемы142.
Поэтому сразу же укажу причины моего обращения к указанному вопросу. Их три. Во-первых, работая в специализированной библиотеке с богатым фондом русских пьес, я столкнулся с тем, что многие из них, имеющие прямое отношение к указанной тематике, не привлекаются исследователями. Созданная Российской государственной библиотекой искусств, Российской национальной библиотекой и Санкт-Петербургской театральной библиотекой электронная база данных «Драматургия», включающая пьесы XVIII—XX вв. (по 1923 г.), сделала корпус пьес этого периода легко обозримым, собственная же моя работа над подготовкой каталога коллекции литографированных пьес РГБИ (и просмотр при этом de visu около пяти тысяч пьес) дала возможность создать обширную, достаточно репрезентативную подборку пьес, представляющую различные типы изображения евреев. Поэтому выводы в данной статье делаются на основе существенно большего числа пьес, чем в предшествующих работах, при этом многие из них впервые привлекаются к рассмотрению143.
Во-вторых, в данной статье используется иная методология. В упомянутых выше работах авторы исходят из того, что драматургия отражает жизнь, идущие в обществе процессы. На мой же взгляд, литература (и, в частности, драматургия) отражает не «жизнь», «реальность» и т.п., а мир человеческих ценностей, представлений, стереотипов. Кроме того, в литературе очень большую роль играют жанровые, стилистические и т.п. условности и традиции. Поэтому при сравнении литературы и «действительности» нужно учитывать наличие большого числа «преломляющих призм».
И наконец, в-третьих, исследователи обычно пишут о евреях как о части населения, резкой границей отделенной от русских. Характерно, что пьесы русских по рождению авторов В. Левитина рассматривает в книге «Русский театр и евреи», а пьесы евреев по рождению, но пишущих на русском языке, – в книге «“…И евреи – моя кровь”: Еврейская драма – русская сцена». Аналогичным образом членят материал и другие авторы. Получается, что факт рождения, «крови» обуславливает национальную идентичность, хотя история культуры, в том числе и история евреев, свидетельствует о ином. Условно говоря, и евреи по происхождению писали «русские» по подходу пьесы, и русские по происхождению писали пьесы «еврейские».
В русской драматургии евреи долгое время появлялись, за редкими исключениями, только в пьесах на темы Библии: «Дебора, или Торжество веры» (1810) А. Шаховского (при участии Л. Неваховича), «Маккавеи» (1813) П. Корсакова, «Кровная месть» (1836) М. Михайловского и др.144 С одной стороны, театральная цензура противодействовала негативному показу евреев (как, впрочем, и представителей других национальностей) и не позволяла выводить на сцену современных евреев145, с другой стороны, из-за наличия черты оседлости евреи очень редко появлялись за ее пределами, поэтому в пьесах, действие которых происходит в столицах или в центральной части России, они, по определению, не могли появиться.
Можно сказать, что на сцену вывел еврея во второй половине 1860-х гг. Павел Вейнберг, автор и исполнитель юмористических сценок из еврейского быта. Они имели громадный успех у зрителей, он объехал с ними многие города России и выпустил книгу «Сцены из еврейского быта» (СПб., 1870), которая многократно переиздавалась (еще 7 изданий до конца XIX в.) и вызвала многочисленные подражания146. Персонажи сценок Вейнберга – люди корыстолюбивые, готовые на все ради денег, но при этом глупые, не знающие обычаев и порядков страны проживания, плохо говорящие по-русски и т.д. Изображены они в этих сценках в антисемитском ключе, но антисемитизм этот мягкий: евреев не любят, но ненависти к ним не испытывают. Они смешны, но не страшны. Это бытовой антисемитизм; если еврей принимает европейские (русские) нормы поведения, отношение к нему становится достаточно лояльным.
В подобном ключе евреи изображались в многочисленных комедиях. Например, в водевиле И.М. Кондратьева «Шалости молодежи, или Жид оболванен» (1880) одно из главных действующих лиц – пожилой ростовщик-еврей, желающий вступить в брак с молодой русской девушкой. Он показан иронически, но не без симпатии (так, он не хочет креститься). Молодые бездельники обещают помочь ему и выманивают деньги. В юмористической сценке П.К. Первáго (псевдоним П.К. Козьмина) «Прием у доктора больных» (1881) один из персонажей – еврей, торговец платьем на рынке, который пришел на прием к зубному врачу. Он искажает русские слова, от него пахнет чесноком, но ничего плохого он не совершает и выступает в качестве комической фигуры. В фарсе Е.Н. Залесовой «Чудо механики, или Невеста с музыкой» (1891) немалую роль играет изображенный скорее в положительном свете Янкель Янкелевич Шельмензон, «человек на все руки», который организует небольшую махинацию (механическое пианино, чтобы продемонстрировать, что невеста хорошо играет) с целью устроить брак. В «шутке» И.И. Климова «Долой антрепренера!» (1892) есть Семен Семенович Карбункул, «репортер местного “Листка”», который пишет и театральные рецензии. Человек меркантильный (занимает у актеров деньги и не отдает), шустрый, он представлен как комическая фигура. В комедии С.К. Ленни (С.К. Алафузова) «Наши жены» (1897), переделанной из пьесы немецкого драматурга Ф. Мозера, важную роль играет Моисей Иосифович Топоровский, «комиссионер на все руки», «прилично одетый господин. По лицу и по речи положительно еврей, но желает все это скрыть». Он называет себя православным, а в конце пьесы говорит: «Мой папинька был действительно еврей, и маминька была еврейка, а я чистокровный малоросс». Тем на менее этот персонаж призван вызывать смех и некоторую симпатию. В комедии А.О. Гзовского «Гастролер-экспроприатор» (1909) действует фактор Янкель, готовый за большие проценты дать в долг деньги и в итоге остающийся без них. Таким образом, в комедиях было принято изображать евреев как смешных персонажей, наделенных чертами отрицательными (но не очень), а нередко при этом и положительными – инициативностью и умением найти выход в трудной ситуации. В ряде случаев евреи изображены нейтрально, как в фарсах А.П. Морозова «Дядюшкино наследство» (1888) и Е.Н. Залесовой «Черт в юбке» (1895). В фарсе П.Н. Волховского «Семеро ворот да в один огород» (1887) актер Шлюбов, в голосе которого «слышен еврейский акцент», – это положительный персонаж, страстно влюбленный в театр.
Более негативно обрисован еврей в «комедии-шутке» Д.А. Мансфельда «Прогадал!, или Шлэхте Гешефте» (1881). Но не исключено, что отрицательное отношение автора к нему вызвано тем, что он выкрест. Заводчик Осип Абрамович Мошка меркантилен и, кроме того, ухаживает за дочкой помещика, принуждая к браку, поскольку отец ее должен ему большую сумму денег. Та соглашается, однако в итоге заводчика обманывают и долг не отдают.
Разумеется, в российской действительности были и меркантильные, и нечестные евреи, но ошибкой было бы считать, что названные пьесы «отражают» реальность того времени. За ними стоит давняя литературная (и даже фольклорная) традиция представления еврея. М. Вайскопф на основе анализа большого числа литературных произведений Николаевской эпохи пришел к выводу, что в них «преобладает бегло пренебрежительная (чаще шаржированная, реже – благодушная) рисовка эпизодических еврейских фигур, особенно современных: всевозможных извозчиков, портных, цирюльников, мелких торговцев, шинкарей»147. Этот типаж восходит к «русской комической интермедии 18 в. и отчасти к вертепно-фарсовой и исторической школьно-театральной традиции, усвоенной через польско-украинское посредство»148.
